Про жизнь.

Мы все её всегда осуждали. Мы – это я, другие мамы с отпрысками, бабульки на лавочках, соседи и, подозреваю, даже прохожие.

Мила была очень хороша собой, всегда модно одета и, похоже, легкомысленна и самоуверенна.

– Ишь, опять мужика сменила, – ворчала ей вслед баба Нина, сидя на лавочке у подъезда

– Уже третьего.

– Может себе позволить, денег-то навалОм, – поддакивала её товарка баба Шура, с завистью глядя, как Мила с очередным хахалем садится в свою недешевую иномарку.

Сын бабы Шуры, 45-летний Вадик не заработал пока даже на подержанный «Жигуль».

– Лучше бы детей рожала, часики-то тикают, – поддерживал бабушек их вечный оппонент, дед Толя. Но в вопросе осуждения Милы они были единодушны.

Позже вся лавка злорадно обсуждала, что и этот Милкин хахаль смылся. И делала глубокомысленный вывод: «А потому что потаскуха! И вообще, у неё дома, наверное, воняет псиной!»

Но больше всех Милу не любили мы – мамы с детьми.

Пока мы из последних сил носились за нашими чадами по горкам, качелям, кустам, помойкам и просто туда, куда у ребёнка глаза глядят (а глядеть они могут куда угодно), она вальяжно прогуливалась со своими «шавками» и в ус не дула. И даже с какой-то ухмылкой посматривала в нашу сторону. Мол, понарожали, теперь покоя не знаете. То ли дело я. Живу в своё удовольствие. А вы судорожно высчитываете, хватит ли денег Машеньке на курточку и ботиночки, или ботиночки могут подождать.

– Сразу видно – чайлдфри. Они все такие, – говорила моя подруга Наташа, мама троих мальчишек.

– У богатых свои причуды – собачки, кошечки, хомячки, – кивала беременная двойней Людка, пытаясь достать с дерева старшую дочь-оторву.

– Да эгоистка просто, не хочет заморачиваться, а только по заграницам кататься. Это я уже седьмой год моря не вижу, – вздыхала пятидетная Марина.

– Да-да-да, – соглашалась я сразу со всеми, включая тех бабок во дворе. И мчалась поднимать с земли разбившую коленку и орущую на весь парк Тоню.

– Развела тут псарню, лучше бы ребёнка родила, – неожиданно громко произнесла однажды какая-то бабушка с внуком.

– Не ваше дело! – резко обернулась Мила. Хотела ещё что-то сказать, но сдержалась и пошла дальше со своими противными собаками.

– Хамка, – крикнула ей в след та бабуля.

…Я ещё несколько секунд смотрела на плачущую Милу и вышла из храма.

– Подождите, – услышала я вдруг. – Постойте.

Мила шла за мной по церковному дворику.

– Это же вы всегда гуляете в парке с четырьмя девочками?

– Я… А вы с тремя собаками.

– Да. А… А можно с Вами поговорить?..Вы знаете, я всегда смотрю на вас с дочками, на других мам, и прямо любуюсь, – сказала она… И покраснела.

– Вы?!? – удивилась я. И едва не добавила: «Вы же чайлдфри, эгоистка и фифа!» И вспомнила её «ехидные» взгляды в нашу сторону…

Так мы познакомились. Сели на лавочку. Мила говорила… говорила. И плакала. Видно было, что ей просто очень нужно с кем-то поделиться…

… Что там тогда прошамкала баба Нина? «Опять мужика сменила, потаскуха».

…Мила росла в хорошей дружной семье. И сколько себя помнила, сама хотела много детей. Вышла замуж по большой любви. Но после двух замерших беременностей и приговора врачей «бесплодие» любимый муж быстро испарился.

По той же причине исчез и второй. Но до этого Мила долго лечилась. А в итоге чуть не умерла от внематочной беременности.

Потом был третий «хахаль». И опять внематочная. Но этот сбежал, когда ещё просто услышал о возможном ребёнке. Ему нравилась машина Милы, то, что она много зарабатывает, а обуза в виде детей в его планы не входила.

– А я была готова отдать всё, лишь бы у меня был малыш!

– Я думала, вы любите собак, – как-то глупо сказала я.

– Да, я люблю собак, – улыбнулась Мила. – Но это не значит, что я не люблю детей.

