20-летний юбилей газеты «Правда»

Газета "Правда" была главным печатным органом большевиков. Её редактором был когда-то сам Сталин. Именно поэтому так пышно 5 мая 1932 года отмечался её юбилей. В то время, как в некоторых районах страны был ужасный голод и люди умирали от истощения, на празднование этого печатного органа советская власть не жалела денег.

После Февральской революции «Правда» стала выходить с 5 (18) марта 1917 года как орган ЦК иПетроградского комитета РСДРП(б). Тираж «Правды» достигал 85-90 тыс. экз. По мнению некоторых исследователей и историков, в это время газета активно финансировалась Германией через посредство Парвуса.[Ю. Фельштинский ; Брестский мир ] . Статс-секретарь (министр иностранных дел) Германии Кюльман отмечал в письме кайзеру 3 декабря 1917 года:«Лишь тогда, когда большевики стали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы ипод разными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги свой главный орган „Правду“, вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии». 3 июля статс-секретарь Циммерман с удовлетворением телеграфировал, что «мирная пропаганда Ленинастановится все сильнее и его газета „Правда“ печатается уже в 300 000 экземпляров».[С.Г.Пушкарев Ленин и Россия].

Далее -- фрагменты текста из книги С.Монтефиоре , касающиеся газеты "Правда" и взявшего над ней контроль И.В.Сталина:

Сразу после возвращения из Туруханской ссылки Сталин сделал заявку на лидерство – не в Таврическом дворце, но в штаб-квартире большевиков, которая теперь располагалась в особняке, погрязшем во грехе, – доме “наложницы царя” Матильды Кшесинской[186].

Этот “расположенный против Зимнего дворца притон роскоши, шпор и бриллиантов” (слова Троцкого) был стратегически важен: находился недалеко и от Петропавловской крепости, и от выборгских заводов.

Итак, в будуарах и бальных залах Сталин вновь заявил о себе. Он ниспроверг выскочку Молотова и Русское бюро. 15 марта Сталин и Каменев получили контроль над “Правдой” и вошли в президиум Бюро. “Когда Сталин и Каменев приехали, меня… вышибли – вспоминает Молотов, – деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные… И по возрасту на десять лет старше. Я и не боролся”. Сталина, назначенного представителем большевиков в исполнительном комитете Совета, приветствовали земляки – Чхеидзе и Ираклий Церетели, лучший в Совете оратор. Новая политическая жизнь приводила Сталина в восторг, но даже в эти головокружительные дни он смотрел на жизнь как на манихейскую борьбу света и тьмы. “С быстротой молнии двигается вперед колесница русской революции, – писал Сталин, но добавлял: – Оглянитесь кругом и увидите, что темная работа черных сил идет непрерывно”. Он вел себя тихо и настороженно. “Сталин… в Исполнительном комитете производил… впечатление серого пятна”, – писал меньшевик Николай Суханов.

В далекой Швейцарии Ленин втуне ругал Временное правительство и требовал немедленного мира с Германией, но в Петрограде Сталин и Каменев “правели”, двигаясь к примиренческому варианту: они надеялись заманить в партию радикальных меньшевиков-интернационалистов. Это была недурная мысль – в особенности потому, что они настаивали на радикализации внешней политики[187]. Но, как с неудовольствием отмечал Шляпников, это вызвало лишь непонимание и раздражение у других членов партии. Молотов с удовольствием вспоминал, что справедливо выступал против “оборонческой линии”. “Вот где ошибка. <…> Вот эта ошибка Сталина”. Троцкий злорадствовал: Каменев и Сталин заставили большевиков приобщиться “к механике парламентарно-закулисного “давления” на буржуазию”.

Впрочем, критики Сталина преувеличивают его недальновидность. Да, в те десять дней он был осторожен и “сер”, но в то же время проводил взвешенную, реалистичную и тактическую политику. Троцкий признает, что Сталин “давал выражение скрытым тенденциям целого слоя “старых большевиков” – и большинства меньшевиков. Даже Крупская, слыша радикальные тирады Ленина, бормотала: “Кажется, Ильич сошел с ума”. У большевиков еще не было надежды на свержение Временного правительства: дерзкий Ленин находился далеко. Кроме того, и сам Ленин не упорствовал: он немедленно внес в свою радикальную программу поправки и оговорки и вернулся к первоначальной версии только в конце года.

Прочитав в швейцарской ссылке речь Чхеидзе о примирении с большевиками, Ленин не выдержал.

– Это просто говно! – закричал он.

– Владимир, что за слова! – возмутилась Крупская.

– Еще раз говорю: говно!

Чтобы исправить ошибки Каменева и Сталина, Ленин начал писать “Письма издалека”. Статьи же Сталина выходили почти каждый день.

Но с 18 марта Сталин целую неделю ничего не писал. Возможно, он проводил переоценку своей политики: Ленин возвращался[4].

