Мечты волхвов

Изменения в Юлькиной жизни начались внезапно, словно бросил перед ней кто-то волшебный клубочек, не оставив шансов уклониться от сыплющихся сюрпризов. Промозглый ноябрь. Учебный процесс в разгаре – вся эта круговерть с освоением синекдохи, катахреза, спондея и пиррихия. Очередное домашнее задание. Случайный стих, понравившийся преподавателю теории литературы. И вот Юлька - уже участница городского литературного конкурса. Весь местный бомонд в жюри. Она робела и максимум на что рассчитывала - не забыть слова. Из того, что происходило до её выхода, почти ничего не запомнила. Всё происходящее на сцене было приглушено ватным таким облачком волнения. Наконец-то, дошла очередь. Вышла, благополучно прочитала три стихотворения, придирчиво отобранные преподавателем. Оп-ля-ля. Отстрелялась. Миссия выполнена. С ощущением необыкновенной лёгкости превратилась в обычного зрителя.

После неё выступал (как пояснил ведущий) - «без пяти минут писатель» - в местном издательстве уже готовился к выпуску сборник его рассказов. Мужчина средних лет. Он был в классическом костюме и в очках, но выглядел всё равно неряшливо. Вещал нудно и долго. Сюжет, плавно ложился в колею предположений, даже неискушённого слушателя. А смысл заплетался и тонул в подробностях. Складывалось впечатление, что автор не успевает за событиями. Дотошное отзеркаливание каждой мелочи убило текст, а излишняя тщательность обернулась безжизненностью, как на картинах малых голландцев.

Далее полная, раскрасневшаяся от волнения, тётка начала рассказывать в стихах о самой себе - «Я весёлая толстушка…» Что, собственно, и так было заметно. Почти – «Я поэт, зовусь Незнайка…» - подумала Юлька. Тётка продолжала декламировать зарифмованную анкету сайта знакомств – «я люблю стихи и водку…» Отчаянная попытка обратить на себя внимание. Чтобы потом вспоминать как Золушкина сестрица - он посмотрел на меня двадцать шесть раз. Юльке было неудобно созерцать этот анимостриптиз, но тараторившую на сцене ничего не смущало.

Следом, словно чтобы загладить впечатление – высокий, статный, читал красивым мужским голосом. Одет необычно - в белую рубаху с широкими рукавами. Для полноты образа не хватало шляпы и шпаги. Но словом владел не хуже, фразы были остры, но без эпатажа и обличения. Вопросы неудобные не в публику, а, скорее, себе или законам бытия. Впечатление оставлял приятное, но… одновременно с финальным словом моментально сошёл с помоста, не вглядываясь в реакцию слушателей и не выискивая признаки одобрения в лицах жюри. Лишь властным жестом дал понять публике - «не надо оваций». И поднятые для хлопка руки, недоумённо застыли в воздухе. Юлька задумалась – что это было? Желание получить безоговорочное признание, то есть признание вопреки… И несмотря на подразумеваемую перчатку в лицо? Попытка спрятать претензию на признание за маской самоуверенного равнодушия? Желание смастерить причину для поражения?

Потом на сцену вышел студент, назвавшийся Великий Плагиатор, и прочитал стихотворение, в котором не написал ни одной строчки.

Я пришёл к тебе с приветом,

Весь мир голодных и рабов.

Я кружил поэтической белкой –

И жизнь, и слёзы, и любовь…

И радость, и муки, и всё там ничтожно…

Я знаю: истина в вине.

Деточка, все мы немного лошади,

Не пой, красавица, при мне.

Увяданья золотом охваченный,

Жив буду хоть один пиит

И я, как Пушкин, ай да сын собачий.

Мы как звезда с звездою говорит…

Неспособность создавать иногда выливается в желание оттоптаться по произведениям других.

Приз и лавры победителя достались «без пяти минут писателю».

На выходе мнимый фехтовальщик поймал Юльку за руку – «В следующий раз ты победишь. Я помогу.» Побеждать она совсем не хотела, но телефон продиктовала. Встретились они через неделю в кафе. По тому, как был завязан его кипенно-белый шарф, Юлька поняла, что с ним будет непросто. Но захватывающе интересно. Не ошиблась.

Марк наполнил каждую её мысль своим существованием, и Юльку затапливало новыми ощущениями и эмоциями. Она была в восторге, от того, что творилось внутри и таяла при виде его в собственной улыбке.