Чтобы было не так одиноко, Мила завела себе Тепу. А потом её попросили подержать у себя Майка, пока хозяева делали ремонт. Так и оставили. А Феню Мила подобрала зимой щенком на улице. Жалко стало.

«Развела псарню, лучше бы ребёнка родила», – вспомнила я ту бабушку с внуком.

«Часики-то тикают…», – шипел тогда Миле в след дед Толя.

Часики тикали… Миле был уже сорок один год. Хотя она выглядела от силы на тридцать.

Она решила взять ребёнка из детского дома. Маленького, большого – не важно. Ей очень понравился шестилетний Коля. Точнее, сначала она ему понравилась. Он подошёл к Миле и спросил: «Ты будешь моей мамой?» «Буду!» – ответила она.

«Эгоистка просто, не хочет заморачиваться», – вспомнила я вздыхающую Марину.

Но Колю Миле не отдали. Оказалось, что его мама, больная шизофренией, не лишена родительских прав.

– Для меня это был удар, – вспоминала она. – Я не понимала, как так… Ребёнок страдает, ему нужна семья, а ничего нельзя сделать.

А потом появилась четырёхлетняя Леночка. Девочку уже два раза брали и оба раза возвращали. Слишком резвый у неё был характер.

Кто-то в детдоме рассказывал, что когда вторая «мама» тащила её обратно, Леночка ползла за ней на коленях, хватала за юбку и кричала: «Мамочка, не отдавай меня, пожалуйста! Я больше не буду!»

Когда Мила с ней познакомилась, Лена сразу спросила: «А ты меня тоже вернёшь?» «Не верну!» – еле выговорила сквозь слезы Мила.

Но с удочерением Лены тоже случились какие-то сложности. Мила не стала уточнять. «Но это моя дочь, и я буду за неё бороться!»

В тот день Мила пришла в храм впервые в жизни. «Мне просто некуда больше идти!» – сказала она.

Появился батюшка, и Мила пошла к нему. Они долго о чем-то говорили, и она даже что-то записывала.

– Все будет хорошо! С Богом! – услышала я его слова. И Мила заулыбалась…

Мы шли домой вместе.

– Вы, наверное, думаете, что я заносчивая и гордая, – произнесла Мила. – А я просто устала всем все объяснять. Да и столько уже наслушалась…

Я промолчала.

Мила пригласила меня с девчонками как-нибудь зайти в гости – поиграть с собаками. Я согласилась. И обязательно приду. Но чуть позже.

А пока мне просто очень стыдно.

И я все думаю: «Откуда в нас столько грязи? Откуда во мне столько грязи? Почему мы так легко думаем о человеке все самое плохое?»

И я очень хочу, чтобы у Милы, у этой удивительной женщины, которую мы все осуждали, все в конце концов стало хорошо. Чтобы Леночка обняла её, прижалась к ней и сказала: «Мамочка!» И знала, что её больше никто никогда не отдаст. И чтобы рядом радостно скакали чудесные добрые собаки –

Тепа, Майк и Феня….

А быть может, случится чудо, и у Милы будет хороший настоящий муж. А у Леночки появится братик или сестричка. Так бывает, ведь правда?

И чтобы никто никогда не сказал им больше ни одного дурного слова!

Он подсел ко мне в очереди к терапевту. Очередь тянулась медленно, читать в темноватом коридоре было невозможно, я уже истомилась, поэтому, когда он обратился ко мне, я даже обрадовалась.

- Давно ждете?

- Давно, — ответила я. – Уже второй час сижу.

- А разве вы не по талону?

- По талону, — уныло ответила я. – Только тут все время без очереди проходят.

- А вы не пускайте, — предложил он.

- Сил у меня нет с ними ругаться, — призналась я. – И так сюда еле дотащилась.

Он внимательно посмотрел на меня и сочувственно спросил:

- Донор?

- Почему «донор»? – удивилась я. - Нет, никакой я не донор…

- Донор-донор! Я же вижу…

- Да нет же! Я кровь сдавала в первый и последний раз в институте, в День донора. Упала в обморок – и все, больше никогда.

- А вы часто вообще в обмороки падаете?

- Нет… Ну, бывает иногда. Я просто так часто падаю. Шла-шла, и вдруг упала. Или с табуретки. Или спать. Вот так вошла домой, увидела диван – и сразу упала.

- Это не удивительно. У вас почти не осталось жизненных сил. Ваш сосуд опустошен.

