В предыдущей статье мы, разобрав какими источниками и в каком количестве, пользуется Стариков для своего исследования, пришли к неутешительному для него выводу о его недостаточной информированности и идеологической предвзятости. Тем не менее, мы решили ознакомится с книгой Старикова в надежде, что изобретённый Стариковым новый метод исторического исследования — «здравомыслящего следствия», позволит нам узнать новые факты Февральской революции.
Прежде чем рассказать о революционных событиях Февраля 1917 года, Стариков всеми силами пытается убедить читателя, что к 1917 году никаких экономических и социально-политических причин для революции в России не было, напротив Российская империя оставалась неким оазисом благополучия среди воюющих стран. Этот тезис Стариков дополняет намеками о «не просто так» разразившейся первой русской революции, что позволяет ему не обременяя себя доказательствами приписать авторство второй русской революции иностранным спецслужбам.
Мы пройдём мимо этих, как кажется Старикову, важнейших для понимания причин революций 1917 года в России обстоятельств, по двум причинам. Во-первых, Стариков не доказывал, а констатировал уже доказанный (по крайней мере, для него) факт благополучия Российской империи и вмешательства иностранных спецслужб, поэтому привёл крайне мало аргументов, подтверждающих благополучие России и иностранного участия в первой русской революции, и это обстоятельство не позволяет вести с ним развёрнутую полемику. Во-вторых, по утверждению самого Старикова: Февраль «ключевой момент» для понимания «трагедии» 1917 года, — поэтому мы сосредоточимся именно на Феврале, тем более, что если Стариков прав в своих предположениях, то они легко подтвердятся в Февральских событиях, поскольку отсутствие экономических и социально-политических причин для революции вынудит иностранные спецслужбы проявлять большую активность в провоцировании революции и, соответственно, сделает их работу более заметной и открытой, к тому же Старикову легче вести историческое следствие, когда «преступники» ему уже известны с первой русской революции.
«Внезапность и таинственность»
Для того чтобы поведать миру свой новый исторический взгляд на 1917 год, Стариков «расправляется» со всей предыдущей историографией Февральской революции, будь то монархическая, буржуазная или советская историография. Не утруждая себя критикой, он просто заявляет, что все до сих пор существовавшие концепции Февраля не содержат исторической правды. История русских революций — это «сплошные тёмные пятна»1 и «загадка за загадкой»2.
Милюков на думской трибуне
Чтобы доказать своему читателю, что Февральская революция является «темным моментом» русской истории, Стариков ссылается на лидера думской оппозиции - Милюкова. Милюкова Стариков цитирует по «Истории второй русской революции», при этом, не брезгуя откровенным подлогом: часть II «Война и революция» из книги Милюкова превращается у Старикова в главу с названием «Тайные источники рабочего движения»3.
Цитировать Милюкова Стариков начинает с фразы:
«Здесь мы касаемся самого тёмного момента в истории русской революции»
А затем продолжает:
«Некоторым предвестием переворота было глухое брожение в рабочих массах, источник которого остается неясен, хотя этим источником, наверняка (выделено мной), не были вожди социалистических партий, представленных в Г. Думе»4
На этом Стариков цитату обрывает, но в книге лидера кадетов эта цитата звучит совсем по-другому:
«Некоторым предвестием переворота было глухое брожение в рабочих массах, источник которого остается неясен, хотя этим источником, наверное [выделено И.Я.], не были вожди социалистических партий, представленных в Г. Думе. Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции. Будущий историк, наверное прольет свет и на эту сторону дела; но современнику далекому от этого фокуса общественного движения, остаются только догадки»5.
Мы видим, как «работает» с милюковским текстом Стариков: сначала он, разбивая цитату, выдергивает фразу («Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции») в начало повествования, создавая иллюзию, что Милюков озадачен истоками революции, а затем, приводя ту часть цитаты, которая на самом деле предшествует приведенной, так сказать, разъясняет причины милюковской озадаченности. При этом цитата обрывается так, что мысль, высказанная Милюковым, остается не понята. Завершая манипуляцию Стариков, превращает предположительное милюковское «наверное» в безапелляционное стариковское «наверняка».
