Катынь. Часть 3. После освобождения Смоленска - Беском

После освобождения постановлением Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников была создана Специальная Комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров.

В состав Комиссии вошли: член Чрезвычайной Государственной Комиссии академик Н. Н. Бурденко (председатель Комиссии), член Чрезвычайной Государственной Комиссии академик Алексей Толстой, член Чрезвычайной Государственной Комиссии Митрополит Николай, председатель Всеславянского Комитета генерал-лейтенант Гундоров А. С.; председатель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца Колесников С. А., Народный Комиссар просвещения РСФСР академик Потемкин В. П., начальник Главного Военно-Санитарного Управления Красной Армии генерал-полковник Смирнов Е. И., председатель Смоленского облисполкома Мельников Р. Е.

Для выполнения поставленной перед нею задачи Комиссия привлекла для участия в своей работе следующих судебно-медицинских экспертов: главного судебно-медицинского эксперта Наркомздрава СССР директора Научно-Исследовательского института судебной медицины Прозоровского В. И., заведующего кафедрой судебной медицины 2-го Московского медицинского института доктора медицинских наук Смольянинова В. М., ст. научного сотрудника Государственного Научно-Исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР Семеновского П. С., ст. научного сотрудника Государственного Научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР доцента Швайкову М. Д., гл. патолога фронта майора медицинской службы профессора Выропаева Д. Н. [1]

Судебно-медицинская и экспертная комиссия приступила к эксгумации и исследованию трупов польских военнопленных 16 января 1944 года и производила эту работу до 26 января включительно.

Работа экспертов заключалась в осмотре места погребения и трупов в раскрытых могилах, а также в осмотре одежды, для определения ее характера и состояния, следов производившегося немцами в 1943 году обыска и возможного обнаружения каких-либо вещественных доказательств, оставшихся в одежде после этого обыска.

Судебно-медицинское исследование трупов было направлено к разрешению вопросов: а) установления личности покойных; б) определения причины смерти и в) давности погребения. Части органов и тканей из трупов взяты для лабораторных исследований...

Из отчета о работе судебно-медицинской экспертной комиссии по эксгумации и исследованию трупов польских военнопленных в Катынском лесу.

«За период с 16 января 1944 года по 26 января 1944 г. включительно эксгумировано и исследовано 1380 трупов. Количество судебно-медицинских экспертов при эксгумациях и исследованиях трупов в связи с разновременным началом работы, с отдельными поручениями и болезнью экспертов колебалось от 3 до 9 человек». [2]

Из итогового акта судебно-медицинской экспертизы:

«По раскрытии могил и извлечении трупов из них установлено:

а) среди массы трупов польских военнопленных находятся трупы в гражданской одежде, количество их по отношению к общему числу исследованных трупов незначительно (всего 2 из 925 извлечённых трупов); на трупах были надеты ботинки военного образца;

б) одежда на трупах военнопленных свидетельствует об их принадлежности к офицерскому и частично к рядовому составу польской армии;

в) обнаруженные при осмотре одежды разрезы карманов и сапог, вывороченные карманы и разрывы их показывают, что вся одежда на каждом трупе (шинель, брюки и др.), как правило, носит на себе следы обыска, произведенного на трупах;

г) в некоторых случаях при осмотре одежды отмечена целость карманов. В этих карманах, а также в разрезанных и разорванных карманах, под подкладкой мундиров, в поясах брюк, в портянках и носках найдены обрывки газет, брошюры, молитвенники, почтовые марки, открытые и закрытые письма, квитанции, записки и другие документы, а также ценности (слиток золота, золотые доллары), трубки, перочинные ножи, курительная бумага, носовые платки и др.;

д) на части документов (даже без специальных исследований) при осмотре их констатированы даты, относящиеся к периоду от 12 ноября 1940 г. до 20 июня 1941 г.;

е) ткань одежды, особенно шинелей, мундиров, брюк и верхних рубашек, хорошо сохранилась и с очень большим трудом поддается разрыву руками;

ж) у очень небольшой части трупов (20 из 925) руки оказались связанными позади туловища с помощью белых плетёных шнуров.

Состояние одежды на трупах, именно тот факт, что мундиры, рубашки, поясные ремни, брюки и кальсоны застёгнуты; сапоги или ботинки надеты; шарфы и галстуки повязаны вокруг шеи, помочи пристёгнуты, рубашки заправлены в брюки — свидетельствует, что наружного осмотра туловища и конечностей трупов ранее не производилось.