- Кто опустошен?

- Сосуд жизненной энергии, — терпеливо пояснил он.

Теперь уже я внимательно посмотрела на него. Он был симпатичный, но немного странный. Вроде бы молодой, не больше тридцати лет, но глаза! Это были глаза мудрой черепахи Тортиллы, из них вроде даже шел свет, и в них плескалось столько понимания и столько сочувствия, что я просто впала в ступор.

- А болеете вы часто? – спросил он.

- Нет, что вы! Редко болею. Я очень сильная. Вы не смотрите, что я на вид худосочная.

- «Худо – сочная», — раздельно произнес он. – Вслушайтесь же! «Худые соки» — вот что лежит в основе вашей конституции. Отношения с родителями не очень?

- Не очень, — призналась я. – Отца я почти не помню, он с нами давно не живет. А вот с мамой… Я для нее до сих пор малышка, она все время учит меня жить по ее правилам и что-то требует, требует, требует…

- А вы?

- Когда силы есть, отбиваюсь. А когда нет – просто плачу.

- И вам становится легче?

- Ну, немного. До следующего скандала. Вы не подумайте, она же не каждый день так. Раз или два в неделю. Ну, иногда три.

- А вы пробовали не давать ей энергии?

- Какой энергии? Как не давать? – не поняла я.

- Вот смотрите. Мама провоцирует скандал. Вы включаетесь. Заметьте слово: «включаетесь»! Как электроприбор. И мама начинает подпитываться вашей энергией. А когда скандал закончен, ей хорошо, а вам плохо. Так?

- Так, — признала я. – Но что я с этим могу поделать?

- Не включаться, — посоветовал он. – Другого способа нет.

- Да как же не включаться, если она пробивает? – разволновалась я. – Она же меня как облупленную знает, все мои болевые точки!

- Вот-вот… Болевые точки – как кнопки. Нажал на кнопку – вы включились. А когда «пробивает», тогда и происходит утечка энергии! Это же в школе на физике проходят.

- Да, помню, что-то такое учили…

- А законы физики, кстати, общие для всех тел. И для человеческих в том числе. Просто в Школе Жизни мы зачастую двоечники и прогульщики.

- Как можно прогулять Школу Жизни?

- Да очень просто! Вот Жизнь дает тебе урок, а ты его учить не хочешь. И сбегаешь!

- Ха! Хотела бы я сбежать. Да вот что-то не получается.

- А так и бывает. Пока урок не пройдешь – будешь его раз за разом долбить. Жизнь – хороший учитель. Она всегда добивается 100%-ной успеваемости!

- Нет у меня сил на этих уроках сидеть. Вот видите, пришлось даже к врачу тащиться. Еле ноги передвигаю.

- С вами всегда так?

- Да нет. Временами. Вот последняя неделя – вся такая.

- А что происходило в эту последнюю неделю?

- Да самое интересное, что ничего особенного! Обычная рутина.

- Ну, расскажите мне про рутину. Если не жалко.

- Да чего тут жалеть? Говорю же, ерунда всякая. Ну, с мамой пару раз пообщалась. Все как всегда. Работа – никаких перегрузов. Со сменщицей поцапалась разок, но не сильно. Вечерами не напрягалась, только на телефоне висела, помогала ситуацию разрулить. А чувствую себя так, как будто на мне пахали всю неделю!

- Ну, возможно, и пахали, только вы не заметили. Что вы там разруливали по телефону?

- А, да это фигня. У подруги проблемы, ей надо было выговориться. Я просто предоставила ей большую жилетку.

- Выговорилась?

- Ну да, наверное. Каждый вечер по полтора часа – любой выговорится.

- А вы?

- Что – я?

- Вы – выговорились?

- Да нет же, я ее слушала! Ну, утешала, поддерживала, советы умные давала. А сама я ей не жаловалась, ей сейчас не до меня, у нее своих проблем хватает.

- Ну так я вам скажу: вы послужили не большой жилеткой, а сливным бачком. Она слила в вас весь свой негатив, а вы ей в ответ послали свою позитивную энергию в виде советов и поддержки. А сами ну ничуть не разгрузились!

- Но друзья же должны поддерживать друг друга!

- Вот именно: «друг друга». А у вас получается дружба «в одни ворота». Вы ее – да, а она вас – нет.

- Ну, не знаю… Что ж теперь, отказать ей в помощи? Но мы же дружим!

