— Я повезу вас сегодня на даланга. — Рейси широко улыбался. — Ну, вы знаете, известные представления индонезийских марионеток. — Он посмотрел мне в глаза. — Сегодня очень важное представление. Мне кажется, вы много узнаете.
Он повез меня через те части Бандунга, о существовании которых я даже не подозревал, через кварталы, застроенные традиционными яванскими домиками кампонг, которые походили на сооруженные для бедных крошечные копии крытых черепицей дворцов. Остались позади величественные голландские дома в колониальном стиле и офисные здания. Люди вокруг были явно бедными, однако вели себя с исключительным достоинством. На них были поношенные, но чистые саронги из батика, яркие рубашки и широкополые соломенные шляпы.
Везде нас приветствовали радостными улыбками. Когда мы останавливались, к нам подбегали дети, чтобы дотронуться до меня и пощупать мои джинсы. Маленькая девочка воткнула мне в волосы душистый цветок.
Мы припарковали мотоцикл недалеко от уличного театра. Там собрались уже сотни человек. Одни стояли, другие сидели на раскладных стульях. Ночь была прозрачной и красивой. В этой старейшей части Бандунга не было уличного освещения, и звезды вовсю сияли над головами. Воздух был наполнен ароматами древесного дыма, арахиса и гвоздики.
Рейси растворился в толпе и вскоре вернулся с друзьями, с которыми я познакомился в кафе. Они угостили меня горячим чаем, крошечными пирожными и сате — маленькими кусочками мяса, приготовленного в арахисовом масле. Видимо, они догадались, что я с сомнением отнесся к сате, потому что одна из женщин, указав на небольшой костер, засмеялась:
— Очень свежее мясо, только что приготовлено.
Потом заиграла музыка: раздались чарующие звуки гамалонга, инструмента, напоминающего звучанием храмовые колокола.
— Даланг исполняет всю музыку сам, — прошептал Рейси. — Он также управляет всеми куклами и говорит их голосами, причем на нескольких языках. Мы вам переведем.
Это было замечательное представление, соединившее в себе местные легенды и современные события. Позже я узнал, что даланг — это шаман, который работает в состоянии транса. У него было более 100 кукол, и каждая говорила особым голосом. Я никогда не забуду этой ночи. Она наложила отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
После нескольких классических сцен из древней «Рамаяны» даланг достал куклу, изображавшую Ричарда Никсона, с характерным длинным носом и обвисшими щеками. Президент США был одет, как дядя Сэм, — в звездно-полосатый цилиндр и фрак. С ним был еще один персонаж, одетый в полосатую тройку. В одной руке он держал ведро, украшенное долларовыми значками, в другой — американский флаг, которым он обмахивал Никсона, как слуга обмахивает веером своего хозяина. За ними появилась карта Ближнего и Дальнего Востока. Каждая страна на карте была нанизана на свой крючок. Никсон подошел к карте, снял с крючка Вьетнам, а затем запихнул его в рот и закричал что-то. Мне перевели это так: «Горько! Никуда не годится! Нам такого больше не надо!». Он выбросил Вьетнам в ведро и стал проделывать то же самое с другими странами.
Однако я удивился, увидев, что следующими шли не страны Юго-Восточной Азии, а страны Ближнего Востока: Палестина, Кувейт, Саудовская Аравия, Ирак, Сирия и Иран. После этого он подошел к Пакистану и Афганистану. Каждый раз, перед тем как бросить страну в ведро, Никсон выкрикивал какой-нибудь эпитет, содержащий оскорбительные для ислама слова: «мусульманские собаки», «чудовища Мохаммеда», «исламские дьяволы».
Толпа возбудилась, по мере наполнения корзины напряжение росло. Казалось, ее разрывали одновременно смех, шок и ярость. Я чувствовал, что временами слова кукольника их задевали. Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке: я выделялся из толпы, был выше остальных и поэтому боялся, что они могут обрушить свой гнев на меня. Потом Никсон сказал такое, что его слова, переведенные Рейси, заставили волосы на моей голове зашевелиться: «А это отдайте Всемирному банку. Посмотрим, сколько он сможет заработать для нас на Индонезии».
Сняв Индонезию с карты, он уже собрался бросить ее в ведро, но в этот момент на сцене появилась другая кукла — индонезиец в рубашке из батика и брюках цвета хаки, на груди которого была табличка с именем.
— Популярный бандунгский политик, — объяснил Рейси.
Кукла встала между Никсоном и человеком с ведром и подняла руку вверх.
— Остановитесь! — закричала она. — Индонезия суверенна!
Толпа разразилась бурными аплодисментами. Человек с ведром внезапно поднял флаг и вонзил его, словно копье, в индонезийца. Тот, покачнувшись, упал. Зрители засвистели, заулюлюкали, закричали, потрясая кулаками. Никсон и человек с ведром некоторое время смотрели на зрителей. Затем, поклонившись, покинули сцену.
— Думаю, мне лучше уйти, — сказал я Рейси.
Рейси положил руку мне на плечо.
— Все нормально, — сказал он. — Это не против вас лично.
Но у меня не было в этом уверенности. Потом мы все собрались в кафе. Рейси и его друзья уверяли меня, что ничего не знали о том, что в спектакле будет сценка о Никсоне и Всемирном банке.
