Данной частью редакция “Бескома” завершает перевод исследования шведского историка Свена-Эрика Хольмстрема о деле “Отеля Бристоль”. Выводы, к которым пришел шведский исследователь, неутешительны для сторонников Троцкого. Комиссия Дьюи, созванная для “объективного” расследования обвинений, озвученных на Московских процессах 1930-х годов, против самого распиаренного советского оппозиционера сталинской поры, показала себя предвзятой и близорукой, а свидетели оказались лжецами. Много лет антисоветчики всех мастей опирались на заключение данной Комиссии о невиновности Троцкого и в очередной раз просчитались.
Ложь Седова в его «Красной книге»
Нам известно, что Седов лгал в своем собственном анализе Первого московского процесса - в ранее упомянутой «Красной книге». В главе 9 он утверждает:
“Таким образом, в 1932 году можно было наблюдать некоторое, хотя и довольно слабое, пробуждение групп, которые в свое время капитулировали перед Сталиным; группа Зиновьева и Каменева; группа старых левых сталинистов - Ломинадзе-Шацкин-Стен (тех, кого называли «левыми»); Смирнова и его друзей, а также некоторых правых, Рютина, Слепкова и других... Конечно, русские большевики-ленинцы не вступали ни в какой блок ни с одной из этих групп”. [1]
Позже в книге сказано следующее:
“...Левая оппозиция всегда была непримиримым противником закулисных комбинаций и соглашений. Для нее вопрос о блоке может состоять только из открытого политического акта в полном представлении масс, основанного на его политической платформе. История 13-летней борьбы левой оппозиции - тому подтверждение”. [2]
На самом деле Седов знал, что его отец одобрил «право-троцкистский блок» в 1932 году. У нас есть еще примеры того, что Седову доверять нельзя. В предисловии к своей книге он утверждает:
“Автор этих строк держит себя в стороне от активной политики”. [3]
Мы знаем, что и это ложь. Седов усердно способствовал политической деятельности своего отца задолго до 1936 года. Гетти обнаружил в гарвардском архиве Троцкого материалы, свидетельствующие о том, что, проживая в Германии, Седов помогал отцу поддерживать контакты с лицами, въезжающими и выезжающими из СССР.
“Он [Троцкий] пытался переправить копии своей «Бюллетени оппозиции» в Советский Союз, и через своего сына Льва Седова (который жил в Берлине) поддерживал контакты с туристами и советскими чиновниками, путешествующими в СССР и из СССР.” [4]
Поскольку Седов переехал в Париж из Берлина незадолго до того, как Гитлер захватил власть в 1933 году, это означает, что его политическая деятельность началась еще до этого времени. Согласно материалам советских архивов Марк Зборовский - агент НКВД, ставший доверенным лицом Седова и, несомненно, самым ценным кротом НКВД внутри троцкистского лагеря в Париже - сообщил своим помощникам, что Седов предложил в июне 1936 года поехать в СССР, чтобы заняться нелегальной троцкистской деятельностью (Зборовский отказался). Зборовский был помощником Седова в написании «Красной книги» [5].
Ван Хейенорт заявляет, что Седов обещал французской полиции, что останется в стороне от политической деятельности [6], поэтому у Седова были веские основания лгать о том, чем он занимался на самом деле, чтобы его деятельность оставалась тайной. Но дело в том, что лгал он не только об этом факте, но и по поводу блока.
Мы установили, что Лев Седов солгал в “Красной Книге” о Московском процессе 1936 года. Он, конечно, согласовал бы свой рассказ с отцом, так как вся цель “Красной книги” состояла в том, чтобы опровергнуть обвинения, выдвинутые против Троцкого на этом процессе. Но мы также видели, что в отношении Гольцмана согласовать показания не удалось.
Ни Эстер Филд, ни Седов не солгали бы без одобрения Троцкого. Так что Троцкий тоже участвовал в их фальсификациях.
Очистка архива Троцкого
Ответственность за упомянутые фальсификации несут еще два человека: писатель Исаак Дойчер и секретарь Троцкого Жан ван Хейенорт.