- Это вы с ней дружите. А она вами пользуется. Хотите – верьте, хотите – проверьте. Начните с первого же слова рассказывать ей о своих проблемах, и посмотрите, что будет. Вы удивитесь, насколько этот метод энергосберегающий.

- Да, вы знаете, неплохо было бы… В смысле побольше энергии.

- Говорите «неплохо». А сами ее разбазариваете!

- Но я же не думала! С такой-то точки зрения… Хотя сейчас вот вы сказали – а ведь точно. Я с ней поговорю – и как будто вагоны грузила.

- Это она вас грузила. А вы принимали на себя ее груз проблем. Оно вам надо?

- Да нет, конечно… Зачем мне? У меня своих проблем выше крыши.

- Какие же?

- Да разные. Например, муж. Бывший. Я его люблю – ну, чисто по-человечески. А может, и больше. А у него другая семья. И там все неблагополучно. Она его приворожила. А мне его жалко, он ведь хороший! И все-таки родной человечек…

- Эти переживания доставляют вам радость?

- Что вы! Какую радость??? Сплошные мучения. Я ведь все думаю, думаю, как ему помочь, и не знаю…

- А вашему мужу сколько лет?

- Он немного старше меня. Но это неважно!

- Важно. Взрослый человек в состоянии сам решать свои проблемы. Если хочет, конечно. И если не привык перекладывать их на других. Вы с ним общаетесь?

- Да, конечно! Он приходит навестить детей. Ну и поговорить. Пожаловаться, как ему там плохо.

- И вы его жалеете. Да?

- Ну конечно, жалею! Сердце кровью обливается. Ему же плохо…

- А вам, стало быть, хорошо.

- Нет, мне тоже плохо.

- Тогда сами подумайте: и чем же вы можете ему помочь? К его «плохо» добавить свое «плохо»?

- Нет! Нет! Я ему дарю то, чего у него нет в той семье. Понимание… Поддержку… Тепло…

- А взамен?

- Не знаю. Благодарность, наверное?

- Ну да. Он благодарит и несет то, что вы ему дали, в ту семью. Потому что там требуют, а своего тепла у него не хватает. Тогда он берет это у вас. А знаете, почему вы обессилены?

- Нет, я как раз по этому поводу к терапевту иду. Чтобы он сказал.

- Ничего он вам не скажет. Терапевт лечит симптомы. Ну, витамины пропишет, может, массаж. И все! А причины, причины-то останутся!

- Какие причины?

- Вы не любите себя. Вы пытаетесь любить других, не полюбив прежде себя. А это так энергозатратно! Вот и чувствуете себя выпотрошенной.

- И что же делать?

- Я посоветовал бы обратиться лицом к себе. И подумать, нужно ли вам так выкладываться, чтобы другим было хорошо. Причем за счет вашей жизненной энергии. Скиньте их с себя! Перестаньте быть донором. Хотя бы временно! И начните любить себя, баловать себя, питать себя. Тогда через какое-то время вы наполнитесь и засияете. Как лампочка! И глаза ваши загорятся. И сердце нальется теплом. Вот увидите!

Он говорил вдохновенно, глаза его горели, и я думала – какой интересный человек! Такой умница! Интересно, кем он работает в жизни?

- Ну вот вы меня учите жить, а сами тоже больной! – вдруг сообразила я.

- Нет, я не больной. Я электрик. У меня просто обеденный перерыв. Кстати, уже кончается. Вон напарник идет со стремянкой, сейчас будем лампочки менять! До свидания, и здоровья вам! Душевного – прежде всего. И хватит быть донором!

Я так и осталась сидеть с открытым ртом, наблюдая, как мой знакомец вскочил и присоединился к мужчине постарше, который действительно шел по коридору со стремянкой. Боже мой, ну как я сразу не заметила, что он был одет в синий форменный комбинезон? Наверное, из-за его глаз – я ведь почти не отрывала от них взгляда.

И у меня ощущалось странное тепло в груди, как будто туда что-то влилось, такое приятное и живительное. Я даже почувствовала, что силы возвращаются ко мне. «Законы физики, кстати, общие для всех тел. И для человеческих в том числе», — так он сказал мне. Я вдруг ясно вспомнила, как на уроке физики нам показывали опыт с сообщающимися сосудами.