— Никогда не знаешь, чего ожидать от этого кукольника, — сказал кто-то из них.
Я поинтересовался, не было ли это сделано в честь моего присутствия? Кто-то рассмеялся и заметил, что у меня слишком раздутое эго.
— Типично для американцев, — добавил он, дружески похлопав меня по спине.
— Индонезийцы очень чувствительны в отношении политики, — сказал мужчина, сидевший рядом со мной. — А американцы разве не смотрят подобные шоу?
За столом напротив меня сидела красивая женщина, студентка местного университета, изучающая английский язык и литературу.
— Но вы ведь сотрудник Всемирного банка, не так ли? — спросила она.
Я ответил ей, что в настоящее время работаю на Азиатский банк развития и Агентство США по международному развитию.
— А это разве не одно и то же? — спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила:
— Разве сегодняшняя пьеска не соответствует действительности? Разве ваше правительство не воспринимает Индонезию и другие страны всего лишь как гроздь… — Она помедлила, подыскивая нужное слово.
— Винограда, — подсказал кто-то из ее друзей.
— Точно. Гроздь винограда. Можно сорвать гроздь и выбрать: оставим Англию, съедим Китай, выбросим Индонезию.
— После того как заберем всю их нефть, — добавила другая женщина.
Сначала я решил защищаться, но оказался не готов к этому. Мне хотелось гордиться тем, что я приехал в эту часть города, посмотрел до конца это антиамериканское представление, которое мог бы расценить как личное оскорбление. Я хотел, чтобы они оценили мою смелость и знали, что я единственный из всей нашей команды, взявший на себя труд изучать индонезийский язык и питавший хоть какой-то интерес к их культуре. Мне хотелось подчеркнуть, что я был единственным иностранцем на этом спектакле. Но потом подумал, что благоразумнее не упоминать ничего такого. Я решил сменить тему разговора и спросил, почему, на их взгляд, даланг говорил только о странах мусульманского мира, если не считать Вьетнам.
Красивая студентка рассмеялась.
— Потому что в этом заключается план.
— Вьетнам всего лишь первый шаг, — вмешался кто-то. — Как Голландия для нацистов. Пробный камень.
— Конечная цель, — продолжала женщина, — мусульманский мир.
Я не мог оставить это без ответа.
— Неужели вы думаете, — возразил я, — что Соединенные Штаты настроены против исламского мира?
— А неужели нет? — спросила она. — С каких это пор? Почитайте своих собственных историков, например Тойнби. Еще в пятидесятые годы прошлого века он предсказал, что настоящее сражение в следующем веке произойдет не между капиталистами и коммунистами, а между христианами и мусульманами.
— Это сказал Арнольд Тойнби? — Я был ошеломлен.
— Да. Почитайте «Цивилизация перед судом истории»[11] и «Мир и Запад».
— Но почему должно возникнуть такое противостояние между христианами и мусульманами?
Сидящие за столом переглянулись. Похоже, им трудно было поверить в то, что я мог задать такой глупый вопрос.
— Потому что, — сказала она медленно, как будто обращаясь к глухому или плохо соображающему, — западные страны, особенно их лидер, США, намерены установить контроль над всем миром, стать величайшей империей в истории человечества. И они очень близки к тому, чтобы преуспеть в этом. Пока что на их пути стоит Советский Союз, но Советы не вечны. Тойнби это понимал. У них нет религии, нет веры, за их идеологией ничего не стоит.
История показывает, что вера — это душа, вера в высшие силы исключительно важна. У нас, мусульман, это есть. У нас этого больше, чем у кого бы то ни было в мире, даже у христиан. Так что мы выжидаем. Мы становимся сильнее.
— Мы выждем, — вмешался один из них, — а затем нападем, как змея.
— Какая ужасная мысль! — Я едва сдерживался. — И что можно сделать, чтобы изменить ситуацию?
Женщина посмотрела мне прямо в глаза.
— Перестать быть такими жадными, — сказала она, — и эгоистичными. Осознать, что в мире есть еще кое-что помимо ваших больших домов и затейливых магазинов. Люди умирают с голоду, а вас волнует только бензин для ваших машин. Дети умирают от жажды, а вы просматриваете журналы мод в поисках новейших фасонов. Страны, подобные нашей, погрязли в нищете, но вы даже не слышите наших криков о помощи. Вы заткнули уши, чтобы до вас не доносились голоса тех, кто пытается рассказать вам об этом. Вы называете их радикалами или коммунистами. Вы должны открыть свои сердца бедным и обездоленным, вместо того чтобы дальше заталкивать их в нищету и рабство. Осталось не так много времени. Если вы не изменитесь, вы обречены.
Через несколько дней популярный бандунгский политик, чья кукла на том представлении спорила с Никсоном и была убита человеком с ведром, погиб в автокатастрофе. Водитель, виновный в этом, скрылся с места происшествия.
Вскоре после этого я вернулся домой.
Мы с Энн встретились в Париже, чтобы помириться. Но ссоры не прекращались. За два дня до отлета она спросила меня, не изменил ли я ей. Когда я признался, она ответила, что давно подозревала это. Не один час просидели мы на скамейке, любуясь Сеной, и разговаривали. Садясь в самолет, мы уже понимали, что столько лет злости, обиды и неприязни — слишком серьезное препятствие для совместной жизни.
Оценили 0 человек
0 кармы