Дойчер изучил отчет Комиссии Дьюи. Поэтому он полностью был в курсе того, что говорил Троцкий о своих проблемах с норвежским языком. Однако об этом ничего нет в книге Дойчера. Это не единственное, о чем Дойчер умолчал. Он не написал о противоречии между Седовым и Троцким в отношении контакта с Гольцманом. Установив, что Седов и Гольцман часто встречались и обсуждали события в Советском Союзе, Дойчер обнаружил, что эти контакты основывались на переписке Седова с Троцким:
“Этот рассказ основан на переписке Лёвы [псевдоним Седова] с его отцом, а также на его показаниях Следственной комиссии Франции, которая в 1937 году провела расследование в рамках подготовки к мексиканскому контр-процессу”. [7]
Это совершенно ясно говорит о том, что Троцкий имел по крайней мере косвенный контакт с Гольцманом. Но Дойчер не упомянул тот факт, что Троцкий лгал об этом на слушаниях Комиссии Дьюи. Ван Хейенорт также промолчал, хотя, будучи секретарем Троцкого, он отвечал за письма между ними, а также имел доступ к архиву.
Дойчер ничего не сказал об образовании «право-троцкистского блока». Это не может быть ничем иным, кроме как преднамеренным сокрытием информации со стороны Дойчера, так как известно, что он имел доступ к закрытому разделу архива Троцкого, где Гетти обнаружил множество доказательств, подтверждающих то, что Троцкий был в курсе о блоке [8].
Понятно, что архив Троцкого был «подчищен» - но почему? Есть только один правдоподобный ответ: там были компрометирующие документы. Бруэ (Пьер, французский исследователь, - прим. пер.) полагает, поскольку единственное свидетельство существования «право-троцкистского блока», которое находилось в архиве, относится к 1932 году, то значит и блок существовал только в 1932 году. Но это необоснованное предположение. Нет никаких оснований для того, чтобы Бруэ или кто-либо еще предполагали, что единственные уличающие материалы - это те, что остались после неполной “чистки” архива. Ни Бруэ, ни нам неизвестно, что же было удалено тщательным образом, что и следов не осталось. Недостаток улик не является доказательством их отсутствия.
Жан ван Хейенорт был секретарем Троцкого с октября 1932 по 1939 годы. Наряду с Дойчером и женой Троцкого Натальей Седовой, он единственный известный человек, имевший доступ к архивам, которые, как он утверждает, «сам привел в порядок» [9]. Он описал работу Комиссии Дьюи следующим образом:
“Излишне говорить, что во всей этой работе не было ничего сфальсифицированного, ничего не скрывалось, и на весы не давили большим пальцем”. [10]
Благодаря исследованиям Гетти мы знаем, что ван Хейенорт солгал об этом факте, поскольку имеется его записка от 1937 года о блоке Троцкому и Седову.
Весьма вероятно, что ван Хейенорт либо Дойчер «подчистили» архив Троцкого от компрометирующих материалов. Помимо Натальи Седовой, жены Троцкого, они единственные, кто, как известно, имел доступ к архиву. Если Дойчер или ван Хейенорт провели «чистку», то их ложь, которую мы теперь можем идентифицировать, блекнет по сравнению с информацией, которую они скрыли.
Но даже если никто ничего не «подчищал», они все равно солгали. Дойчер увидел бы то же самое, что и Гетти - заверенные почтовые квитанции. Мы знаем, что он детально изучил закрытый архив, к которому, как нам известно, он имел доступ (он специально на него ссылается). Но он никогда не упоминает об увиденном. Дойчер также увидел бы записку ван Хейенорта, о которой он так же не упомянул. Поэтому Дойчер намеренно скрыл улики, которые подорвали бы доверие к Троцкому. На самом деле книга Дойчера совершенно некритична по отношению к Троцкому, в основном она просто излагает точку зрения Троцкого, не поднимая серьезные вопросы, не сопоставляя разные доказательства и т.д.
Мы не знаем наверняка, кто «очистил» архив Троцкого от компрометирующих материалов. Но тот факт, что и Дойчер, и ван Хейенорт солгали нам о содержании архива, наводит на мысль, что кто-то из них или оба могли сделать это. Тот факт, что они лгали о вещах, которые теперь стали нам известны, говорит о том, что они были вполне способны очистить архивы, чтобы лгать дальше о том, чего из-за «чистки» архива мы теперь не знаем.
По крайней мере еще два человека могли «подчистить» архив - сам Троцкий и его вдова Наталья Седова. Но это маловероятно. Троцкий не ожидал, что умрет от руки убийцы. С чего бы ему зачищать свой архив до того момента?
Седова могла бы это сделать, но почему она оставила там то, что Гетти назвал «самыми чувствительными» письмами? Эти письма касались измен Троцкого, обоюдного гнева, есть письмо, в котором Троцкий упоминает свое “половое достоинство” и свое желание вступить в половую связь со своей женой [11]. Наверняка она бы удалила эти письма, если бы внимательно просматривала весь архив, чтобы его «вычистить».