Когда в один доливают воды, уровень в другом тоже поднимается. И наоборот. Наверное, пока мы общались, этот странный электрик поделился что-то таким, что в нем было – жизненной энергией, вот! И ее уровень у меня повысился. То есть он мне дал, а я взяла.

Я вскочила с места и помчалась по коридору, догоняя электрика.

- Погодите! Это что же получается? Вы – тоже донор?

- Донор, — улыбнулся он. – Только я, в отличие от вас, делюсь энергией добровольно, потому что у меня в избытке!

- А почему ее у вас много? Есть какой-то секрет?

- Есть. Он очень простой. Никогда не позволять высасывать себя до дна, нажимая на кнопки, и никогда не включаться в то, что не в твоей власти. Вот и все!

И они с напарником свернули в какой-то кабинет – давать людям свет. А я задумчиво пошла по коридору обратно, по дороге раздумывая о том, что все равно хочу быть донором. Только сначала подкоплю Любви, чтобы мой источник жизненной силы наполнился до краев. И обязательно научусь нести людям свет – так же, как этот замечательный электрик с мудрыми глазами черепахи Тортиллы.

Корреспондент шел по просторному коридору в сопровождении ангелоподобной девушки из пресс-центра. И коридор, и девушка сияли стерильным белым светом.

– Меня зовут Анжелика, я буду вашим сопровождающим. Вы можете задавать мне любые вопросы, в рамках разумного, конечно, – говорила девушка, поправляя форменный белый колпачокс эмблемой «Идеал» на золотистых волосах.

Колпачок ей очень шел, и надпись «Идеал» – тоже.

– Понял. Спасибо. Буду задавать. А что значит «в рамках разумного»?

– Нашу клинику не случайно решено было расположить здесь, в горах, в уединенном месте, – рассказывала девушка. – Вы сами понимаете, что наши клиенты предпочитают сохранение инкогнито.

– А почему ваша клиника называется «Идеал»?

– Здесь приводят людей в божеский вид после разных катастроф.

– То есть у вас тут не обычная пластическая хирургия?

– Нет, далеко не обычная. Ради того, чтобы просто увеличить грудь или поправить нос, не стоит забираться так высоко, поверьте.

– А на сколько пациентов рассчитана клиника?

– Извините, это закрытая информация...

– А как же реклама?

– Мы не нуждаемся в дополнительной рекламе. Нас и так хорошо знают. Все, кому нужно попасть, к нам попадают.

– Вот как… А вот скажите…Внезапно на стенах коридора замигали лампы, раздался зуммер, где-то захлопали двери.

– Прошу прощения, давайте посторонимся. Похоже, срочная операция. По коридору загрохотала каталка, на которой лежало нечто бесформенное. Вокруг суетились сотрудники, делая что-то прямо на ходу.

– Готовьте большую операционную! – говорил в телефон один.

– Доктор, мы его теряем! – обеспокоенно сообщал другой.

В конце коридора распахнулись двери. Каталка промчалась мимо корреспондента, и то, что он успел увидеть, неприятно поразило его. Там, под простыней, ворочалась и корчилась какая-то невнятная масса, и было видно, что ей больно.

– Это был человек? – осторожно спросил он. – Или то, что от него осталось?

– Это не важно. Важно, что все еще можно поправить. Пойдемте на смотровую галерею, оттуда можно наблюдать весь процесс.

– Ага, – сглотнул корреспондент. Ему было очень не по себе: хотя он разные виды видывал и даже в зоне военных действий побывал, тут почему-то казалось страшнее.

Смотровая галерея и вправду была расположена высоко и удобно, и корреспондент увидел, что пострадавший уже на столе, а бригада врачей поспешно занимает свои места. В операционную стремительно вошел (показалось – влетел!) высокий кряжистый старик. Полы белого халата развевались, как крылья, со свистом разрезая воздух.

– Слава тебе, Господи! – с чувством сказала девушка. – Главный будет оперировать. Значит, вытянет!

– А что, бывает, и не вытягивают?

– Всяко бывает, – уклончиво ответила девушка. – Если случай запущенный – сами понимаете…

Внизу началась операция. С человека сняли простыню. Корреспондент охнул.

– Это кто же его так? – содрогнувшись, спросил он у своей сопровождающей.

– Любимые… Чаще всего это дело рук любимых.

– Любимых? Он что, маньяка любил? Или ма-ньячку? Хотя, по-моему, женщин-маньяков в природе не бывает?

