В поморских семьях сочинения Пушкина в начале XX века не были редкостью. В 1910 году в состоявшей из сорока трех томов домашней библиотечке жительницы одной их поморских деревень В. Агафеловой насчитывалось девятнадцать книг Пушкина. В. Агафелова призналась, то она "больше всего любит читать сказки и стихи Пушкина", как и члены ее семьи."
Приведем ряд отзывов поморов о Пушкине. "Личное чувство мое к Александру Сергеевичу преисполнено благодарности, потому что, не учась в училище, а зная только грамоту, я много узнал через его творения", - писал 7 июня 1899 года в редакцию "Сельского вестника" крестьянин из деревни Ракула Холмогорского уезда Архангельской губернии Никифор Павозков.
Крестьянин Павел Кучин из деревни Миневской Великоустюгского уезда - в письме от 7 июня 1899 года: "...как я человек мало грамотный, но все- таки по милости Божией могу отличать худо от добра, то я считаю долгом засвидетельствовать свою признательность к даровитому писателю А. С. Пушкину... Пусть почивает прах его в недрах Земли. А его прекрасныя сочинения пусть разносятся по всему миру Земли родной матушки России. Что я читывал о Пушкине и его стихи, для меня все хорошо, мило, дорого, нравственно... все глянется, как бы наполняет свежестью. Молю Бога, чтобы Господь давал России подобных Пушкину людей, такие люди нужны для России и ея народа".
Поморов радовала близость пушкинских сказок к народным. "Видно, Орина Родионовна, нянька Александра Сергеевича, сказки брала из того же места, откуда и наши старики берут", - заметил промышленник Николаич, рассказав своим товарищам - артельщикам на Новой Земле уже знакомую им сказку о попе и о работнике его Балде, довольный тем вниманием, с каким слушали ее, как "рассыпались хохотом, когда поп получил урок от Балды. Смеялись долго, повторяли отдельные, видимо, уже заученные места".
Привлекала поморских промышленников и крестьян доступность, понятность пушкинских произведений. "О всем скажет, и все понятно", - говорила Варвара Агафелова. О том же говорили и пинежане, с которыми беседовал о Пушкине Б. В. Шергин: "В еговых словах не заблудиссе... все-то видишь, все-то понятно".
Судя по высказываниям многих поморов - почитателей Пушкина, они высоко ценят точность и емкость пушинского слова-образа. "И он послушно в путь потек, - делится А. Я. Залесская впечатлениями о пушкинском "Анчаре". - Слово-то какое - "потек"... Как вода бездумная, безудержная... ослушаться не смеет, и никто не смеет его остановить". Старый помор из Сюзьмы П. М. Деревлев, одним из любимых произведений которого было пушкинское "К морю", говорил: "Слова-то какие - "свободная стихия"... "шуми, волнуйся подо мной, великий океан"... "Подо мной", - сказал. Не знаю, не слыхал больше других таких стихотворцев, умен, а, кажись, не стар был".
"Пушкин... выразил в стихах и прозе совершенство русских речений", - пишет холмогорский крестьянин Н. Павозков.
Поморов восхищают мудрость, глубина пушкинских творений, рождающих у них серьезные размышления. Пожилая поморка задумалась над строками пушкинского "Воспоминания": "...почему строк печальных не смывает? То ли не может? Нет забвения... Не хотел он смывать прошлую свою жизнь, душу не хотел опустошать... Забвение - значит легкость души, сердца бедность. Память о прошлом подскажет, как правильно жить".
Северные женщины - почитательницы Пушкина ценят его психологизм. "Александр Сергеевич понял натуру женскую", - замечает старая поморка о поэме "Цыганы", героиня которой, Земфира, особенно "запала" ей в сердце. "Не осуди Дашу (так!)... понял, а молод еще был", - говорит другая женщина о "Станционном смотрителе".
Глубокое уважение, любовь, нежность, сочувствие - так можно определить отношение поморов к личности Пушкина. "Родился умной, постатней, разумом быстрой, взором острой", - утверждают пинежане. "Пушкин... говорил правду... людей любил, фарисеев обличал и пал, как на Голгофе, от руки палачей", - пишет Н. Павозков из Ракулы.