***

29 апреля на выборах в ЦК Сталин получил третий результат – девяносто семь голосов; больше набрали только Ленин и Зиновьев. Стала ясна его значимость в партии. Теперь Сталин почти все время проводил в Совете. Он редактировал “Правду” или работал с Лениным в Центральном комитете. ЦК впервые избрал Ленина, Сталина, Каменева и Зиновьева в бюро, ответственное за принятие решений. Этот орган был предшественником всесильного Политбюро[3].

4 мая из Америки наконец прибыл Троцкий. Он сразу же сразил Петроград. Почти каждый вечер он выступал в переполненном цирке “Модерн”. “Нередко Троцкого несли к трибуне через головы на руках”. Троцкий, как пишет Волкогонов, “упивался ростом своей популярности”.

Ленин понимал, чего стоит Троцкий, и приветил его – спустя неделю предложил присоединиться к большевикам. Ленин утверждал, что их разделяет только честолюбие. Сталин наверняка с отвращением узнал о возвращении революционера-“звезды”. В 1917 году он написал более шестидесяти статей, но Троцкий издевательски назвал их “тусклыми комментариями к ярким событиям”. Когда Ленин послал на переговоры с Троцким делегацию, Сталина в нее по понятным причинам не включили.

В отличие от Троцкого Сталин в 1917-м не снискал славы. Лучше всех об этом сказал он сам: “Партия наша жила до революции в подполье… она была партией “тайной”. Теперь обстоятельства изменились”. И обстоятельства его не устраивали: ему было вольготней в тени.

1917-й был единственным для Сталина опытом участия в открытой демократической политике – это далеко не идеальная среда для человека, воспитанного на традициях кавказских кровавых клановых усобиц. Он говорил тихо, с забавным грузинским акцентом. Один слушатель рассказывает: “Я… разобрал немногое. Обратил внимание лишь на одно: каждая фраза Сталина была отточена и закончена, положения отличались ясностью формулировки”. А вот оценка рабочего: “Вроде все говорил правильно, понятно и просто; да как-то не запомнилось его выступление”. Сталин “избегал говорить на массовых собраниях”, но его неораторские, простые и скромные выступления оказались на удивление убедительными для тех, кто не доверял напыщенным интеллигентам.

Когда Ленин пришел к власти и, осажденный со всех сторон, превратил свое правительство в камарилью заговорищков, Сталин вновь очутился в своей стихии.

Сталин произвел впечатление на Троцкого. Из его описания становится ясно, почему Троцкий проиграл в борьбе за власть. “В закулисной работе… Сталин был очень ценен, – пишет он. – Он… умел быть убедительным для среднего командного состава, особенно для провинциалов”. Он “не считался официально вождем партии”, говорит Сагирашвили, еще один грузин-меньшевик, бывший в 1917-м в Петрограде. “Но все слушали, что он говорит, в том числе и Ленин: Сталин представлял массы, выражал их действительные взгляды и настроения”, неизвестные эмигрантам вроде Троцкого. Сосо был “неоспоримым вождем” кавказцев. Ленин, по словам Сагирашвили, “чувствовал, что за ним стоят бессчетные вожди из провинций”[190]. Пока Троцкий вытанцовывал на арене цирка, Сталин находил новых союзников, например молодого человека, которого он до этого бесцеремонно вышвырнул из Бюро, – Молотова[4].

1917-й год можно охарактеризовать словами Ленина: “Шаг вперед, два шага назад”. В июне радикальное крыло большевиков – Военная организация, которую, как утверждали большевики, поддерживала 60-тысячная армия, – потребовало вооруженного восстания. Была назначена дата революции – 10 июня. На партийном собрании Ленин поддержал этот план. “Нельзя форсировать, но нельзя прозевать”, – считал Сталин. Он помог спланировать демонстрацию и написал прокламацию: “При виде вооруженных солдат буржуазия попрячется”. Зиновьев и Каменев были против.

9 июня на заседании Совета меньшевики прочитали обращение Сталина. Церетели выступил против “большевистского заговора с целью захвата власти”. Ленину нужна была поддержка Совета: он надеялся, что легитимность этого органа станет прикрытием для большевистского переворота. Но теперь Совет запретил демонстрацию. После нескольких часов паники Ленин согласился отменить ее: “Один неверный шаг с нашей стороны может погубить все дело”. Теперь он стал таким же осторожным, как Каменев и Сталин в марте. 11 июня Сталин пригрозил в знак протеста против непозволительных колебаний подать в отставку.

