Мир напоминает царство ужаса и победу зла. Эта ситуация напоминает вечер Великой Пятницы и утро Великой Субботы: ученики в ужасе рассеялись, один из них стал предателем, другой отрекся от любимого учителя, а несколько женщин стоят у Креста. Все остальные забыли… Но наш мир — это и ожидание Великой Субботы: Христос молчит, но Его Воскресение уже является метафизической реальностью, которой предстоит раскрыться для тех, кто имеет любящее сердце, то есть для жен-мироносиц и апостолов.
Однажды в Ясной Поляне я слушал лекцию замечательного католического священника, профессора и духовника Миланского католического университета отца Пино (так ласково его все называют). Лекция называлась «Достоевский глазами католика», но ее смысл был шире — речь шла о том, что значит этот писатель для современного мира. И чтобы понять это, надо понять, что такое этот современный мир.
Мы часто льстим этому миру и называем его безбожным, атеистическим, не понимая, что всё гораздо серьезнее и гораздо трагичнее. Это мир, которому Бог не нужен, который о Нем забыл и который Им не интересуется. Часто кажется, что наш мир — это царство ужаса и победа зла. Эта ситуация напоминает вечер Великой Пятницы и утро Великой Субботы: ученики в ужасе рассеялись, один из них стал предателем, другой отрекся от любимого учителя, а несколько женщин стоят у Креста. Все остальные забыли…
Вот первая тема Достоевского — видимая тотальная победа зла на земле. Есть еще один аспект, еще одна тема: этот мир прекрасно совмещает «смерть Бога», провозглашенную Фридрихом Ницше, с «буржуазной религиозностью», то есть набором банальных правил, призванных регулировать и охранять спокойствие и благосостояние общества (вспомним Лужина).
Достоевский понял и увидел, каким этот мир становится. И в определенном смысле он «взрывает» этот мир. Он взрывает его вопросом: неужели в этом мире Бог бессилен? Неужели в этом мире бессилен Христос? Куда нам идти в утро Великой Субботы?
Вспомним вопрос, который Раскольников задает Соне: «Что тебе делает твой Бог?» Достоевский сам начинает с совершенно конкретного вопроса, который в подготовительных материалах к роману «Бесы» встречается в различных вариациях: «возможно ли веровать?», «возможно ли серьезно и вправду веровать?», «можно ли веровать, быв цивилизованным, то есть европейцем? — то есть веровать безусловно в божественность Сына Божия Иисуса Христа? (ибо вся вера только в этом и состоит)», наконец, «можно ли веровать во все то, во что православие велит веровать?» (Полн. собр. соч.: в 30 т. Л., 1972. Т. 11. С. 178–179).
Здесь хорошо видно, что именно «Божественность Христа» была центральным вопросом для Достоевского, как и для его поколения. Кстати, над этим же вопросом бился всю жизнь и Толстой, причем вовсе не только после т. н. «переворота», а всю жизнь.
Конечно, и Толстой, и Достоевский жили в совершенно иную историческую эпоху. Конечно, весь надвигающийся ужас мира без Христа понял и увидели не только они.
И нужно было что-то делать с этим, причем делать можно было двумя способами: либо моральная проповедь, либо художественное слово. Первым путем пошел Лев Толстой. Его «Исповедь» действительно была своеобразным набатом, совершенно неожиданно обрушившимся на современников. Как и его обличение зла и несправедливости, болевых точек социума, забывшего о добре и справедливости. Отправной пункт Толстого и Достоевского один и тот же, именно поэтому ответы Достоевского — действительно ответы Толстому, просто вопрошания последнего висели в воздухе.
Но результата проповедь Толстого не принесла. Потому что этот «результат» мог принести только Сам Христос, Который в моральных трактатах Толстого не воскресал, но превратился в благочестивого носителя «пяти нет»*.
Для Достоевского Воскресение Христово было центральным нервом религиозных исканий. Но он понял, что прямой призыв к покаянию для его поколения не принесет видимых плодов.
Гений Достоевского заключается в нескольких важных «открытиях», о которых нужно было не только рассказать читателям, но и заставить их пережить этот опыт. Конечно, слово «открытие» я употребляю в переносном смысле — людям церковным «это все давно известно», так было и в ХIХ веке, так и сейчас.
Что это за открытия?
1. Живоносный смысл Евангелия. Достоевский, который любил Евангелие с детства и во время каторги в течение четырех лет имел возможность читать только эту книгу, показывает своим читателям, что это действительно «вечная книга», за чтением которой в этом мире собрались убийцы, мытари, блудницы, чиновники, начальники и подчиненные, бедные и богатые, униженные и оскорбленные. Каждый момент нашего существования на земле, каждое наше слово, каждое наше решение — это своеобразный комментарий к евангельскому тексту, к евангельской истории, которая пронизывает жизнь — пронизывает образами, символами, притчами, своим своеобразным реализмом.
2. Грех и его граница. Объяснить это открытие Достоевского я могу на простом примере из моей собственной жизни. Несколько лет назад, когда на экраны вышел «Остров», я выступил перед студентами ПСТГУ с публичной критикой этого фильма. И в тот же день вечером мне позвонил один замечательный московский священник, который сказал: «Неужели ты не понимаешь, в чем ценность этого фильма для молодежи? Вот, человек совершил страшный грех, предательство, и теперь он лежит на куче угля и не находит себе покоя. Но просит Бога о помиловании. И Бог его слышит. Но ведь это фильм о нашей молодежи! Она часто блуждает в своих поисках, но если молодой человек обратится к Богу, то Бог его обязательно услышит, и молодой человек должен это знать!» В этом и заключается второе открытие: Бог тебя услышит всегда. Но как Его увидеть в этом мире?
3. Христоцентричность мира. Христос присутствует в нашей жизни, говорит Достоевский. Он в комнате Сони, читающей Раскольникову главу о воскрешении Лазаря, Он в келье старца Зосимы, которого берет с собой на вечный брак в Кане Галилейской, Он вместе с мальчиками и Алешей у камня в финальной сцене «Братьев Карамазовых», он в камере Мити, он даже в комнате Ивана, потому что в конечном итоге именно Он побеждает в душе Ивана и влечет его на суд, толкает на признание в убийстве, причем тогда, когда умирает последний потенциальный свидетель (Смердяков). Христа нет только в «церковном двойнике» (выражение С. И. Фуделя), то есть там, где властвуют Великий инквизитор и Ферапонт.
4. «Субботство» Христа. Последнее и самое главное. Иллюзия победы зла связана с тем, что это зло всегда шумно, а добро всегда «субботствует». Наш мир — это ожидание Великой Субботы: Христос молчит, но Его Воскресение уже является метафизической реальностью, которой предстоит раскрыться для тех, кто имеет любящее сердце, то есть для жен-мироносиц и апостолов. Именно в любви смысл знаменитой формулы «красота спасет мир», потому что красота — это способ откровения веры и любви, понятный и доступный всем.
Вот в чем, с моей точки зрения, значение Достоевского — и для его современников, и для нашего поколения, и для многих грядущих поколений.
Он нашел уникальный язык, с помощью которого донес до читателей, пребывавших в духовном обмороке, Благую Весть.
И только таким путем, путем художественного гения, Достоевский указывает главный ответ на страшные и по-своему (то есть с логической точки зрения) убедительные вопрошания Ивана Карамазова: только чуткая совесть и любящее сердце находят Христа в этом мире.
* В своей книге «В чем моя вера?», опубликованной в 1884 году, Л. Н. Толстой свел все учение Христа к пяти морализаторским и совершенно посюсторонним «заповедям». — Ред.
Оценили 68 человек
87 кармы