Вот такая незамысловатая лаборатория по изготовлению угодных фактов. Можно посоветовать господину историку, что работая с отдельными фразами (не говоря уже о словах и буквах) хотя бы того же Милюкова можно «нацитировать» любые аргументы для любой «версии».
Но вернемся к Милюкову и к его цитате. Что же на самом деле написал лидер кадетов и о чем написал? Действительно ли для него существует «завеса таинственности»?
Милюков предполагает, что ни одна из социалистических партий, представленных в Гос. думе не причастна к рабочему движению, а мы знаем, что в 1917 году большевики уже не были в Гос. думе, поскольку в ноябре 1914 года вся большевистская фракция была арестована, а в феврале 1915 года депутаты – большевики были осуждены и отправлены на вечную каторгу.
Таким образом, Милюков, не говоря об этом напрямую, тем не менее, исключил большевиков из списка непричастных к Февральской революции. Ещё, господин думский лидер, признался, что для него рабочие массы и «брожение» в них, является «темным моментом», поскольку он (т.е. «современник») не был в «фокусе этого общественного движения».
Заседание IV Государственной думы в Таврическом дворце
Оно и понятно: профессор, член Государственной Думы не одного созыва, лидер партии «Народной свободы» или конституционных демократов (кадеты), лидер Прогрессивного блока IV Гос. думы, политик, представлявший крупнейший (монополистический) капитал царской России и связанный с таким же капиталом Франции и Англии и, в силу этого обстоятельства, имевший прочные политические связи и контакты, как с высшей властью самодержавия, так и с политическим руководством Франции и Англии, не мог соприкасаться с «рабочими массами» и был от них далёк, в чем, собственно, откровенно признаётся.
«История второй русской революции» была написана Милюковым летом 1918 года и впервые опубликована в 1921 году, то есть, в то время когда еще борьба за Россию не была завершена, когда участники революционных событий Февраля были, не просто живы, а активно участвовали в политической борьбе. В этой ситуации такой прожжённый и изворотливый политик, как Милюков не мог поставить сам себя в глупое положение, фантазируя по поводу неведомых ему событий в массах какой-то «черни», вздумавшей бунтовать.
Если читатель не удовлетворится «цитатами» и «комментариями» Старикова, а откроет «Историю…» Милюкова и прочитает от начала и до конца хотя бы часть II «Война и революция» главы Первой, которая, кстати, называется «Четвертая гос.дума низлагает монархию. (27 февраля – 2 марта)», то вопреки утверждениям Старикова о спокойствии в Российской Империи накануне Февральской революции, прочитаем у Милюкова следующее:
«Впечатление, что страна живет на вулкане, было у всех. Но кто же возьмёт на себя почин, кто поднесет фитиль и взорвет опасную мину?»6
Эта милюковская характеристика ситуации в стране относится к январю 1917 года.
Описывая в своей «Истории…» перипетии борьбы «общества» (т.е., буржуазии) с николаевским двором, Милюков свидетельствует, что на февраль 1917 года некоторые группы (два «кружка») особо активных и решительных деятелей «общественности» готовили дворцовый переворот, в результате которого Николая II должен был заменить его сын Алексей при регентстве великого князя Михаила Александровича. Однако:
«Однако, перевороту не суждено было совершиться так, как он ожидался довольно широкими кругами. Раньше, чем осуществился план кружка, в котором участвовал ген. Крымов, переворот произошёл не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно…»7
Эти дополнительные цитаты из сочинения Милюкова рассеивают туман «таинственности» и «загадочности», который так необходим Старикову для своего «здравомыслящего следствия».
Действительно, Милюкову в Февральской революции, которая произошла «не сверху, а снизу» понятен её народный массовый характер, которому он был очевидец, когда солдаты и рабочие захватили Таврический дворец, в котором заседала Гос. дума. Милюков не сомневается, кто явился главным действующим субъектом Февральской революции:
«Застрельщиками должны были выступить рабочие»8
Как видим для Милюкова ясно, что Россия к 1917 году находилась «на вулкане». Попытка оздоровить ситуацию путём переворота «сверху» не удалась — революция «снизу» случилась раньше. Милюкову ясно, что основная движущая сила революции — рабочие. При этом Милюков честно признаётся, что был далёк от этого действительно революционного движения, поскольку был далёк от рабочих масс. Но признавая то, что в рабочей среде лозунги и агитация большевиков были наиболее популярны и благоприятно воспринимались рабочими, «а затем и среди войск»9, Милюков клевещет на большевиков, намекая на их связи с германским МИД или же с царской охранкой (кому как нравится). При этом Милюков воздерживается от прямых обвинений, основой для клеветы являются ссылки на какую-то газету и «общественное мнение»10, что, по его мнению, должно свидетельствовать о его беспристрастности и объективности и отвести от него обвинения в клевете.