– Почему же не бывает? – удивленно глянула на него Анжелика. – Женщины тоже бывают одержимы маниакальными идеями. Просто мужчины пытаются переделать мир, а женщины – мужчин.

– Вот как? – опешил корреспондент. Он не знал, как реагировать на сообщение своей прекрасной спутницы. А она продолжала:

– Вообще-то мир настолько изобилен, что в нем есть все, всегда и для всех. Даже странно, почему люди не стремятся использовать то, что уже создано. Почему все обязательно надо перекроить на свой вкус?

– Но как же, – запротестовал корреспондент. – Ведь в этом и заключается суть прогресса! Преобразовать природу… Поставить ее на службу человеку…

– Но она и так служит человеку, – мягко возразила Анжелика. – Зачем же ее преобразовывать? Может, лучше научиться ее рационально использовать?

Тем временем тело, лежащее на столе, отмыли, протерли, расправили, как могли, и стало видно, что все не так уж плохо, как казалось на первый взгляд. Хотя все равно страшненько. Местами виднелись глубокие раны, кое-где были просто отхвачены изрядные куски, кое-где – наоборот, наблюдались какие-то уродливые наплывы.

– Что с ним случилось? – спросил корреспондент. – Впечатление, что его дикий зверь растерзать пытался.

– Этого «зверя» еще называют иногда «любовью», – заметила Анжелика.– Разумеется, ошибочно.

– Вы хотите сказать, что вот эта жертва дикой мясорубки ранена любовью? – недоверчиво переспросил корреспондент. – По-моему, это персонаж из фильма ужасов.

– Очень образно, – похвалила сопровождающая. – Знаете ли, люди часто превращают любовь в дикую мясорубку. И в резню бензопилой – тоже. Разве вы ни разу не наблюдали?

Корреспонденту очень хотелось возразить, но память услужливо воскресила несколько случаев из его богатой журналистской практики, да и собственный опыт имелся, и он предпочел промолчать.

– А что это они сейчас делают? – В операционной направили на лежащее тело небольшой аппарат, который залил весь стол мягким золотистым светом невыразимо приятного оттенка.

– Лечат душу, – просто объяснила Анжелика. – Это Свет Любви. Он очень целебный. Он позволит душе расслабиться, расправиться, принять естественные очертания.

– А почему они стали неестественными?

– Кто-то пытался его изменить, перекроить «под себя». А он, видимо, далеко не сразу сбежал. Любил, наверное…

– А как это – «перекроить под себя»?

– Ну как это обычно делается? Что-то запретить, что-то навязать, в чем-то ущемить, что-то заставить… А кое-что вообще искоренить, как вредное! Одно отрезать, другое нарастить… Но душа не брюки, ее не перекроишь! Она снова и снова будет стремиться вернуться в первоначальное состояние. Стать собой.

– Вы вот уже который раз говорите о душе. Но она ведь субстанция неощутимая и невидимая?

– Ну как неощутимая? Разве у вас никогда душа не болела? Или не пела? Не разрывалась? Не рвалась ввысь?

– Рвалась, – с удивлением вспомнил корреспондент. – И от боли, и ввысь.

– Ну вот, а говорите, «неощутимая»… А насчет «невидимой» – так вон же она, на столе лежит! Сами видите.

– Так это… душа? – поразился корреспондент.

– Душа, – кивнула Анжелика. – Мы телами и не занимаемся, только душами. Тело прочнее, а душа очень ранима. Очень. Ранима и уязвима.

Корреспондент замолчал. Смотрел, слушал – что там, внизу. Золотой свет рассеялся, поредел. Зато хирурги активизировались. Шел очень интересный разговор.

– Чувство собственного достоинства сильно повреждено, – говорил один из хирургов. – Ничего, сейчас подтянем, вот тут и тут, и закрепите, пожалуйста. Надо будет, конечно, потом мощную реабилитацию запланировать, но ничего, ничего, все поправимо…

– Вот здесь дыра просто… Как пробило! Что это она с ним делала? – Посмотрите в истории болезни!

– Это она ему гордыню пыталась извести. Била в одну точку, долго. Вот и продолбила.

– Гордыню! Неужели она не понимала, что его гордыня просто отражение ее несогласия с реальностью?

– Нет, конечно. Вот тут отмечено: пыталась заставить любимого забыть про его образ жизни.

– А, теперь понятно, почему такая деформация черепа! Видимо, постоянно капала на мозги.