Жизнь. Яркая, со смехом, слезами, встречами, разговорами до утра, ожиданием новых встреч. Ей нравилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до него. Ловить взгляды. Задерживать дыхание, вслушиваясь в каждое слово. И потом бережно хранить эти слова в памяти. Понимать его молчание. Её мир менял краски и преображался. Она обычная, тихая, не способная оставить неизгладимого впечатления, внезапно чувствовала себя живой и интересной, верила в свои силы и возможности. Юлька даже и не предполагала, что может быть такой.

Марк – не человек – стихия, порывистый и непредсказуемый, старался насытить её впечатлениями и выдерживал паузы. Диктовал образ жизни и мысли. Ведь личность – она расширяется, как вселенная. Любил пропадать. Потом внезапное - «Собирайся, едем!» И Юлька была готова уехать, куда угодно. Потом снова - «Встретимся через тридцать новых человек в моей жизни». Похоже, он верил, что встречи не случайны, а комбинируются в тайные смыслы. И то ли в шутку, то ли всерьёз представлял людей буквами магической книги, составляя из имён анаграммы и акростихи.

Приносил свеженаписанное – «ты первый читатель», что льстило. «А это – о тебе», что удивляло. Это она-то Ледяная королева? Розовое, сопливое и цепляющееся? Не способная даже поиграть в игры, в которых так важно быть не пойманной в своих чувствах. Но оказывалось, что будущая судьба человека – такая же неотъемлемая его часть, как например… веснушки. «Невероятно, правда?» «И невероятно. И непонятно.» И своих веснушек она стеснялась. А он дарил ей крапчатые орхидеи и учил понимать и принимать себя.

Но его понять было ещё сложнее. Марк, увы, был убеждён, что талант и заурядность несовместимы, а цельная личность теряет, соединяясь. И до ужаса боялся прожить банальную жизнь, стабильную и размеренную. Даже под соусом любви и нежности. Считал, что оковы быта и обыденности угнетают, лишают творческих порывов. А надо вылепить свою биографию так, чтобы реально прожитая жизнь была интересней всех выдуманных. В этом будет особая честность. И поэтому Марк выбрал путь одиночки, чтобы посвятить себя творчеству и достигать всего, что взбредет в голову. И эта независимость его устраивала. Абсолютно.

Он пугал её своей прямотой, резкостью, порой даже грубостью. Жёсткой щетиной на лице. Отсутствием глубоких чувств и переживаний. Холодностью. Неким презрением к «мёртвой любовной хватке». Тем, что внимание и заботу считал вторжением и экспансией и ревностно охранял личностные границы. Тем, как легко и непринуждённо давались ему расставания. И тем, что часто вмешивался в чужие жизни, знакомил, разводил и сводил людей по собственной прихоти.

И всё же Юльке нравилось быть с ним, таким свободным и независимым. И не только ей – людей Марк притягивал к себе, как магнит. Особенно девушек. Они буквально липли к нему. Марк этого не скрывал, даже слегка годился. Снимал сливки, держа всех на расстоянии.

Внешность у Юльки была неприметная, желания - просты, мотивы - открыты. Так, что, вроде, надеяться было не на что. Слишком была она доверчивой и беззащитной. Слишком легко позволяла переворачивать сознание странными идеями. Пыталась понравиться и боялась его потерять, если где-то недотянет. Но Марку были приятны её податливость, пластичность, зависимость и желание, а главное способность, меняться. Он чувствовал себя интересным собеседником и демиургом, раздвигающим горизонты. Он учил Юльку вкладывать в тексты смысл, а не только эмоции. Критиковал форму, не обращая внимание на содержание и не щадя её самолюбия. Провоцировал смятение чувств. Пигмалионил.

Юльку поначалу увлекала недоговорённость и незаконченность, но потом она почувствовала, что ей тесно в таких лёгких и необременяющих отношениях. Хотелось обычной любви. И человека рядом. Человека, который принимает её, а не болезненно трансформирует. Это вроде так мало, но так недостижимо. Иногда, после особо удачного дня, ей казалось, что всё сложилось, и они, наконец, совпали на каком-то запредельном уровне…

Она с нетерпением ждала конкурса, казалось, если выиграет, то что-то сдвинется в её пользу. Ведь не просто так это всё.