Сохранность кожных покровов головы и отсутствие на них, а также на покровах груди и живота (кроме трёх случаев из 925) каких бы то ни было надрезов, разрезов и других признаков экспертной деятельности указывает, что судебно-медицинского исследования трупов не производилось, судя по эксгумированным судебно-медицинской экспертной комиссией трупам.

Наружный и внутренний осмотры 925 трупов дают основания утверждать наличие огнестрельных ранений головы и шеи, в четырех случаях сочетавшихся с повреждением костей свода черепа тупым, твердым, тяжелым предметом. Кроме того, в незначительном количестве случаев обнаружено повреждение живота при одновременном ранении головы.

Входные отверстия огнестрельных ранений, как правило, единичные, реже — двойные. Расположены в затылочной области головы вблизи от затылочного бугра, большого затылочного отверстия или на его краю. В небольшом числе случаев входные огнестрельные отверстия найдены на задней поверхности шеи, соответственно 1, 2, 3 шейным позвонкам.

Выходные отверстия обнаружены чаще всего в лобной области, реже — в теменных и височных областях, а также на лице и шее. В 27 случаях огнестрельные ранения оказались слепыми (без выходных отверстий) и в конце пулевых каналов под мягкими покровами черепа, в его костях, в оболочках и веществе мозга найдены деформированные, слабодеформированные и вовсе недеформированные оболочечные пули, применяемые при стрельбе из автоматических пистолетов, преимущественно калибра 7,65 мм.

Размеры входных отверстий на затылочной кости допускают вывод, что при расстрелах было употреблено огнестрельное оружие двух калибров: в подавляющем большинстве случаев — менее 8 мм, т.е. 7, 65 мм и менее; в меньшем числе — свыше 8 мм, т. е. 9 мм

Характер трещин костей черепа и обнаружение в некоторых случаях пороховых остатков у входного отверстия говорит о том, что выстрелы были произведены в упор или почти в упор.

Взаиморасположение входных и выходных отверстий показывает, что выстрелы производились сзади, при наклонённой вперед голове. При этом пулевой канал проходил через жизненно важные отделы головного мозга или вблизи от них, и разрушение ткани мозга являлось причиной смерти». [3]

На отверстиях от 9-мм патронов можно остановиться чуть подробнее. Первым пистолетом под 9-мм патрон в СССР стал пистолет Макарова, принятый на вооружение в 51-м году. А иностранных пистолетов под такой патрон не поставлялось, как и самих патронов. Так же не было и внутреннего производства таких боеприпасов. Единственный возможный вариант попадания пистолета с калибром 9-мм в руки сотрудника НКВД, это трофейные польские пистолеты "wz.35 VIS". Но таких пистолетов было выпущено всего 45 тыс. штук, так что попадание такого пистолета в расстрельную команду НКВД может быть только чисто теоретическим.

А вот у нацистов такой проблемы не было. У них в избытке были и пистолеты под калибр 7,65 и 9 мм, и боеприпасы. Так под калибр 7,65 был создан Люгер Р-08, известный как Парабеллум. Выпускался он и под патрон 9*19 мм. Всего этих пистолетов за годы войны выпущено около 900 тыс. штук.

Другим пистолетом под патрон 9*19 мм стал Вальтер Р-38, который пошёл в серию в 1940 году. За годы войны их было выпущено 1 млн 180 тыс. штук. И попали они к нашим офицерам только в виде трофеев.

Как помнит читатель, доктор Бутц рекомендовал установить дату расстрела по найденным документам на телах погибших. Давайте воспользуемся дельным советом.

«Документы, обнаруженные на трупах.

Кроме данных, зафиксированных в акте судебно-медицинской экспертизы, время расстрела немцами военнопленных польских офицеров (осень 1941 г., а не весна 1940 г., как утверждают немцы) устанавливается также и обнаруженными при вскрытии могил документами, относящимися не только ко второй половине 1940 г., но и к весне и лету (март-июнь) 1941 г.

Из обнаруженных судебно-медицинскими экспертами документов заслуживают особого внимания следующие:

На трупе № 92:

Письмо из Варшавы, адресованное Красному Кресту в Центральное бюро военнопленных… Письмо написано на русском языке. В этом письме Софья Зигонь просит сообщить местопребывание ее мужа Томаша Зигоня. Письмо датировано 12.IX.40г. На конверте имеется немецкий почтовый штамп – “Варшава, IX-40” и штамп “Москва, почтамт 9 экспедиция, 28.IX.40 года” и резолюция красными чернилами на русском языке: “Уч. Установить лагерь, направить для вручения”. 15.XI.40 г.” (подпись неразборчива).

