Зулейха. С широко закрытыми глазами

Ба! Так одни только фамилии - Яхина, Чулпан Хаматова говорят сами за себя. Тут квинтэссенция махровой жидо-либерастии...

Автор не прав в одном. Задача перечисленных кинодеятелей и культуртреггеров не в очернении советской власти. Очернение - это инстремент.Задача в оправдании своей жажды бартсва и легитимизации своей исключительности. Михалков не столько против Советской власти. Он ЗА то, что он БАРИН и имеет право пороть на конюшне нерадивых холопов. И ничего тут стыдного для себя он не видит Чулпан Хаматов не о жестокости угнтателей татарского народа лагерей страдает. Кинодевушка страдает от осознания своей национальной исключительности и невозможности легально пинать ногами русских. Втихаря эти ребята уже давно так развлекаются. И добиваются права делать это легально и публично. Вот и все.

либеральные пидормоны скачут на теле ссср,а кремль оплачивает праздник упырей...Кто не жил в Сибире, тот не знает что такое красота.

https://www.liveinternet.ru/users/4768613/post369257592 О «ТАТАРСКИХ ДОБРОВОЛЬЦАХ» НЕ ВСПОМИНАЕТ РАЗВЕ ЧТО ЛЕНИВЫЙ... О ПАРТИЗАНАХ - КРЫМСКИХ ТАТАРАХ Среда, 12 Августа 2015 г. 22:45 + в цитатник О «татарских добровольцах» не вспоминает разве что ленивый... О партизанах - крымских татарах polyakov (174x200, 15Kb) Владимир Евгеньевич Поляков. Кандидат исторических наук. Заслуженный работник культуры автономной республики Крым, призер конкурса "Сто лучших директоров школ Украины". Автор книг: "Улицы Симферополя", "Симферополь", "Крым. Судьбы народов и людей", "Ахмет-Ахай и другие удивительные истории", "Клад", "Улицами Симферополя", "Песни трудной судьбы", "Страшная правда о войне. Партизаны без грифа "Секретно", "Душа Крыма". Глава "Татарский вопрос" из книги Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа Секретно Автор:Поляков Владимир "Благодаря моему отцу, который начал войну 22 июня 1941 г. в Пинске и закончил 9 мая 1945 г. в Вене, я уже понимал, что было две войны. Первая — эта та, о которой нам рассказывали в книгах, учебниках, показывали по телевизору, и была вторая война — в которой принимал участие мой отец и его товарищи. Как коренной крымчанин, о крымских татарах я слышал с самого детства. Слышал от родителей, слышал от бабушек и всегда в одной интерпретации: друзья юности, добрые соседи, несчастные люди, у которых отняли их родину — наш Крым. Именно поэтому я словно получил прививку от татарофобии. Более того, с детских лет к крымским татарам я испытывал самый искренний интерес. Когда я служил на Тихоокеанском флоте, то судьба забросила меня на уборку целинного урожая в Кустанайскую область. В нашей автороте было сто транспортных автомобилей, бензовоз, ВАРМ и моя водовозка. В силу того, что «без воды и ни туды, и ни сюды» я был личностью в роте известной. Собрали нас со всех частей авиации Тихоокеанского флота. Призывались ребята, как правило, с Урала, Сибири, Средней Азии. Никого из земляков я, к сожалению, так и не нашел, как вдруг узнаю, что сержант Алиев, оказывается, родился в Алуште. Я в ту пору был молодым матросом, сержант Алиев — «краб» — старослужащий. При встрече я поинтересовался, правда ли, что он из Алушты? Алиев удивленно взглянул на меня. — Да! Дело в том, что мой друг по автотехникуму Коля Беликов был из Алушты, и я часто бывал в его алуштинской компании. Я стал расспрашивать об алуштинских ребятах, жонглировал их именами: Бен, Бил, но, к моему изумлению, Алиев никого из них не знал. Он даже не понял, как это можно ездить в Алушту на троллейбусе? — Я родился в Алуште, — тихо сказал он. — Потом нас вывезли. Только тогда до меня дошло, что передо мной стоит крымский татарин. Первый крымский татарин, которого я видел в своей жизни. После этого при встрече мы всегда подчеркнуто обращались друг к другу, как земляки, но всегда я испытывал неуловимое какое-то чувство. Впоследствии я прочитал у Александра