– Ничего, сейчас пластину поставим, будет как новенький.

– А зачем ей, чтобы он менял образ жизни?

– Ну как обычно: ее что-то не устраивало, хотелось там подправить, там подрихтовать… Как всегда!

– Не понимаю: не лучше ли поискать подходящий вариант, чтобы все устраивало?

– Да у них там, внизу, чаще всего так: боятся, что если не сейчас, то уже и никогда, вот и хватают первое, что под руку попадется, а потом начинают его «под себя» переделывать.

– Но это же опасно! Так ведь души-то и калечат! А потом – к нам, на операционный стол.

– А кто об этом думает? Каждый, понимаешь ли, мнит себя пластическим хирургом…

– Но неужели она не чувствовала, что ему больно? Неужели ни разу не захотелось оставить его таким, каким он создан? Это как же надо ближнего ненавидеть?

– В истории болезни записано – «очень любила».

– Там, внизу, «любить» очень часто означает «воспитывать». Или, чаще, «перевоспитывать», – меланхолично произнес Главный. – Кончайте базар, давайте все сюда – будем ауручинить.

– Ой, блин, да тут чинить-не перечинить, – горестно воскликнул кто-то.

– Ничего, не такие пробои латали, – подбодрил Главный. – Ну, давайте, создаем поле – и с богом помолясь. Хирурги сгрудились вокруг стола, прикрыв ладонями тело.

– Ничего себе… Наперевоспитывалась… Ведь так можно человека до смерти довести, – задумчиво сказал корреспондент.

– Бывает, и доводят, – подтвердила Анжелика. – Но чаще – спасаем. Клиника «Идеал» к вашим услугам.

– Значит, у вас тут пластическая хирургия для истерзанных душ? – уточнил корреспондент. – Я-то полагал, вы тут что-то улучшаете.

– Зачем улучшать то, что и так совершенно? – пожала плечами Анжелика.– Люди такие смешные… Им все время кажется, что они какие-то не такие. Хотя задумывали их изначально совершенными.

– Человеку свойственно стремиться к идеалу, – почесал кончик носа корреспондент.

– Идеал – это то, что было в начале, – улыбнулась девушка. – Получается, что человек стремится от идеала – к какому-то выдуманному образу. А мы как раз восстанавливаем его согласно замыслу Творца.

– Спасаете души, стало быть?

– Спасаем, кого можем.

– Да вы, похоже, просто ангелы… – напряженно пошутил корреспондент.

– Да, мы ангелы, – очень серьезно кивнула Анжелика.– Кстати, а откуда вы знаете, какой у Творца был первоначальный замысел? Где это написано?

– Так он сам и говорит, – изумленно воззрилась на корреспондента Анжелика. – Вон же он, бригадой руководит. Вы что, до сих пор не поняли?…

Налево – дверь в реанимацию, направо – в операционную. Над ней сияла мягким белым светом надпись: «Тихо! Идет операция!».

По коридорчику между дверями мерно ходила женщина – 15 шагов в одну сторону, 15 в другую. Руки стиснуты у груди, взгляд устремлен в далекую точку, а губы исступленно шепчут раз за разом не то молитву, не то заклинание: «Господи, пожалуйста! Пусть он только будет жив! Пожалуйста, сделай так, чтобы его сердце снова забилось! Честное слово, я больше никогда не буду его доставать своими дурацкими претензиями! Пусть он целыми сутками сидит за компьютером и кропает свои статьи, и пусть ездит в свои командировки, и пусть вечно забывает выключать свет в коридоре и разбрасывает повсюду свои блокноты, и пусть вредничает и временами уходит в себя, только бы он жил, жил, жил!»

Двери распахнулись, в коридор шагнул пожилой доктор – высокий, кряжистый, седой.

– Вы все еще здесь, голубушка? Вот и хорошо. Жив ваш красавчик, жив. Только сердечко вот изношено… Ну да ничего – будете больше беречь. В идеале – покой, понимание и любовь. Запомнили, милая моя? Покой, понимание и любовь. И будете вы жить вместе еще долго-долго!

– Пойдемте, я вам валерьянки накапаю, – участливо сказала бог весть откуда возникшая ангелоподобная медсестра в белоснежной униформе. – Вы не сомневайтесь. Его Главный оперировал – значит, у вас есть все шансы! Все у вас будет хорошо!