Отсутствие доверия к Комиссии Дьюи
Нам удалось сравнительно легко раскрыть связь между “Гранд Отелем” и кафе “Бристоль”. С гораздо большей легкостью Комиссия Дьюи могла бы проверить и прийти к тем же фактам, что и мы. Но вместо этого она предпочла проглотить версию Троцкого без всякой критики. В лучшем случае исследования Комиссии в этом вопросе можно охарактеризовать как небрежные, в худшем – нечестные. Примечательно, например, что Комиссия Дьюи не стала больше исследовать противоречие в показаниях Викельсо Йенсена, противоречие, допущенное самой комиссией при рассмотрении показаний под присягой, упомянутых ранее в этом эссе. Вот в чем оно заключалось:
“Похоже, что это показание противоречит письму Дженсена, приведенному выше. Если кафе в 1932 году занимало место, где сегодня находятся эти два магазина, то для того, чтобы магазины располагались между входом в отель и кафе, как об этом заявили Дженсен и Филдс, они должны были занимать место перед кафе”. [12]
Этот отрывок, по-видимому, означает, что Комиссия Дьюи знала, что ситуация (с расположением отеля и кафе, - прим. пер.) в 1932 году была не такой, как в 1937 году, но предпочла проигнорировать её. Как отмечалось выше, мы установили, что в октябре 1936 года Седов признался, что встретился с Гольцманом в Берлине в 1932 году. Но на слушаниях в Мексике в апреле 1937 года Троцкий отрицал даже косвенный контакт с тем же Гольцманом. Комиссия Дьюи не обратила никакого внимания на это противоречие между Седовым и Троцким в книге «Не виновен»! (Not Guilty, 1972)
Примечательно, что Комиссия Дьюи в течение всех этих лет обычно считалась надежной и объективной, несмотря на то, что она была основана американскими последователями Троцкого, и несмотря на ее состав. Из пяти членов комиссии, появившихся в Мексике, трое из них были членами ACDLT (American Committee for the Defense of Leon Trotsky) – Сюзанна Ла Фоллетт, Бенджамин Столберг и Джон Дьюи [13].
Комиссия была предвзятой с самого начала. Обозреватель и редактор Baltimore Sun Мауриц Халлгрен, один из первых членов Комиссии, подал в отставку в начале февраля 1937 года в знак протеста против попытки Троцкого и его последователей использовать Комитет в качестве инструмента в борьбе Троцкого против Советской власти. Халлгрена цитировали в New York Times следующим образом:
“Я думаю, что ни Троцкий, ни его единомышленники на самом деле не желают абстрактного правосудия ни для Троцкого, ни для московских подсудимых. Я уверен, что они хотят использовать комитет, и используют его с единственной целью – вести свою кампанию против Советской власти и, следовательно, против социализма. Я не намерен становиться участником любого такого соглашения. Я не скрывал своего несогласия с нацистской, фашистской или японской интервенцией в Советский Союз. Я не вижу причин, по которым я не должен так решительно выступать против троцкистской интервенции, даже если она была предпринята под знаменами либерализма и во имя абстрактной и бессмысленной справедливости. По этим причинам, которые я подробно изложил в своем сообщении ее секретарю, я вышел из состава комитета”. [14]
Слушания в Комиссии были охарактеризованы как встречный судебный процесс. Одним из основных условий судебного разбирательства является то, что оно должно содержать как обвинение, так и защиту. В слушаниях Комиссии Дьюи фигурирует только защита. Троцкий защищался с помощью Альберта Голдмана, но никто не присутствовал, чтобы оспаривать его заявления, а тем более обвинять Троцкого. В некоторых европейских[ юрисдикциях подсудимые могут лгать, чтобы защитить себя, и не должны “говорить всю правду". В США они могут “принять 5-ю поправку" – отказаться говорить что-либо, что заставит их выглядеть виновными в преступлении. Отсутствие как обвинения, так и какого-либо нейтрального, объективного расследования любого такого судебного процесса, неизбежно должно обелить Троцкого, такой, на самом деле, и оказалась комиссия Дьюи.