Твардовского: Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они, кто старше, кто моложе, Остались там. И не о том ведь речь, Что я их мог и не сумел сберечь… Речь не о том… но все же, все же, все же. По-видимому, это все же было — чувство вины! Которое впервые зародилось тогда, в 1966 году, и не покидает меня и сегодня. В те, уже далекие 70-е годы в Крыму не проживало ни одного бывшего партизана из числа крымских татар. Возникала ли крымско-татарская тема в тех моих встречах? Да! Запомнилось несколько эпизодов. Однажды я напрямую спросил о крымских татарах Николая Дмитриевича Лугового. Ответ был приблизительно такой. — Мы знали, что в случае войны найдутся люди, которые будут против Советской власти, но то, что крымские татары окажутся среди них — было для нас полной неожиданностью. Поразило и то, что на первом этапе это приняло действительно массовый характер. На мой вопрос, были ли в его отряде крымские татары, он ответил утвердительно. Мне запомнился его рассказ о Сене Курсеитове. По словам Лугового, всеобщем любимце, который, к сожалению, погиб. Как я потом понял, Сеня Курсеитов — это Сейдали Курсеитов. Луговой определенно не был татарофобом. В его речи часто мелькали татарские словечки или обороты. — А, Мазанча пришла! — услышал я, когда он однажды встречал кого-то в дверях квартиры. Мазанча — это, оказывется, жители Мазанки. Памятник погибшим в Васильковской балке мы поставили, и партизанская тема из моей жизни ушла куда-то в глубины памяти. Чтобы закончить рассказ об этом периоде, добавлю, что в те годы мне вдруг вручили удостоверение и значок «Крымский партизан», который я, естественно, никогда в жизни не надевал. На подаренной мне книге «Побратимы» Николай Дмитриевич Луговой написал: «Володе Полякову, страстному певцу подвига и книг, зовущих к подвигу. Настоящему человеку и комсомольцу, действительно не забывающему про Того Парня. С добрыми чувствами, с глубокой благодарностью и наилучшими пожеланиями. Н. Луговой. 31 марта 1974 г. Симферополь». К теме партизанского движения в Крыму я вновь ненадолго обратился через много-много лет, после того как первоначально на научной конференции, а потом и на страницах газеты «Голос Крыма» опубликовал свои исследования об Алексее Мокроусове. Реакция общества была совершенно неожиданной для меня. Я сразу же попал «под перекрестный огонь». Старики — крымские татары обвиняли меня в том, что я пытаюсь оправдать А.В. Мокроусова. Ветераны из секции партизан и подпольщиков требовали моего увольнения с должности директора школы, а историки всех мастей обрушились с уничтожающей критикой, основанной «на ловле блох» — поисках допущенных мелких неточностей. Примечательно, что новое осмысление роли Мокроусова мне подсказал Андрей Андреевич Сермуль, с которым я часто общался в те годы и которым был искренне очарован. Читая его воспоминания, записанные Андреем Мальгиным, я поражался тому, что те моменты, которые Андрей Андреевич рассказывал мне, он почему-то не счел нужным рассказывать ему. Вероятно, дело заключалось в том, что я беседовал с ним как один из лидеров крымского «Мемориала», а это один настрой, одна аура. Андрей Мальгин — директор краеведческого музея, политолог определенного толка — аура несколько иная. Полностью заняться историей партизанского движения в Крыму, заняться так, как я это делаю всегда: полностью погрузившись в тему, отбросив все прежние увлечения и планы, — я был вынужден после того, как в одном из школьных учебников по истории Украины обнаружил тот факт, что о крымских партизанах в учебнике не упоминают вообще! Когда я встретился на одном из «круглых столов» с авторами этих учебников, то они доверительно мне сказали, что просто не хотят переносить в свои книги «прежний коммунистический бред». Стало очевидным, что нужен новый, современный взгляд на то, что происходило в Крыму в 1941–1944 годах. Я понимал, что одна