Кстати, указывая на германский след в Февральской революции Милюков, уличает Старикова в ещё одной лжи, поскольку тот заявляет, что «до сих пор НИ ОДИН ИСТОРИК [заглавные буквы — так у Старикова — прим. И.Я.] никогда не обвинял в этом немцев»11. Как видим Стариков в очередной раз ошибся и, как минимум, один историк «обвинял немцев» в причастности к Февральской революции.
Вслед за сочинением Милюкова, Стариков использует мемуары лидера эсеров Чернова для своей здравомыслящей истории.
Чернов, как следующий эксперт, должен подтвердить мысль Старикова о «загадочности» и «таинственности» Февральской революции.
«Ни большевики, ни меньшевики, ни Рабочая группа, ни эсеры, как по отдельности, так и общими усилиями, не смогли вывести на улицу петроградских рабочих», — так цитирует Стариков известного эсера и заключает:
«выходит, сами собой рабочие прекратили работу, от скуки нарисовали плакаты и лозунги и, сами не зная почему, двинулись свергать самодержавие»12.
Однако, зная «способности» Старикова проверим, как в действительности изложена мысль Чернова:
«Ни большевики, ни меньшевики, ни Рабочая группа, ни эсеры, как по отдельности, так и общими усилиями, не смогли вывести на улицу петроградских рабочих. Это сделал некто куда более могущественный: Царь-Голод»13.
Как видим Чернову тоже все понятно относительно того кто был застрельщиком в Февральской революции и каковы причины массовых выступлений петроградских рабочих.
Он, вслед за Милюковым, признает главной движущей силой петроградских рабочих, которых вынудил к борьбе с самодержавием «Царь-Голод». Для Чернова важно дезавуировать деятельность большевиков накануне Февраля 1917, показать непричастность большевистской партии к революционным событиям. Он вынужденно признает, что
«… социалисты-революционеры таких попыток не делали [призыв к забастовкам – прим. И.Я.]»14.
Измену революции, капитуляцию эсеров перед монополистическим капиталом, Чернов старается оправдать несуществующей стратегией:
«Деятельность эсеров не выходила за пределы пропаганды и подготовительной работы. Непосредственный переход к восстанию в конкретной форме их пока не интересовал: всему свое время»15.
Но признав безусловную беззубость собственной партии, он притягивает к ней и большевиков, придумывая какое-то «фиаско» большевиков при организации выступлений питерского пролетариата, надумывает никогда не существовавшие «совместные усилия» «рабочей» группы ЦВПК (Центрального военно-промышленного комитета — органа крупной буржуазии) и большевиков.
«Царь-Голод» - это палочка-выручалочка Чернова в политической борьбе против большевиков. Это дискредитация самих рабочих, и солдатских (читай – крестьянских) масс, это признание трудящихся бессознательной толпой и это, в тоже время, признание буржуазии руководителем и организатором революции. Вот о чем цитируемый Стариковым отрывок Чернова, а не о «темном моменте в истории русской революции».
«Разобравшись», таким образом, с рабочими Стариков принимается за солдат.
Участие солдат, по мнению Старикова, ещё одно «странное и таинственное событие»16. Используя книжку Милюкова, Стариков рассуждает:
«Как раз накануне него (выступления солдат. – Н.С.) было собрание левых партий, и большинству казалось, что движение идет на убыль и что правительство победило,- пишет Милюков, цитируя своего коллегу по Думе В.Б. Станкевича, и добавляет от себя: - Но, во всяком случае, закулисная работа по подготовке революции так и осталась за кулисами».