Совет пошел на дерзость и провел собственную демонстрацию 18 июня, но большевики ее “присвоили”: Сталин назавтра опубликовал в “Правде” прокламацию. Это был триумф пропаганды. “Ясный, солнечный день, – писал Сталин. – Бесконечная лента демонстрантов. Шествие идет к Марсову полю с утра до вечера. Бесконечный лес знамен. <…> “Марсельезу” и “Интернационал” сменяет “Вы жертвою пали”. От возгласов в воздухе стоит гул. То и дело раздаются… [возгласы] “Вся власть Совету рабочих и солдатских депутатов!” <…> …ни один завод, ни одна фабрика, ни один полк не выставили лозунга “Доверие Временному правительству”. Тем временем военный министр Керенский выдвинул план наступления на фронте. Он надеялся этим поддержать правительство. Но последнее российское наступление на этой войне окончилось катастрофическим провалом[6].

ПРИМЕЧАНИЯ :

186

Кшесинская была изящной польской балериной, первой и единственной настоящей любовницей Николая II в то время, когда он был наследником престола. Он питал к ней сильные чувства. Полюбив Алису Гессенскую, которая стала императрицей Александрой, Николай по-прежнему поддерживал Кшесинскую и добился того, что она сделалась примой Мариинского театра. Затем Кшесинская стала участницей августейшего любовного треугольника с двумя Романовыми – великими князьями Сергеем и Андреем. Благодаря романам с императором и великими князьями и блестящей сценической карьере, построенной на благосклонности императора, Кшесинская обладала большой коллекцией бриллиантов и несколькими поместьями; кульминацией стало строительство особняка в модернистском стиле – с паркетными полами, хрустальными канделябрами, огромными зеркалами. В белом зале стояли мраморные столы и софы с ножками, инкрустированными бронзой; стены были покрыты дамастом, висели бархатные портьеры. В небольшой гостиной в стиле Людовика XVI стены были обиты желтым шелком, а беломраморная умывальная комната с вкраплениями голубой и серебристой мозаики и утопленной ванной “напоминала греческий бассейн”. По городу ходил скабрезный стишок о том, что Кшесинская “ног не жалея, дотанцевалась до дворца”. Сейчас в особняке Государственный музей политической истории России.

187

17 марта в статье “О войне” Сталин призывал всего лишь к “давлению на Временное правительство”, чтобы оно прекратило войну, а Ленин уже требовал его свержения. Сталин не нападал на меньшевиков, он искал союза с теми, кто, как и он, верил в оборонительную войну. Он хотел, чтобы Совет доминировал над Временным правительством, и предлагал срочно созвать Учредительное собрание. С одной стороны, он говорил только о “давлении” на правительство; с другой, когда меньшевики и большевики провели совместные дебаты о Временном правительстве, заклеймил его как орган элиты, попросту сменивший одного царя другим. Он все еще был примиренцем – и говорил об этом на партийной конференции в конце марта, прошедшей в особняке Кшесинской и Таврическом дворце.

190

Эти “провинциалы” были матерыми комитетчиками. Они ненавидели Троцкого и впоследствии сделались сталинистами: многие из них были дружны со Сталиным еще на Кавказе. Эти большевики-практики отлично знали о недостатках Сталина, но с ним у них было куда больше общего, чем с Зиновьевым или Троцким. Здесь был восторженный Серго, красивый Шаумян, светловолосый повеса Енукидзе, веселый бывший лакей Калинин и Ворошилов. Но многие кавказцы, особенно меньшевики, терпеть не могли Сталина. У него были на Кавказе и критики-большевики. Махарадзе и Джапаридзе – старые товарищи из Тифлиса и Баку – резко возражали против того, что говорил Сталин о кавказских народах на апрельской конференции. Возражал и поляк Феликс Дзержинский. Впрочем, Сталин подружился с Дзержинским, основателем советской тайной полиции, – может быть потому, что поляки и грузины считали себя гордыми народами, которые подчинила себе Россия. И Сталин, и Дзержинский готовились стать священниками, писали стихи, были одержимы мыслями о верности и предательстве. Оба прекрасно разбирались в работе тайной полиции. Обоих подавляли властные матери и обижали отцы. Оба были кошмарными родителями, оба – фанатичными одиночками. Даже удивительно, что настолько схожие люди стали союзниками.

Остальные комментарии[4;3;6] , касающиеся источников, которыми пользовался Саймон Монтефиоре, здесь : https://www.litmir.me/br/?b=212953&p=115

На главном фото -- снимок из коллекции американского фотографа Джеймса Эббе (James Abbe) ; 20-летний юбилей главного печатного органа коммунистов. Парад и гигантский транспарант подчеркивают то, что "пресса должна служить орудием социалистического воспитания."

Фотографии первого и юбилейного(1932г.) номеров газеты "Правда"  из следующих интернет-источников :

https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Правда_(газета)#/media/Файл%3AПравдапервыйномер.jpg

http://www.thebestofmoscow.ru/content/gazid2265.html

Фото особняка Кшесинской и побритого Ленина-- из книги С. Монтефиоре "Молодой Сталин".

SS. 17.04.2018.