из самых взрывоопасных тем — коллаборационизм. Как поступить? Есть известное выражение: «В доме повешенного не говорят о веревке». Может быть, это и правильно, но я с болью видел, что «говорят» и не только «говорят», а смакуют. Или, как выразился Октябрь Козин: «Врут!» Нет, замалчивать эту тему нельзя! Я был вынужден сравнить то, что происходило в Крыму, с тем, что творилось почти в это же время на других территориях тогдашнего Советского Союза Северный Кавказ: «В июне 1941 года… организованы повстанческие отряды. Когда же фронт приблизился к горам Кавказа, действия повстанцев настолько активизировались, что они смогли отрезать для красных все пути отступления, в частности Клухорский перевал, через который несколько тысяч красных пытались уйти в Сванетию. Сотни убитых комиссаров, тысячи пленных красноармейцев, большие отары отбитого у отступающих большевиков скота, огромное количество воинского снаряжения и оружия — таковы были трофеи повстанцев. При активной помощи карачаевцев германские войска заняли Карачай обходным движением без единого выстрела. По тропинкам, известным только сынам гор, вошли германские солдаты-освободители в аулы» . А вот как развивались события в Балкарии: «Тысячи балкарцев, кабардинцев, карачаевцев и других народов Северного Кавказа уничтожены большевиками в 1941–1942 годах за то, что они желали поражения Сталина. Осенью 1942 года только в одном балкарском селе Верхняя Балкария большевики убили 575 мирных жителей, причем убиты только старики, женщины и дети, которые не могли скрыться в горах. Их жилища дотла сожжены бандами НКВД. Поводом для этой кровавой оргии послужило то, что жители этого села восстановили мечеть и молились в ней за победу немцев» . Чечня. «Вся Чечня горит в огне. Аулы днем и ночью беспрерывно бомбардируются советской авиацией. Все чеченцы изъяты из армии и возвращены в Чечню. Все чеченцы согнаны в три горных района, оцеплены красными войсками и обречены на гибель. Несмотря на неравенство сил, наши доблестные сыны гор — абреки ведут отчаянную борьбу за их освобождение» . Калмыкия. «Располагая большим количеством скота, шерсти и хлеба, оставленным на оккупированной территории… немец пока не трогает у населения скот и шерсть, заигрывает с калмыками и этим создает у части населения иллюзию «освободителя». Отсутствие же немецких гарнизонов в южных районах создает впечатление «полной автономии». Этому способствует абсолютное отсутствие агитационной работы среди населения, партийно-политических органов Калмыцкой АССР, ни в форме листовок, ни в форме живой агитационно-пропагандистской работы» . Во время моей службы в Кронштадте моими соседями по кубрику оказались калмык из Элисты и русский парень из Астрахани. С моим новым товарищем калмыком мы беседовали о калмыкских корнях В.И. Ленина, бабушка которого по отцовской линии была калмычкой; о крымском партизане Басане Городовикове — племяннике легендарного Оки Ивановича Городовикова; о религии калмыков — буддизме… Надо сказать, что мой новый товарищ был поражен моей осведомленностью и рассказал о том, что Калмыкия без колебания приняла бы к себе тело В.И. Ленина, которого там очень чтут как сородича. То были годы «перестройки», и тема закрытия мавзолея уже витала в воздухе. А вот другой мой сосед — астраханский учитель, когда мы остались одни, неодобрительно стал рассказывать о том, что в годы войны Калмыкия фактически восстала, Были вырезаны опрометчиво эвакуированные туда наши военные госпитали, фактически прекратилось движение по дорогам. Немцам не удалось даже углубиться в Калмыкию, но их там ждали. Ждали искренне. Белоруссия. Когда по телевизору показывали Белоруссию и как обычно говорили что-нибудь о дружбе народов, мой отец с негодованием выключал телевизор. — Видел я этих братыв-белорусив, — ворчал он. Как я понял из его рассказа, в июне 1941 года ему пришлось выходить из окружения. Прошел он пешком от Пинска до Гомеля. Как только их колонна покидала какое-нибудь село, то из крайних хат им в спину обязательно раздавались выстрелы. Нет, отец не ненавидел белорусов. Он прекрасно понимал, что отступал он по территории, по которой совсем недавно прошли доблестные органы НКВД, залившие Белоруссию кровью ни в чем не повинных людей, но стреляли-то не в них, а в Красную Армию. Я сознательно не буду рассказывать об армии генерала Власова, так как это отдельная огромная тема. В советской историографии принято широко цитировать мемуары Ф.