как я принял присягу

Не очень люблю в чем-то признаваться, но вот - накатило, расскажу.

Учились мы в Московском Институте, все уже дошли до 4-го курса, все считали себя чем-то значительным, без двух минут инженерами, и без четырех минут - специалистами, а нас послали в палатки под Кинешму, и военная кафедра взяла над нами верх.

Сидели мы в палатках на взвод, и рядышком был почти такой же лагерь от Керосинки, от института имени Губкина, нефтехимики и газовики, потом, в постсоветские годы - самый богатый и денежный институт после гайдаровцев, вообще - разгильдяи, как мы, только чуть прозорливее.

Между нами была следовая расчесанная граблями дорожка, но ее мало кто замечал. Под нами текла речка, наши пропотевшие гимнастерки мы стирали в этой речке, кстати, речка была чистой, мылись в ее струях, вроде бы - отлично было с гигиеной.

Что еще было хорошо - поднимали полог палатки, воздуха хватало, а это было необходимо, потому что - портянки, сапоги, дерьмо в штаны - это тоже было. У меня была проблема, на весенних боях мне какой-то мой противник вывернул мне левую ногу до разрыва связак. Мой спарринг-партнер выиграл на первенстве ВУЗов, взял четвертое место, что соответсвовало КМС, а я - разорвал связки, и не мог даже в сапог без боли ногу всунуть. Я-то рассчитывал, что хоть бы первый разряд сумею подтвердить, а не вышло. Но я подтверждал себе, что КМС-а своего друга могу пару раз делать, из пяти, значит - не совсем бездарен. Но нога болела нецадно, для того того, чтобы ноги сувать в обуженный по голенищу сапог – зажмуривался от боли.

Потом мы еще разок проходили в палатке с хлорпикрином, бегали в противогазе 15 км маршбросок, потом еще какие-то карты читали – причем я-то изначально считал, что дурь задание, но две группы заблудились, мы их разыскивать должны были, чтобы вывести к столовой.

Стрельбы были еще, ну это было здорово. Пистолет, шесть, кажется, патронов, автомат – пол-рожка. Первая мишень – пулеметное гнезно на 350 метров, полнофигурные на 200, полуфигурные на 150… Гнездо я уложил со второй очереди, первая легла перед ней, мне понравилась пыль… Я неправильно поставил планку на прицеле, зато потом отслеживал за этим – у меня еще два патрона осталось в обойме. Отщелкнул их вверх, поймал, сдал нашему майору.

Тут, наверное, нужно признаться, что у нас в доме жил герой советского союза, и он меня водил в тир, мы там стреляли из ТОЗ-12 по верхнему прицелу или было выше, помню, что были диоптрические прицелы. Чудо – настроишься, и почему-то руки сами всаживают в точку, но из мелкашки (5.6) несложно.

Из автомата с калибром 7.62 даже одиночными – бьет в плечо до синяка, ну если не сложишься мускулами, то будто тебя верблюд лягнул… (Хотя меня верблюд не лягал, это – фигурально.)

Что еще помню об той, студенческой своей службы. Сапоги нам выдали неразношенные, мы наполовину все стерли ноги. Ребята служивые в части так специально, чтобы мы им сапоги разносили. Еще, они перестали ходить в самоволку, когда мы стояли на часах, потому у нас – приказ, мы их в лицо не знаем, дружеских договоренностей нет, и получается, что кто-то может и стрелять… Вот они нас, студентов, побаивались, разумно, кстати.

Изо всех нас стрелял один из нас, при разряжании автомата, с упором перед стрелковым отражателем. Причем с недосыпу дал очередь… Это был парень из нашей группы, мы его и сами не очень признавали. А он дал очередь на 4-5 в упор на отражатель. И мы потом долго от Керосинок терпели насмешки.

И вдруг, пришло время – принимать Присягу. Подшили воротнички. У нас же была старая форма – гимнастерок, не кителей. Подчистили сапоги, надраили пряжки, по ремням прошлись, чувствовали себя – чуваками!

Те ребята, кто уже служил перед институтом, обзывали нас и салагами. И еще как-то, то мы – гордились.

Вывели нас на плац военного городка служивой части в Кинешме, химдивизии третьей очереди развертывания, прогнали по плацу раз пять, чтобы мы разогрелись. Мы – стоим в строю, не скажу, что сердце замирает… Скорее – успокаивается. Стоять в строю - это дело служивое.

Кстати, у каждого был автомат на плече, почему-то помню, как плетеный плоский ремень вжимается в бок. Это неправда, что ремень – удобная штука, обычно ремень вжимается краем, как режет бок, и его всегда поправляешь, впрочем – все-равно режет.

По одному выходили мои ребята, знакомые, целовели край знамени, и произносили текст Присяги, повернувшись к строю наших двух рот лицом. Нас пропускали в четыре или пять потоков, но знамя было одно. И за каждым из нас следовал какой-то служивый офицер от этой самой нашей компанейской дивизии, третьего хода развертывания. С черными петлицами, инженерные войска.

Я, когда перед лицом наших двух рот – моей и от Губкинских – проговорил слова…

Клянусь!

Меня немного в дрожь бросило. Не верил я в продажный коммунизм, не знал, что будет впереди, но я знал три вещи: - любить Родину необходимо, защищать своих русских (и не только) людей необходимо, и быть честным необходимо.

Я обязуюсь в том перед лицом все моих товарищей. И если я не сдержу этой моей клятвы, пусть постигнет меня презрение…

Ну и так далее.

Потом меня подвели к знамени, я, опустившись на одно колено, поцеловал край. Едва ли не в полусознании, дошел до своего места в строю, и очень хорошо старлей, который мне читал Присягу, положив мне руку на плечо, сказал:

- Нормально? Это с некоторыми бывает.

А потом я стоял, как камыш на ветру, меня качало, и не мог я решить, почему чисто официозная херня так на меня подействовала. И лишь на третий, кажется, день я понял.

Это не официозная буйня. Это – Присяга. Ее не всем дают приносить, и еще, ее – лишь раз приносят.

И с ней ты – есть человек, а без нее – просто живешь.

С ней, ты – честность ищешь перед собой, а без нее – тебе ничего не нужно, без нее – ты свободен от правил, от обязательств, от жизни.

С ней – ты отвечаешь за Россию, готов драться за нее и за товарищей, а без нее, без Присяги – ты просто наблюдаешь за теми, кто ее, эту самую Присягу не имеет, потому что не принес ее по форме.

Черт меня побери, но я знаю, принесение Присяги – это был один из самых значимых и значительных для моей судьбы и жизни моментов. Принесение Присяги – стало мне некоторым фокусом для самоуважения.

Принесение Присяги стало для меня – ощущением рельсов под ногами. Присяга стала – просто определением быть хорошим.

Быть хорошим, всегда играть на стороне правды, чести и достоинства. И для себя, и для людей.

И никак иначе.

Когда мы закончили Институт, нам выдали зеленые офицерские книжки, мы стали лейтенантами. Это был отзвук Министерства Обороны на нашу Присягу. Которая имеет два хода – ты служишь, и тебя принимают с Честью.