На трупе № 4:

Почтовая открытка, заказная № 112 из Тарнополя с почтовым штемпелем “Тарнополь 12.XI.40 г.” Рукописный текст и адрес обесцвечены.

На трупе № 101:

Квитанция № 10293 от 19.XII.1939 г., выданная Козельским лагерем о приёме от Левандовского Эдуарда Адамовича золотых часов. На обороте квитанции имеется запись от 14 марта 1941 г. о продаже этих часов Ювелирторгу.

На трупе № 46:

Квитанция (№ неразборчив), выданная 16.XII.1939 г. Старобельским лагерем о приеме от Арашкевича Владимира Рудольфовича золотых часов. На обороте квитанции имеется отметка от 25 марта 1941 г. о том, что часы проданы Ювелирторгу.

На трупе № 71:

Бумажная иконка с изображением Христа, обнаруженная между 144 и 145 страницами католического молитвенника. На обороте иконки имеется надпись, из которой разборчива подпись – “Ядвиня” и дата “4 апреля 1941 г.” (т. е. и переписка была, а может быть, даже свидания? – Авт.)

На трупе № 46:

Квитанция от 6 апреля 1941 г., выданная лагерем № 1-ОН о приёме от Арашкевича денег в сумме 225 рублей.

На том же трупе № 46: квитанция от 5 мая 1941 г. выданная лагерем № 1-ОН о приёме от Арашкевича денег в сумме 102 рубля.

На трупе № 101:

Квитанция от 18 мая 1941 г., выданная лагерем № 1-ОН о приёме от Левандовского Э. денег в сумме 175 рублей.

На трупе № 53:

Неотправленная почтовая открытка на польском языке в адрес: Варшава, Багателя, 15 кв. 47 Ирене Кучинской. Датирована 20 июня 1941 г. Отправитель Станислав Кучинский». [4]

По всей видимости, перед тем, как допустить комиссию доктора Бутца до вскрытий, немцы постарались вынуть все документы, свидетельствующие, что расстрел случился позднее 1940 года, но когда надо обыскивать сотни, а то и тысячи трупов, неизбежно что-то окажется упущенным.

Ещё одним важным свидетельством в пользу версии с нацистским расстрелом стало замечание Анатолия Вассермана по поводу материала гильз.

"Дело в том, что они опубликовали многие фотоматериалы и документы, не зная о том, какие выводы из них можно сделать при сопоставлении с другими материалами.

Например, немцы опубликовали фотографии пистолетных гильз, найденных в раскопе. На двух снимках хорошо видна коррозия на гильзах. Специалисты сразу же определили, что такая коррозия характерна только для биметаллических гильз, то есть гильз, которые были сделаны из тонкой стали с медным покрытием. Такие гильзы выпускались только в Германии и использовались они только немецкими военными, никуда патроны с такими гильзами не поставлялись. Известно, что выпуск этих гильз начался летом 1940 года, то есть после той даты расстрела, которую назвали сами немцы. Соответственно, если в раскопе найдены такие гильзы, то это означает, что поляков расстреливали немцы." [5]

Помимо этого, существуют десятки свидетельств очевидцев, которые говорят о том, что и в 1940-м и в 1941-м поляки были живы и работали на строительстве дороги Москва-Минск.

Свидетельница Сашнева Мария Александровна, учительница начальной школы дер. Зеньково, рассказала Специальной Комиссии о том, что в августе месяце 1941 года она приютила у себя в доме в деревне Зеньково бежавшего из лагеря военнопленного поляка.

«...Поляк был в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940-41 г.г. видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе... Поляк меня заинтересовал потому, что, как выяснилось, он до призыва на военную службу был в Польше учителем начальной школы. Так как я сама окончила педтехникум и готовилась быть учительницей, то потому и завела с ним разговор. Он рассказал мне, что окончил в Польше учительскую семинарию, а затем учился в какой-то военной школе и был подпоручиком запаса. С начала военных действий Польши с Германией он был призван на действительную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной Армии... Больше года он находился в лагере под Смоленском.

Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нем жесткий режим. Немцы не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать. Рассказывая о себе, он сказал, что жена его также учительница, что у него есть два брата и две сестры...» [6]

Уходя на другой день, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге. В представленной Сашневой Специальной Комиссии книге «Практические занятия по естествознанию» Ягодовского на последней странице имеется запись:

«Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье улица Огродная дом №25». [7]

В опубликованных немцами списках под №3796 Лоек Юзеф, лейтенант, значится, как расстрелянный на «Козьих Горах» в Катынском лесу весной 1940 г.

Свидетель Даниленков Н. В., крестьянин колхоза «Красная Заря» Катынского сельсовета, показал:

«В 1941 г. в августе — сентябре м-це, когда пришли немцы, я встречал поляков, работающих на шоссе группами по 15-20 чел.» [8]

Такие же показания дали свидетели: Солдатенков — бывший староста деревни Борок, Колачев А. С. — врач Смоленска, Оглоблин А. П. — священник, Сергеев Т. И. — дорожный мастер, Смирягин П. А. — инженер, Московская А. М. — жительница Смоленска, Алексеев А. М. — председатель колхоза деревни Борок, Куцев И. В. — водопроводный техник, Городецкий В. П. — священник, Базекина А. Т. — бухгалтер, Ветрова Е. В. — учительница, Савватеев И. В. — дежурный по станции Гнездово и другие.

Облавы на польских военнопленных

Наличие военнопленных поляков осенью 1941 г. в районах Смоленска подтверждается также фактом проведения немцами многочисленных облав на этих военнопленных, бежавших из лагерей.

Свидетель Картошкин И. М., плотник, показал:

«Военнопленных поляков осенью 1941 г. немцы искали не только в лесах, но и привлекалась полиция для ночных обысков в деревнях». [9]

Бывший староста деревни Новые Батеки Захаров М. Д. показал, что осенью 1941 г. немцы усиленно «прочесывали» деревни и леса в поисках польских военнопленных.

Свидетель Даниленков Н. В., крестьянин колхоза «Красная Заря», показал:

«У нас производились специальные облавы по розыску бежавших из-под стражи военнопленных поляков. Такие обыски два или три раза были в моем доме. После одного обыска я спросил старосту Сергеева Константина — кого ищут в нашей деревне. Сергеев сказал, что прибыл приказ из немецкой комендатуры, по которому во всех без исключения домах должен быть произведен обыск, так как в нашей деревне скрываются военнопленные поляки, бежавшие из лагеря. Через некоторое время обыски прекратились». [10]

Свидетель Фатьков Т. Е., колхозник, показал:

«Облавы по розыску пленных поляков производились несколько раз. Это было в августе — сентябре 1941 года. После сентября 1941 г. такие облавы прекратились и больше никто польских военнопленных не видел.» [11]

Конечно, многие читатели скажут, что всё это советская пропаганда, все показания выбиты или даны под угрозой расстрела! Ну тогда мы можем обратиться к очень интересному свидетельству чехословацкого профессора, Франтишека Гаека.

Чем он интересен? А он входил в ту самую комиссию доктора Бутца.

У него возникают вопросы даже в отношении свидетелей, представленных немецкой стороной.

«Странно, что немецкая администрация, хотя и приложила к делу столько усилий, не отыскала тех 10 польских рабочих, которые летом 1942 г. первыми нашли могилы, и не спросила их, от кого они узнали о могилах и почему в таком случае не сообщили о находке немецким органам. Ведь у польских рабочих не было причин утаивать это дело.

Странно так же и то, что не были найдены и допрошены люди, отдыхавшие на даче, и лечащий персонал, который располагался в отдельном доме возле дачи. Штат этого учреждения должен был быть довольно многочисленным, и невозможно, чтобы служащие не общались с жителями Катыни и соседних Козьих Гор. Они должны были знать, кто копал массовые могилы и кто их засыпал. Вырыть такие большие ямы и расстрелять 8-12 тысяч людей ведь не мог один человек, причем тайно. Этот персонал, общаясь с населением, обязательно обмолвился бы о том, что произошло в Катынском лесу, т. к. прошло больше года, прежде чем немцы заняли Катынь, и персонал до этого момента оставался на месте.

Хотя немцы и выпустили обращение к жителям Смоленска и напечатали его также в газете «Новый Путь», выходившем в Смоленске, чтобы отозвались те, у кого есть информация о массовом убийстве польских офицеров, однако обращение, по-видимому, успеха не имело.»