В. фон Меллентина, но за исключением вот этого абзаца: «Весной 1943 года я собственными глазами наблюдал, как немецких солдат, как друзей, встречали украинцы и белорусы. Вновь были открыты церкви. Многие крестьяне, насильно загнанные в колхозы, надеялись вернуть свои земельные наделы. Население мечтало освободиться от постоянного страха быть сосланным в лагеря, в Сибирь. Допросы тысяч военнопленных и долгие беседы с многими из них убедили меня, что простой русский человек не верил коммунистической партии; очень многие просто кипели ненавистью к партийным функционерам. Нашлись тысячи украинцев и белорусов, которые даже после трагических отступлений немецких войск зимой 1942/43 года взяли в руки оружие, чтобы освободить Россию от коммунистического рабства. Было интересно наблюдать, как политические деятели Германии вели себя в подобной ситуации. Гитлер освободил русских от довлевших над ними коммунистов-комиссаров, но вместо них поставил своих рейхскомиссаров. Так, украинцы испытали на себе тяжелую руку гауляйтера Коха, вызвавшего всеобщую ненависть. Колхозы на завоеванной нами территории оставались; они лишь были переименованы в общины. Было лишь разрешено формирование нескольких дивизий из местных казаков и украинцев, впрочем, с большой неохотой. Короче говоря, русским было позволено быть только «Ніwi» (От немецкого «Hilfswilliger» — доброволец), но это не накладывало на наших политических деятелей никаких обязательств. Вместо ссылки в Сибирь тысячи русских мужчин и женщин были отправлены в Германию… Таким стало «освобождение» людей, многие из которых приветствовали немецких солдат как друзей и благодетелей» . У нас в Крыму почему-то не принято говорить о находившихся на службе вермахта эскадронах кубанских казаках, которые доставили ох сколько бед крымским партизанам. Именно кубанскими казаками был вырезан партизанский госпиталь в Васильковской балке. Но разве что ленивый не вспоминает о «татарских добровольцах». Давайте, наконец, затронем эту тему и мы. Сравнивая с тем, что творилось на огромных просторах Советско-германского фронта, я с чистой совестью заявляю, что в Крыму в октябре 1941 г. никто не стрелял в спину бредущим в горы солдатам и матросам. Хлебом делились, барашков для них резали — это было. Не было в Крыму и восстания, подобного тому, что полыхало по Кавказу или Калмыкии. Читая наши газеты и псевдоисторические произведения, невольно приходишь к выводу, что «крымские татары» сплошь изменники, а все остальные народы «белые и пушистые». Но вот что писал в своем научном труде А.В. Басов: «В Крыму проживало значительное количество армян, в том числе бывших дашнаков, бежавших из Армении после антисоветского мятежа 1921 года, из которых оккупанты организовали религиозные общины и комитеты. Низовым звеном армянской общины были кустарные предприятия, мастерские, торговые точки. Из разных стран прибывали в Крым эмигранты. В Симферополе находился германский разведорган «Дромедор», состоящий из эмигрантов-дашнаков под руководством бывшего военного министра дашнацкого правительства, который имел разведшколу, готовил кадры для «освобождения» Армении. Сотрудники объединенного разведоргана «Вили», объезжая армянские села и лагеря военнопленных, проповедовали идею «Великой независимой Армении» и одновременно вербовали агентов для заброски в тыл Красной Армии. 