Ровно за месяц до нового конкурса Юлька услышала – «я сделал всё что мог». И ещё что-то про корабль, море и плавание. Вручил какой-то свёрток – «на будущее». Спорить не стала. Адью, так адью. Давно уже чувствовала себя усталым Сизифом. Но отпустить человека оказалось проще, чем мысли о нём. Душу жгло сильно и долго. Внутренняя связь держала намертво. И даже этим разрывом он был прав. Она писала много и так хорошо, как никогда.

Я так много хотела тебе рассказать…

Мне такое приснилось… Смешная идея…

Я подумала, что…

А ещё я прочла книгу, и в ней столько всего…

И куда деть всю эту мою чепуху?

Я переполнена трупиками нерассказанных мыслей,

Неясных идей, не озвученных снов.

Они завяли, истлели, превратились в труху.

Выжила лишь жалкая горстка стихов.

Я уже придумала 215 будущих серий.

А ты, неужели, поставил точку?

Без предварительных трёх звоночков…

Ведь нет бессмысленных отношений,

Но дорого платишь за понимание –

Участью королевы в изгнании.

И вот так день за днём, день за днём – года.

Я боюсь, ты уже не поймёшь меня никогда…

И всё дальше идём мы уже не одним,

А двумя расходящимися путями.

Настоящее неуютно – да и чёрт-то с ним!

Я боюсь, наше будущее

Будет в разной цветовой гамме!

И оставленность - жуткая пустота.

Эта горечь - совсем не простая обида,

А боязнь растраченного пути,

Попусту расцветать, распушать хвост, токовать,

Прилаживаться, отвергать, тосковать,

Но так никогда и не найти

Пару своего вида.

Конкурс она не выиграла.

Шанс был. Сильных конкурентов, напротив, не было. В этот раз она отнеслась к своему творчеству трепетно и с жаждой признания – слишком многое было вложено и, казалось, многое зависело. И раз уж желание настолько сильно, оно просто обязано было исполниться. Но судьбе доступны не только шутки и ирония, но и гомерический хохот.

Наверное, впервые литературный конкурс выиграл вовсе не текст. Человек. Старичок-лесовичок откуда-то из глубинки. Обветшалый весь. Только глаза выцветшие, но живые, с хитрецой. Двадцать лет скучал-скучал на пенсии, а теперь вот взялся стихи писать. Полуграмотные, худо зарифмованые, банально-наивные.

Не увидимся впредь –

Ты меня разлюбила.

Ты меня не бередь,

Я забуду, что было…

Взял не словом, но исполнением. Беззащитный. Без маски выпендрёжа и позёрства. Весь во власти новых ощущений от первого публичного выступления. Через край выплёскивались из него заразительная радость, подкупающая искренность и полное чувствование. И чихать ему было на всё и на всех вокруг. За это и принят был и публикой, и жюри. Неожиданно, невозможно и неповторимо. Также как замалёванный чёрным квадрат стал знаменитым произведением искусства.

Любого другого с этой окрошкой неловких слов освистали бы, а вот было что-то в этом древнем самородке, дающее прочувствовать хрупкость и мимолётность жизни. Понимание, что вот сошлись он и конкурс, и все остальные сегодняшние «подающие надежды» и завтра будут их подавать, а в его жизни конкурсов больше не будет. Да и самой жизни не так уж много осталось. И мечты его, как и песни уже не о будущем, а о прошлом. Такое проникновенное «мементо мори» случилось. Такое осознание накатило, что годы не повернуть вспять, а жизнь, она продолжается. И ностальгия по ушедшему. Сходное ощущение создавали и аккуратные буквы рукописных строчек на пожелтевших от времени тетрадных листах. Это-то и пробило броню духовно-эмоциональной апатии публики, уставшей от высокопарных слов и хлёстких фраз. 

После конкурса Юлька в полной мере осознала значение слова «напрасно». Марк не появлялся. В подаренном свёртке была толстая тетрадь в твёрдой обложке. Юлька поочерёдно воспринимала её то как чистую (дарующую надежду), то как пустую (приводящую в отчаяние). Мир внезапно остановился и угас. Она сходила с ума, от того что не может вычеркнуть его из памяти. Ныряла в бездну своего горя. Знала, где могла бы его найти, но не стала искать с ним встречи. Решила предоставить это судьбе. Жила по принципу - "утро вечера мудренее", веря в то, что все обязательно изменится в лучшую сторону. Ведь по-другому и быть не может. Просто, как и в сказке, хеппи энд не возможен без испытаний. Скучала. Тонула в ощущении собственной ненужности. Боялась, что одиночество неотвратимо, всепоглощающе и навсегда.