Вот это уже интересно. Произошла революция, а никто не может толком сказать, как случились её основные события, приведшие к смене власти в России. Вроде никто не готовил ни рабочих, ни солдат, а они как по команде, вышли на улицы в нужный момент и тем решили исход дела в пользу переворота. «Руководящая рука, несомненно, была, только она исходила, очевидно, не от организованных левых партий», - делится впечатлениями Милюков»17.
По мнению Старикова, Милюков не уверен и смущен, он не знает, кому сказать спасибо за революцию. На самом деле Стариков и в этот раз привычно манипулирует цитатами и искажает истинный смысл сказанного Милюковым. Но даже без стариковских махинаций Милюков в этом отрывке своей книги не добавляет ничего нового к вопросу, которым задается Стариков: как совершилась революция? Милюков вновь повторяется о «закулисах» и юлит по поводу «организованных левых партий».
Эта апелляция к Милюкову, а через него к Станкевичу, по такому ключевому для Февральской (да и Октябрьской) революции, как участие армии, солдатской и матросской массы, подчеркивает несостоятельность Старикова, как историка, его крайнюю тенденциозность в подборе фактов и свидетельств.
В самом деле, как мы уже видели, Милюков сам сознается, что он не был в «фокусе» рабочего движения и для него эта сфера жизни остается «за кулисами». Тем не менее, Стариков вновь вытаскивает этого барина для того чтобы выяснить причины и механизм уже солдатского участия в Февральской революции. Между тем сам Милюков не находит ничего лучше, чем сослаться на свидетельства Станкевича, «наблюдавшего снизу начало революционного движения». Выделенное курсивом «снизу» - это так у самого автора, то есть у Милюкова. Для Милюкова это важно, это придает правдивость свидетельствам Станкевича и, соответственно, последующим выводам самого Милюкова.
Кто же такой Станкевич? Вопреки мнению Старикова, Станкевич никогда не был «коллегой Милюкова», поскольку никогда не был ни кадетом, ни депутатом Гос. думы, а был всего лишь секретарем фракции трудовиков, да и то в Гос. думе 3-го созыва, распущенной в 1912 году.
Приват-доцент, вращавшийся в меньшевистско-народнических кругах, в Первую мировую войну, закончивший Павловское юнкерское училище, ни дня не пробыв на фронте, к февралю 1917 года преподавал полевую фортификацию в инженерной школе прапорщиков в Петрограде.
Милюков, ссылаясь на Станкевича, цитирует его «Воспоминания. 1914-1919 г.», изданные в 1920 году в Берлине. Обратимся и мы к «Воспоминаниям» Станкевича, чтобы понять насколько близок был к солдатским массам Станкевич, был ли он действительно «снизу» революционного движения.
Для начала Станкевич признаётся: «Я был настолько оторван от общественной жизни, что 26 февраля лишь вечером узнал, что в городе происходили какие-то демонстрации»18.
«На другой день рано утром я собирался, по обыкновению, в батальон. Вдруг раздался звонок по телефону, и от имени Керенского мне сообщили, что Дума распущена, Протопопов [министр внутренних дел царского правительства – прим. И.Я.] объявлен диктатором, что в Волынском полку произошло выступление, полк перебил офицеров, вышел с винтовками на улицу и направился к Преображенским казармам (в этих казармах был расположен мой батальон). Не тратя ни минуты времени, я схватил свое боевое снаряжение и помчался в батальон. На углу Литейного и Кирочной я увидел толпу людей, сосредоточенно глядевших вдоль Кирочной, как раз против Преображенских казарм, клубилась серая, беспорядочная толпа солдат, медленно подвигающаяся к Литейному проспекту. Над их головами видны были два или три темных знамени или тряпок.
Я направился к толпе, но меня остановил какой-то унтер-офицер, поспешно бежавший от толпы:
«Ваше благородие, не ходите, убьют! Командир батальона убит, поручик Устругов убит, и ещё несколько офицеров лежит у ворот. Остальные разбежались».