5 июля 1943 г. армянская община в Симферополе выделила 100 000 руб. центральному комитету в Берлине для военных нужд» [58, с. 209]. «Главный полицмейстер города Симферополя, приехавший в Крым из Болгарии после вторжения немцев, создал болгарский национальный комитет. Один из организаторов этого комитета позже сказал: «Я возглавлял группу болгарских националистов с целью организации болгарского комитета, для чего неоднократно посещал местные органы СД, где получал указания связаться с руководством татарского центра и ознакомиться с методами работы. Одновременно они поставили перед нами задачу: комплектовать добровольцев для немецкой армии; оказывать ей материальную помощь; проводить агитационную работу среди болгарского населения в пользу немецкой армии». В 1942 году от имени болгар, проживающих в Сейтлерском районе Крыма, некий Коржаев обратился к немецкой администрации с просьбой выслать всех русских и украинцев из болгарских деревень. Весь Крым был опутан сетью националистических, религиозных и агентурных организаций. В Крыму оказалось много всяких людей «из прошлого» — контрреволюционеров, белогвардейцев, националистов и просто уголовников, которые затаились до поры до времени, недовольные. Некоторые из них оставались врагами Советской власти до конца, они встали в один ряд с фашистами и подлежали уничтожению. Но гораздо отвратительнее были те, которые по своей слабости и беспринципности пошли служить фашистам, то есть стали предателями, и потому вызывали у людей чувство омерзения и презрения гораздо больше, чем нацисты» . Деятельность Крымского мусульманского комитета однозначно отнесена к коллаборационизму, а все его сотрудники уже в советское время получили различные сроки, как правило, приближенные к максимальным. В действительности все было не так просто. Уже цитированный ранее Нури Халилов в своих воспоминаниях рассказал о том, что находящихся в Николаевском лагере военнопленных крымских татар однажды собрали на встречу с представителем Мусульманского комитета, а затем погрузили в вагон и отправили в Крым. Там они первоначально были использованы на вспомогательных работах, а затем разошлись по домам. Работая в архиве, я часто выхватываю взором крымскотатарские имена в сочетании с трагическим добавлением: «погиб в бою», «казнен карателями», «умер от голода»… Попался на глаза список дезертиров одного из партизанских отрядов, в данном случае Кировского. При этом я вынужден подчеркнуть, что этот отряд, один из немногих, не утратил свои продовольственные базы, и потому «массовый исход» не был связан с угрозой голодной смерти. Не были эти люди и бывшими кулаками, не были они и крымско-татарскими националистами. Это были обыкновенные представители партийно-советской номенклатуры районного масштаба, все с обычными русскими фамилиями, и среди четырнадцати имен только один крымский татарин — местный участковый. Впоследствии Ф.И. Федоренко писал:» Что же касается нас, партизан, то мы никогда не умаляли заслуг перед Родиной своих боевых товарищей — татар — секретаря Крымского областного подпольного комитета партии Р. Мустафаева, комиссара Четвертого района 3. Амелинова, командира Красноармейского отряда А. Аединова, комиссара Первого отряда Н. Билялова, начальника разведки Третьего отряда X. Кадыева, командира группы подрывников С. Курсеитова…» . Признаюсь честно, первоначально меня покоробило то, что Ф.