Есть достаточно оснований говорить не просто о популярности Пушкина в Поморье, но о горячей увлеченности его творчеством, более того - о преклонении перед ним. Именно об этом свидетельствуют и очерк С. Г. Писахова "Пушкинисты на Новой Земле", и воспоминания К. П. Гемп о ее няне, хромой крестьянке из деревни Чубола, которая "родилась в январе 1837 года и никогда не забывала, что год ее рождения - это и год трагической кончины Александра Сергеевича, а имя дали ей Александра; видела в этом какой-то скрытый смысл, значение, поэтому решила, что должна знать все о нем и о том, что он написал". На шестьдесят седьмом году жизни она, заранее скопив для этого деньги, отправилась из Архангельска в Одессу, чтобы навестить могилу Е. К. Воронцовой. "Она - главное сердечное мечтание Александра Сергеевича" - так объясняла эта удивительная женщина свое намерение. Вернувшись, "подробно описывала... поиски забытой могилы; рассказывала, как привела ее в порядок, как ежедневно приносила Елизавете Ксаверьевне красные маки. Она почему-то была уверена, что это любимые цветы Александра Сергеевича. "От него и возлагала".
Один из ярких примеров благоговейного отношения к Пушкину - семья архангелогородцев Гейнрикс (у Б. Шергина - Генриксен). Отец семейства, Эдуард Иванович, родившийся в Архангельске, в 1830-е годы, по рассказам его дочерей, служил в Петербурге "в аптеке у Мерка. Был отец юношей 16-ти лет. Пушкин забегал запросто к Мерку, случалось, не один раз в день. Было это в последние месяцы жизни Пушкина. Отец, слышавший и до встречи с ним, что это человек знаменитый, - просто говоря, - влюбился в Пушкина... Пораженный смертью Пушкина, отец вскоре уехал обратно в Архангельск... Пушкина всю жизнь обожал, вспоминал его движения, походку, словечки, - рассказывала А. Гейнрикс. - Обожал - и нас обеих (дочерей Анну и Марию. - Л. С.) ввел к Пушкину в любовь". Сестры Гейнрикс унаследовали от отца, как писал Б. М. Зубакин, поэт, ученый, философ, скульптор, масон, высланный в 1929 году из Москвы в Архангельск и часто бывавший у них в конце 1929 года, "фантастическую" преданность памяти поэта, способность воспроизводить пушкинские реплики и даже жесты. До глубокой старости помнили они рассказы отца о Пушкине. Их не раз слышал в детстве и юности, т. е. в первом-начале второго десятилетия XX века, Б. В. Шергин от Марии Эдуардовны, а в 1929 году Б. М. Зубакин - от Анны Эдуардовны.
Представление об отношении архангелогородцев к Пушкину в первом десятилетии нашего века дают и воспоминания писателя И. Я. Бражнина, чьи детство и юность прошли в Архангельске. Он родился в 1898 году и был двенадцатым из тринадцати детей в семье. Отец его рано умер от чахотки, и Матери, модистке, зарабатывавшей шитьем дамских шляп, пришлось одной растить детей. В полутемной комнате, где жила эта семья, едва сводившая концы с концами, висел большой портрет Пушкина. "...Лицо Пушкина я помню отчетливо, - вспоминал уже на склоне жизни И. Бражнин, - как отчетливо помню себя, глядящего в это лицо. Глядел я в него обязательно каждый вечер, укладываясь в постель... Светлый гений его стоял у моей колыбели. Он нисходил ко мне в голосе матери, читавшей с милой и ей одной в целом мире свойственной улыбкой о старом покорливом рыбаке, о его жадной старухе и о всевластной Золотой рыбке". И. Бражнин рассказывает и о домашнем вечере в этой семье, посвященном 70-й годовщине со дня смерти Пушкина.
Отрывок из статьи "Пушкин в сознании поморов", Л. С. Скепнер.
Журнал "Русская литература", 2000 г.
Оценили 8 человек
14 кармы