[12]

Свидетели, которых допросила советская комиссия, показывают следующее.

Свидетели Алексеева, Михайлова и Конаховская единодушно показали, что в Катынском лесу, называемом также Козьими Горами, располагался штаб 537 строительного батальона, в котором было около 30 немцев. Командовал им подполковник Арнес, его адъютантом был старший лейтенант Рекст, еще одним офицером был лейтенант Хотт. Женщины состояли при штабе в качестве обслуживающего персонала.

Алексеева показала, что в конце сентября 1941 г. на дачу в Козьих Горах каждый день приезжало несколько грузовых машин, которые на полчаса или на час останавливались где-то на дороге, соединяющей шоссе и дачу, т.к. звук их моторов затихал.

На месте сразу же начиналась стрельба, выстрелы следовали один за другим в коротких, но приблизительно одинаковых интервалах. Потом стрельба прекращалась, и машины подъезжали к даче. Из машин, всегда шумно разговаривая, выходили немецкие рядовые и унтер-офицеры и незамедлительно направлялись мыться в баню. Потом начиналась пьянка. На мундирах двух ефрейторов она постоянно видела следы свежей крови. Когда она ходила к даче или от дачи, то наблюдала в нескольких местах недалеко от дороги свеженабросанную землю, которая занимала каждый раз все больше места. Когда один раз она задержалась, то увидела, как ведут пленных поляков. Она спряталась в зарослях и приблизительно через 20-30 минут услышала выстрелы.

Подобные показания дали и свидетели Михайлова и Конаховская.

Свидетель Захаров подтвердил, что сказал немцам, что в 1940 году вагоны с поляками действительно проезжали через Смоленск по направлению к западу, но что он не знает, куда они ехали. Тогда офицер, который его допрашивал, сказал, что если он не хочет давать показания по-хорошему, тогда будет приневолен к этому силой, и стал его избивать резиновой дубинкой. Потом его положили на скамейку и офицер с переводчиком избили его до потери сознания. Когда пришел в себя, то, запуганный и принуждаемый избиениями, подписал протокол под угрозой расстрела.

Остальные свидетели, которых допрашивали немцы, или умерли, или же их немцы угнали.

Таким образом, первоначальные показания этих двух свидетелей находятся в противоречии с последующими, и поэтому является бесспорным то, что в одном из этих случаев они говорили неправду.

Наиболее значительным документом немцы считают дневник майора Сольского, который он вел до 9-го апреля и в котором записано:

«8/4: 3:30 отъезд со станции Козельск на запад, 9:45 станция Ельня. С 12 часов стоим на запасном пути.

9/4: За несколько минут до пяти нас подняли и распределили к перегрузке. Мы должны перейти на машины. Куда дальше?

9/4: В 5 часов утра. Перед рассветом день начинается нехорошо. Нас перегружают в тюремные машины. В отделениях есть охрана. Приходим в лес - какая-то здравница. Нас тщательно обыскали... Часы, время на них 6:30 (8:30). Спрашивают об обручальных кольцах, отбирают рубли, паспорта, карманные (перочинные) ножи».

[13]

Дневник был опубликован в «Белой книге» и довольно подозрителен своим содержанием. Записи находятся в противоречии с показаниями свидетелей и другими обстоятельствами. Не проставлен год - только день и месяц. Также отсутствует доказательство, что он написан собственной рукой автора.

С другой стороны, советская комиссия при дальнейшей эксгумации трупов нашла на разных телах в общей сложности 9 других документов, в которых стояли даты с 12-го сентября 1940 г. по 20 июня 1941 г., т.е. даты периода, когда, согласно немцам, офицеры были уже казнены.

Продолжение следует…

Борис Федоров

Часть 2

Примечания:

[1] Газета “Правда” №22 от 1944 года, https://pikabu.ru/story/soobshchenie_spetsialnoy_komissii_burdenko_7258050

[2] Е. Прудникова, И. Чигирин. «Катынь. Ложь, ставшая историей»,

http://www.katyn-books.ru/library/katyn-lozh-stavshaya-istoriey6.html

[3] Сообщение Специальной Комиссии (полностью), http://katyn.chat.ru/rspeccom.htm

[4] Там же;

[5] Анатолий Вассерман о Катыни,

https://smolnarod.ru/sn/anatolij-vasserman-o-katyni/

[6] Сообщение Специальной Комиссии (полностью), http://katyn.chat.ru/rspeccom.htm