И. Федоренко, к которому я отношусь с огромным уважением, написал не «крымских татар», а «татар». Каково же было мое удивление, когда в этот же день, работая в архиве, я прочитал докладную другого известного партизана, бывшего секретаря Судакского райкома ВКП (б) Аблязиза Османова. Так он тоже пишет «татарин». По-видимому, в те годы, когда не было еще депортации и не было попыток отождествлять крымских татар с казанскими, астраханскими и прочими татарами, и в обиходе, и в официальных документах совершенно без всякого подтекста использовался этноним — татарин. Вспоминаю, что и мой отец, рассказывая о своих друзьях по Ханышкою, никогда не говорил: «крымский татарин», а просто «татарин». Как все меняется. Хочешь сегодня обидеть крымского татарина — назови его татарином! В беседе с Николаем Ивановичем Дементьевым вновь спрашиваю о его боевых соратниках — крымских татарах. Он без колебаний называет Мемета Аппазова, командира-пограничника, ставшего прекрасным партизаном, награжденного орденом боевого Красного Знамени и, увы, погибшего. Нисколько не отрицая пагубности действий Мокроусова и других партизанских командиров в отношении крымско-татарского населения горных и предгорных сел, напомню, что добровольческие роты, сформированные, к примеру, в Джанкое или Симферополе, не были следствием неправомочных действий партизан, так как они комплектовались исключительно из числа жителей степных районов. Мы должны признать тот факт, что весь рассматриваемый в настоящей книге период с ноября 1941 до середины 1943 года в Крыму полыхала самая страшная из всех войн: Гражданская! Факт, который до сих пор боятся признать наши историки. И основной причиной кровавого противостояния было отношение к советскому режиму. Да, часть крымских татар с оружием в руках и порой ценой собственной жизни сражалась в партизанских отрядах, отстаивая этот режим, так как эти люди, в подавляющем большинстве — работники райкомов партии, прокуратуры, карательных органов, сами стали частью этой системы. Примечательно, что даже после депортации они продолжали подписывать всевозможные обращения, в которых клеветали на борцов за возвращение на Родину, призывали ехать в Голодную степь, по-прежнему, если и колебались, то только с линией партией, которая их так вероломно каждый раз предавала. И сегодня есть крымские татары, которые после таких предельно убедительных уроков, продемонстрированных партией Ленина — Сталина, все равно выступают под ее знаменами, не осознавая, что в случае очередной смены курса они будут ее первыми жертвами. Но была и вторая категория — это крымские партизаны из числа крымско-татарской молодежи, которая искренне защищала Родину — Союз Советских Социалистических Республик и его, как казалось, неотъемлемую составляющую — Крымскую Автономную Советскую Социалистическую Республику. Став комсомольцами, молодыми коммунистами, они искренне поверили идеалам социализма. По счастливой случайности их семьи не коснулось раскулачивание, их близкие не были признаны врагами народа, и потому эти ребята: Сейдали Куртсеитов, Мемет Аппазов и другие — были искренни в своей борьбе. Смерть в бою с врагом спасла их от грядущей депортации и разочарований. Но были люди, которые искренне ненавидели Советскую власть и, действуя по принципу «враг моего врага — мой друг», опрометчиво связали свои помыслы с оккупантами. В 1942 году крымско-татарские добровольцы были самым опасным противником партизан. Опасны тем, что они исповедовали одну и ту же тактику: засада, внезапное нападение, стремительный отход. Опасны своей взаимной ненавистью. Да! Разлюбили крымские татары Советскую власть! Если в 1920 году они поверили большевикам и в подавляющем большинстве стали под красные знамена, то, увы, разочарование наступило достаточно скоро. Практическое знакомство с руководящей ролью партии, которая не оказалась ни Умом, ни Честью, ни тем более Совестью, знакомство с ее вооруженным отрядом в лице ВЧК, ГПУ, НКВД… окончательно развеяло все иллюзии. Отказавшись от одного тоталитарного режима, они обратили свои чаяния на другой тоталитарный режим. Увы! Это была трагическая ошибка. И не в плане последовавшей депортации. Нет! Депортация бы состоялась даже в том случае, если бы в Крыму не было бы ни одного добровольца — крымского татарина. Обвинения в коллаборационизме — это всего лишь повод. Обвинение целого народа в предательстве — чудовищная подлость! Вокруг крымских татар создано несколько мифов, которые четко засели в головах обывателей: — «крымские татары разграбили продовольственные базы»; — «депортации не было, а их переселили в теплые края»; — «то, что татар вывезли из Крыма, спасло их от расправы со стороны возвращающихся с фронта русских солдат»; — «двадцать тысяч крымских татар воевали на стороне немцев». В отношении продовольственных баз мы с вами, дорогой читатель, уже разобрались. В отношении «переезда в теплые края» я могу сказать только одно. По окончании войны в детских домах Узбекистана «языком межнационального общения» был крымскотатарский язык. Это было вызвано тем, что после смерти близких: мам, бабушек, дедушек — тысячи осиротевших мальчишек и девчонок были отданы в детские дома, а поскольку абсолютное большинство из них не владело русским языком, то персонал детских домов был вынужден выучить крымско-татарский язык. Не от хорошей жизни «в этих теплых краях» дети становились сиротами. Фразу «то, что татар вывезли из Крыма, спасло их от расправы со стороны возвращающихся с фронта русских солдат» придумали люди, которые никогда не жили в Крыму до войны. Мне довелось записать десятки рассказов крымских татар о том, как в разные годы они впервые приезжали в Крым и всегда они встречали «старых русских» — людей, которые были друзьями их родителей. Они принимали их как дорогих гостей, и вопреки властям, которые разжигали межнациональную вражду, демонстрировали подлинное интернациональное братство, которое было так характерно для довоенного Крыма. Я сам принадлежу к «старым русским» и хорошо помню, как в конце шестидесятых к нам в Марьино, в дом отца, стали приезжать крымские татары, которые, как пароль, держали в руках старые фотографии. Как правило, на них были ученики профтехшколы — мой отец или его сестра Надежда Полякова. А рядом кто-нибудь из их ханышкойских друзей: Идрис Яшлавский, Эсма Яшлавская… Эти люди — дети Идриса и Эсмы, несмотря на десятилетия депортации, десятилетия обвальной лжи, тем не менее с молоком матери всосали в себя глубокое убеждение в том, что там, на родине в Крыму, и у отца, и у матери есть верные друзья, которые всегда придут на помощь. И такой «дядя Дженя» был практически у каждой крымско-татарской семьи. Недавно вышла книга стихов моего одноклассника Бориса Марусича, в предисловии к которой я прочитал практически аналогичное. Он пишет, как в его детской памяти отложился приезд друга юности его отца — крымского татарина, имя которого, к сожалению, Борис запамятовал. В судьбе каждой без исключения крымско-татарской семьи есть такая встреча, когда «старые русские» встречали их с открытым сердцем. И, наконец, последний миф о том, «что двадцать тысяч крымских татар воевали в добровольческих формированиях». Мы уже неоднократно отмечали, что те добровольческие батальоны, о которых постоянно пишет О.В. Романько, не были сформированы по принципу мононациональному. Даже на примере прибывших в партизаны из этих батальонов азербайджанцев, грузин и т. д., что называется, невооруженным глазом виден их «интернациональный состав», но не хотят видеть! Работая с фондом о награждении крымских партизан, я поразился тому, как много крымских татар было представлено к различным правительственным наградам, и решил их обнародовать. Два газетных номера подряд «Голос Крыма» публиковал эти материалы. Резонанс был огромный. В течение двух месяцев ко мне на квартиру приезжали люди со всего Крыма: дети, племянники, внуки. По электронной почте я получал благодарные весточки из Франции, США, где тоже проживали потомки крымских партизан. Запомнилось несколько эпизодов. «Как жаль, что папа не дожил до этой публикации. Если бы он узнал, что был представлен к ордену, то очень бы обрадовался». «Из публикации я с удивлением узнал, что мой отец, оказывается, был «добровольцем». Дома об этом никогда