Я смутился и завернул в школу прапорщиков в начале Кирочной; пытался связаться по телефону с батальоном и Государственной Думой, но не получил ниоткуда ответа. Тем временем толпа надвинулась на училище, ворвалась в помещение. Но был дан только один случайный выстрел в коридор. Солдаты разобрали винтовки и пошли дальше. Я вышел из училища и пробовал убеждать солдат идти к Таврическому Дворцу. Но мои слова были встречены недоверием: «Не заманивает ли в западню»…
На улице меня солдаты задержали, отняли оружие. Пьяный солдат, припоминая обиды, нанесенные ему каким-то офицером, настаивал на том, чтобы меня прикончить. Но, в общем, толпа была мирно настроена. Один солдат из моего батальона заверил, что он меня знает: «Это наш, хороший», и меня отпустили с миром.
Когда я пришел в батальон, в нем уже не было ни души, - все разбрелись по городу. Несколько солдат в учебной команде мирно пили чай. Я стал с ними разговаривать. Неопределенные ответы, неопределенные вопросы. Было ясно, что солдаты не верят мне и знают, что я также не верю им»19.
Вот и все, что сообщил Станкевич о солдатском участии в Февральской революции.
23 и 24 февраля атмосфера в Петрограде накалена: происходят непрерывные столкновения демонстрантов с полицией, как на рабочих окраинах, так и в центре столицы, город охватывает всеобщая забастовка. Наконец, 25 февраля генерал Хабалов (командующий Петроградским военным округом) получает телеграмму от Николая II с повелением прекратить беспорядки немедленно. Затем, 26 февраля весь день войска применяют против демонстрантов оружие, льется кровь. Но господин Станкевич, который находится «снизу» революции к вечеру 26 февраля не в курсе событий. Что это лукавство или истина – не важно, важно, что Станкевич безнадёжно далек от солдатских масс и чужд им, в чем собственно и признается, когда описывает свою «беседу за чаем» с солдатами своего же батальона.
Возможно, что лично для Милюкова, принадлежавшего к высшему политическому истеблишменту, какой-то офицер школы прапорщиков и есть «низ», ниже которого вообще не люди, а скот под названием рабочие и крестьяне, но Милюков как политик явно способен разделять офицерское сословие и солдатскую массу, поэтому представляя воспоминания Станкевича, как наблюдение за революцией «снизу», Милюков совершает обдуманный подлог.
Приведенный отрывок «Воспоминаний…» Станкевича любопытен описанием «взбунтовавшейся» солдатской массы. Из рассказа Станкевича очевидно, что солдаты не были озверелой бандой, «убивающей в спину своих безоружных офицеров». Напротив, можно сказать, что они организованы, выдержаны и осмотрительны. Нет грабежей — в училище взяты только винтовки, — офицера разоружили и отпустили (оставим на совести Станкевича «пьяного» солдата), на призыв, чуждого и незнакомого им офицера, идти к Таврическому Дворцу засомневались, заподозрили, но, тем не менее, насилия никакого не применили. Смешно предположить в их рядах английских или немецких шпионов, в чем пытается убедить нас Стариков всеми своими 17-тью книжками.
Между тем Старикову эти солдаты ненавистны и отвратительны, он презрительно называет этих простых солдат своей Родины – «пьяные новобранцы и погромщики»20, демонстрируя в полной мере свой «патриотизм».
Мы рассмотрели отрывки воспоминаний Милюкова, Чернова и Станкевича и не обнаружили анонсированной Стариковым «таинственности» и «загадочности». У этих авторов напротив своя ясная позиция в оценке 1917 года. «Таинственность» и «загадочность» надумана самим Стариковым, чтобы ввести в действие свой «здравый смысл», который на поверку оказывается простым измышлением.
«Помазанники божие»
Стариков очень трепетно, можно сказать, с любовью относится к Николаю II и его жене Александре Фёдоровне. Критика царственной четы вызывает у него негодование:
"Многие историки, упрекающие царя в бездействии, удосужились бы сначала прочитать эту переписку [имеется в виду переписка Николая II и его жены, Александры Фёдоровны – прим. И.Я.]"21.
Действительно, для критики надо иметь основания — необходимо знать предмет. Но читая самого ревнителя «честного» имени Ники к своему удивлению обнаружим, что в основных двух главах "1917. Разгадка «русской» революции" Стариков всего два раза прибегает к свидетельствам первой четы (почему-то только к письмам Александры Федоровны). Причем делает это весьма оригинальным способом - цитирует письмо Александры Фёдоровны по книге Спиридовича "Великая война и Февральская революция". Зачем понадобилась такая рокировка источников, мы разберёмся несколько позднее, а сейчас проявив традиционное недоверие к способности Старикова достоверно цитировать первоисточник, проверим, о чём же в действительности писали друг другу Николай II и его жена Александра Фёдоровна.