Писать не перестала, но оторвалась от скованности рифм и туманности метафор. Перешла на прозу. Ныряла в непрожитые эмоции. Табуны несказанных слов выскакивали на бумагу. Незафиналенность отношений давала повод для фантазий, и они порхали, даже когда пустело сердце, и опускались руки. И находились силы точно называть по именам те чувства, которые испытывала сейчас, и те, которые помнила. Словно они были злые волшебные существа, как Румпельштильцхен, чьё имя было жизненно важно угадать. В подаренную тетрадь Юлька переписала свой прошлогодний дневник, превратив его в красивую повесть. И в этот раз у неё получилось сыграть на струнах чужих душ.

Она опять приняла участие в конкурсе. Теперь уже по инерции и, скорее, из упрямства, нежели из стремления к победе. И получила заслуженное признание и приз - грамоту, белое гусиное перо на жестяной подставке и пять кило муки (спонсором в этом году стал мукомольный комбинат.) Юлька тащила домой тяжёлый мешок и усмехалась, - вот уж причуда судьбы – мука стала мукой. Движения её души и оттенки эмоций сложились в красивую и правдивую картину жизни, похожую на полотна импрессионистов.

 

А конкурс не отпускал – на следующий год её пригласили в жюри. Потом ей предложили написать «Дневник путешественницы» - серию путеводителей для известной турфирмы. И дальше ей отчаянно везло на интересную работу, выгодные предложения, нужных людей, возможности и впечатления. Унывать, тонуть в волнах обид и тревог и прятаться под одеялком стало просто некогда.

А на то, что когда-нибудь пути её и Марка пересекутся, Юлия не то чтобы надеялась… Впрочем... Вспоминала о нём часто. Когда покупала квартиру-студию с окнами от пола и во всю стену, спрятавшуюся под крышей обычной шестнадцатиэтажки. С видом на закат и город распластанный внизу. Потому, что это была его находка - « у нас в городе жить можно только здесь - тренировать орлиный взор». Юлия втайне надеялась, что когда-нибудь они станут соседями.

Или, когда следуя его совету не ходить проторёнными туристическими тропами, ныряла в закоулки вечного города или изучала изнанку Лондона на рынке Камден Лок. Отыскивала потайные тихие уголки в больших городах, погружаясь в странное Зазеркалье с застывшим временем. И когда просто вдыхала Париж, сидя в кафе на Монмартре.

Только вот личная жизнь не складывалась. Поговаривали, что она любит книжки больше людей, и слишком беззастенчиво стремится к успеху. Но дело было не в этом. Просто не случалось больше подобного смятения чувств. А иначе – не интересно.

Жизнь тем временем бурлила и не давала поводов скучать – кружила в увлекательном вихре - люди – страны - события. Дома Юлия теперь появлялась редко. Зато с особым удовольствием возвращалась, встречалась с подружкой, бродила по городу. Однажды во время такой прогулки подружкин локоть больно ткнул Юлию в бок – «сохла-сохла по нему, а теперь не замечаешь…» «Что? Где?! …?!!!» Не сразу узнала она в потрёпанном мужичонке свою боль и мечту. Вроде пять лет всего прошло, а, кажется, намного больше. Он её даже не заметил. Взгляд в землю. И весь такой, словно мох на спине лень почесать. Вот так неожиданность… И ощущение пустоты - лёгкой и освобождающей. Ушло или отпустило что-то давно гнетущее. Отжившее свой срок, как сон давно прошедшей ночи. И вовсе не от того, что не ожидала она увидеть его в линялых трениках у пивнушки. Женщины любят преодолевать и спасать. Но Юлия хорошо помнила, как Марк ломал её убеждения, ругал за немодную одежду, высмеивал незамысловатые желания. Поразилась шалостям судьбы. И почувствовала обман простой и обидный, как после игры с напёрсточниками.

Подруга легко объяснила его усталый вид. Живёт как все – нелюбимая работа, маленькая зарплата, тесная квартира, семья в четыре поколения, обычная жена, обычная причина, на днях отметившая своё первое годовасие. С его карими глазами и её именем.