не говорили». Наиболее меня поразил следующий рассказ, который я передам своими словами. Уважаемый партизан, награжденный уже в 1942 году, был родным дядей моего гостя. Сам он его никогда не видел, но в его памяти сохранился следующий рассказ его отца. Старший брат был «добровольцем», средний — партизаном, и только младший — его отец занимал нейтралитет в этой братоубийственной войне. Так случилось, что летом 1942 года все три брата тайно встретились в доме младшего. «Как ты мог?» — укоризненно сказали два брата старшему, который к этому времени стал известным в районе полицейским. «Я мщу за нашего расстрелянного отца!» — твердо ответил он. Помолчали. «Как ты мог? — укоризненно сказали два брата среднему, который к этому времени стал известным партизаном. — Ведь они убили нашего отца, отняли наши виноградники, а теперь ты вместе с ними?» «Крым — моя Родина, и никаким немцам я его не отдам!» В 1944 году младший брат, который не был связан ни с партизанами, ни с оккупантами, был депортирован. В 1942 году оккупанты публично казнили среднего брата. Его жена умерла в депортации в первый же год, а его сына усыновила какая-то таджикская семья, и след его навсегда затерялся. Старший брат получил 10 лет. Отсидел с лихвой и в 1955 году приехал жить в семью младшего брата. Сегодня никого из этих трех братьев уже нет в живых. Грустная, но очень характерная для Крыма история. Я долго думал над тем, как назвать этот список, пока на память не пришло слово «Мартиролог», которое было популярно в эпоху деятельности «Мемориала». Это печальное слово, но оно наиболее уместно, так как из всего предложенного перечня на 1 сентября 2008 года в живых оставался только один человек — Нури Халилов, который уже разменял девятый десяток, проживает в Саках, и я молю Бога, чтобы он дожил до выхода в свет этой книги. МАРТИРОЛОГ КРЫМСКИХ ТАТАР, КОТОРЫЕ В 1941–1945 ГОДЫ БЫЛИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ К ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМ НАГРАДАМ ЗА СВОЙ ВКЛАД В БОРЬБУ С НЕМЕЦКО-РУМЫНСКИМИ ОККУПАНТАМИ НА ТЕРРИТОРИИ КРЫМСКОЙ АССР. ,,,,, Глава "Татарский вопрос" из книги Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа Секретно Автор:Поляков Владимир Читать книгу http://www.e-reading.club/bookreader.php/1010010/P...tizany_bez_grifa_Sekretno.html *Об этом молчала советская пропаганда. Об этом не любят вспоминать ветераны. Подлинная история партизанского движения имеет мало общего с парадными мифами — реальная партизанская война была чудовищно жестока, кровава и страшна: предательство и братоубийство, бессудные расправы и пытки пленных, колоссальные потери, массовые эпидемии и голод, доводивший людей до людоедства… Особенно трудно приходилось там, где не было крупных лесных массивов и налаженной связи с «большой землей», а местное население в массовом порядке сотрудничало с гитлеровцами. Именно в таких условиях сражались партизаны Крыма, которых не зря прозвали «Божьими мучениками» и которым посвящена данная книга, основанная не на пропагандистских штампах, а на впервые опубликованных архивных документах. Издание: 2009 г. http://www.e-reading.club/bookreader.php/1010010/P...tizany_bez_grifa_Sekretno.html http://www.simfion.ru/indbook.htm

Книга писалась под заказ. Заказан был сценарий, который потом переработали в книгу. Книга, кстати, очень слабая. По сути, Янина украла сюжет у Гаяза Исхаки. Удивительно, что в интернете практически невозможно найти отрицательных рецензий на эту книгу. Ютуб удивительным образом завален роликами с исключительно положительными отзывами. Не менее удивителен факт, что буквально через два года книгу перевели на почти два десятка языков! Джоан Роулинг курит в сторонке...)Восторгающимся "Зулейхой" Яниной, рекомендую ознакомится с творчеством Шолохова, Искандера, Айтматова, на фоне книг этих авторов янинская писанина выглядит крайне дешево и пошло.