Сделать это не так уж трудно, поскольку, как уже отмечалось выше, в двадцатых годах в советской исторической литературе вышло три тома переписки царской четы.
22 февраля, в тот же день когда уехал Николай II из Царского Села (а вовсе не из столицы, как думает Стариков22) в Ставку, расположенную в Могилёве, царица пишет ему в письме, оставленном для него в купе вагона (пишет, кстати, как и все письма исключительно на английском языке):
"Мой драгоценный! ...Какое ужасное время мы теперь переживаем!... Кажется дела поправляются. Только, дорогой, будь твёрд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту,- дай им почувствовать порой твой кулак. Они сами просят об этом - сколь многие недавно говорили мне: "нам нужен кнут"! Это странно, но такова славянская натура - величайшая твёрдость жестокость даже и - горячая любовь. С тех пор как они стали теперь "чувствовать" тебя и Калинина [так называли в переписке министра внутренних дел Протопопова — прим. И.Я.], они начали успокаиваться. Они должны научиться бояться тебя - одной любви мало. Ребёнок обожающий своего отца, всё же должен бояться разгневать, огорчить или ослушаться его! Надо играть поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука. Тогда доброта больше будет цениться, мягкость одну они не понимают. Удивительны людские сердца! И, странно сказать, у людей из высшего общества они не мягки и не отзывчивы. В обращении с ними нужна решительность, особенно теперь.
...Надеюсь, что никаких трений или затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться. Это во мне говорит не одно только эгоистическое желание. Я знаю слишком хорошо, как "ревущие толпы" ведут себя, когда ты близко. Они ещё боятся тебя и должны боятся ещё больше, так что, где бы ты ни был, их должен охватывать все тот же трепет. И для министров ты тоже такая сила и руководитель! Вернись скорее - ты видишь, я прошу тебя не за себя и даже не ради Бэби [цесаревич Алексей — прим. И.Я.] - об этом ты сам всегда помнишь. Я понимаю куда призывает долг, - как раз теперь ты гораздо нужнее здесь, чем там. Так что, как только уладишь дела, пожалуйста, вернись домой дней через десять, пока все не устроится здесь, как надо. Твоя жена - твой оплот - неизменно на страже в тылу.
...О, боже, как я люблю тебя! ...Да хранят тебя светлые ангелы, Христос да будет с тобой, и пречистая дева да не оставит тебя!"23.
И Николай отвечает своей жене 23 февраля уже из Ставки:
"Ты пишешь о том, чтобы быть твёрдым - повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место"24.
Николай Последний в полной мере продемонстрировал свою твёрдость и способность привести в трепет "ревущую толпу" в феврале 1917 года, как демонстрировал в 1905-07 годах. Мы ещё увидим, какими методами пытался указать место своему народу последний царь.
Продолжение следует...
И.Якутов
ПРИМЕЧАНИЯ
1 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 5.
2 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 9.
3 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 9.
4 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 9.
5 – П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр.36.
6 - П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр. 35.
7 - П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр. 36.
8 - П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр. 38-39.
9 - П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр. 37-38.
10 - П.Н. Милюков. История второй русской революции. София, 1921, стр. 39.
11 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 13.
12 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 11.
13 – В. Чернов. Великая русская революция, стр. 100.
14 – В. Чернов. Великая русская революция, стр. 99.
15 – В. Чернов. Великая русская революция, стр. 100.
16 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 13.
17 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 11.
18 – Б.В. Станкевич. Воспоминания 1914-1919 г., стр. 65.
19 - Б.В. Станкевич. Воспоминания 1914-1919 г., стр. 66-67.
20 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 55.
21 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 49.
22 - Н. Стариков. 1917. Разгадка «русской» революции, стр. 45.
23 – Переписка Николая и Александры Романовых 1916-1917 г.г. Том V, стр. 208-210.
24 - Переписка Николая и Александры Романовых 1916-1917 г.г. Том V, стр. 213.
Оценил 1 человек
3 кармы