Автор Карлтон Бейлс, независимый комиссар, не связанный с Троцким, ушел со своего поста через неделю в знак протеста против попытки Комиссии управлять слушаниями в духе, дружественном Троцкому. Свою отставку он объяснил в интервью в New York Times:
“Молчаливое благоговение других членов комиссии господина Троцкого на протяжении всех слушаний сломило весь дух честного расследования… В первый же день мне сказали, что мои вопросы неуместны. Заключительный перекрестный допрос был поставлен в форму, которая препятствовала любому поиску истины. Мне дали задание расспросить Троцкого о его архивах… Перекрестный допрос состоял в том, чтобы позволить Троцкому извергать пропагандистские обвинения с красноречивыми и нелепыми обличениями, с редкими попытками заставить его доказать свои утверждения… Комиссия может, если пожелает, провести свою проверку на публике, но я не стану предоставлять своё имя для дальнейшего ребячества, подобного тому, что уже совершено”. [15]
Формально Советскому правительству была дана возможность стать обвинителем Троцкого. Но это было приглашение, которое ни одно правительство не приняло бы. Оно бы означало не только отказ от результатов Советского процесса, который уже состоялся, но и придание легитимности слушаниям, столь явно дружественным Троцкому. Комиссия Дьюи должна была осознавать, что Советы откажутся от участия в слушаниях, когда они их пригласят.
Комиссия Дьюи могла бы найти нейтральных членов, таких как Бейлс и Халлгрен, и предоставить им свободу действий при перекрестном допросе Троцкого и других свидетелей. Они могли бы сделать реальную попытку проверить некоторые из сделанных заявлений, например, расположение между “Гранд Отелем” и кондитерской “Бристоль” в 1932 году. Они могли бы проверить очевидное противоречие в заявлении Викельсо Йенсена. Имея результаты, которые мы получили в исследовании, они могли бы подвергнуть перекрестному допросу Эстер Филд по поводу ее заведомо ложных показаний. Они могли бы также противопоставить Троцкому то, что Седов написал в “Красной Книге” (The Red Book) о контакте с Гольцманом. Они предпочли не делать ничего из этого.
«Вопрос о Бристоле” и скандинавской периферии
Как это возможно, что вопрос об “Отеле Бристоль" и показания под присягой в Комиссии Дьюи не были расследованы ранее? Одна часть ответа состоит в том, что расследование было. Как мы писали ранее, датские коммунисты расследовали дело «Отеля Бристоль» в 1937 году. Но вместо того, чтобы проверить утверждения и свидетельства, приведенные в «Рабочей газете» (дат. Arbejderbladet), троцкисты и – что более существенно – историки предпочли либо игнорировать их, либо отмахнуться от них [16]. В этой книге говорится, что датские коммунисты "открыли кафе рядом с гостиницей и повесили вывеску "кафе Бристоль"”. Иными словами, утверждается, что кафе-кондитерская «Бристоль» (дат. Konditori Bristol) вообще не существовало до 1936 года. Как мы показали из нашего исследования, это полностью не соответствует фактам. Единственный ученый, которого мы нашли, кто занимался вопросом «Grand Hotel-Konditori Bristol», - Роберт Конквест. Конквест публикует свою версию в Social-Demokraten и затем продолжает:
“Советская пропаганда столкнулась с некоторыми трудностями в этом вопросе и запоздало согласилась с историей о том, что Гольцман встретил Седова в кафе «Бристоль», которое находилось рядом с отелем с другим названием, в котором он остановился, по версии, несовместимой с первоначальными показаниями”. [17]
Заявление Конквеста не соответствует действительности. История "Кафе Бристоль" (термин Конквеста) пришла не из Москвы, а от датских коммунистов. Как мы уже видели, позиция издания "Советская Россия Сегодня" также была неверна в отношении Бристольского вопроса. Нильсен, автор книги "Arbejderbladet", тоже не утверждал, что Гольцман встречался с Седовым в кафе. Конквест мог и должен был правильно понять эти элементарные факты. Более того, он мог бы провести расследование, которое провели авторы. Вместо этого он решил сфальсифицировать ситуацию и утвердить показания (свидетелей и Троцкого, - прим. пер.) в Комиссии Дьюи.
И, возможно, есть еще одна причина, по которой дело “Отеля Бристоль” никогда не подвергалось тщательному изучению, потому что Дания и Скандинавия в целом находятся на периферии мирового внимания. Если бы история "Отеля Бристоль" развивалась, скажем, в Лондоне, Париже или Нью-Йорке, её бы давно проверили и положили ей конец. Вероятно, именно по этой причине предполагаемый полет Пятакова в Норвегию также никогда не подвергался тщательному расследованию.
Выводы
В данном эссе были установлены следующие факты.
· В том же самом месте в Копенгагене, где, по словам подсудимого Гольцмана, находился отель, в который он направлялся, располагался и «Бристоль» – кафе "Кондитори Бристоль".
· Это кафе “Бристоль” было связано с соседним отелем двумя путями. Их двери располагались бок о бок, рядом друг с другом. Кроме того, они имели общий внутренний коридор между вестибюлем отеля и кафе.
· Насколько мы можем судить, не было никакой вывески, идентифицирующей вход в отель. Но рядом с дверью в кафе и над ней висела большая вывеска с надписью “Бристоль”, а дверь в кафе находилась рядом с вращающейся дверью в вестибюль отеля.
· Эта «путаница» не причиняла владельцам гостиницы и кафе никаких неудобств, поскольку оба предприятия принадлежали одной и той же семье – либо одному мужу, либо ему и его жене.
· Троцкий и свидетели, которые давали показания на слушаниях Комиссии Дьюи в Мексике в апреле 1937 года, солгали.
· Архив Троцкого был очищен от компрометирующих улик.
· Комиссия Дьюи не удосужилась серьезно рассмотреть вопрос об «Отеле Бристоль», а опиралась на то, что можно назвать лишь партийным ходатайством от имени Троцкого. Следовательно, доверие к Комиссии Дьюи должно быть серьезно подвергнуто сомнению.
Это означает, что в своей статье в Arbejderbladet от 29 января 1937 года Мартин Нильсен был прав во всех существенных аспектах. Это также означает, как уже говорилось, что показания, представленные Комиссии Дьюи в пользу Троцкого, не соответствуют действительности.
Вывод Пьера Бруэ о том, что Троцкий лгал, потому что это было частью борьбы против Сталина, вполне логичен. Ложь и утаивание правды – обычное явление в политике, но факт остается фактом: Троцкий и лгал, и утаивал правду. Это значит, как мы установили, что слова Троцкого нельзя принимать на веру.
Никто из тех, на чьей стороне правда, не должен лгать так, как это делали Троцкий, Седов и Эстер Филд. Они лгали, потому что им было что скрывать. Таким образом, это убедительное доказательство того, что Эдуард Гольцман в своих показаниях в Москве говорил правду о встрече с Седовым и Троцким в Копенгагене в ноябре 1932 года.
Датские коммунисты в 1937 году были правы в Бристольском вопросе, но поскольку они были коммунистами, их отчет был либо отклонен, либо встречен молчанием. Шведский профессор Торстен Турен, ведущий преподаватель кафедры журналистики, средств массовой информации и коммуникации (JMK) в Стокгольмском университете, пишет в своем руководстве о критике источников: «это нелегко принять ... что оппонент, которого вы ненавидите всем своим существом, иногда может быть прав» [18].
С. Карпов, А. Сагдаков
оригинал
Часть 3
Примечания:
[1] Sedov 1980, Chapter 9. At , retrieved November 14, 2008.
[2] Ibid. At , retrieved November 14, 2008.
[3] Ibid, Foreword. At , retrieved November 14, 2008.
[4] Getty 1986, p. 27.
[5] Volkogonov Papers, Manuscript Division, Library of Congress, Washington.
[6] Van Heijenoort 1978, p. 93.
[7] Deutscher 1963, p. 165, note 1.
[8] According to Trotsky’s wish, the Closed Section of the Trotsky Archive was not to be opened until the year 1980; but Harvard University gave Deutscher access to it on the basis of a special authorization from Natalia Sedova, Trotsky’s widow (see Deutscher 1963, p. 330).
[9] Van Heijenoort 1978, p. vi.
[10] Ibid, p. 109.
[11] Van Heijenoort 1978, pp. 112-114. Russian Trotskyist historian Iurii Fel’shtinskii came under some criticism for publishing the text of this letter and a facsimile of it in the 1990s. “Pis’mo Trotskogo zhene,” , retrieved November 26, 2008.
[12] Not Guilty 1972, p. 92.
[13] Belton 1976, p. 146.
[14] New York Times, February 5, 1937, p. 20.
[15] New York Times, April 19, 1937, p. 6.
[16] One example can be found in Herbert Romerstein/Eric Breindel, The Venona Secrets: Exposing Soviet Espionage and America’s Traitors, Washington 2000, pp. 321-323. I
[17] Conquest 1971, pp. 163-164.
[18] Torsten Thurén: Källkritik, Stockholm 2005, p. 66.
Оценил 1 человек
2 кармы