Пролетариат физического и пролетариат умственного труда. Часть 1

Редакция “Бескома” предлагает вниманию читателей интереснейшую работу одного из лучших популяризаторов марксизма, по мнению Ленина, Поля Лафарга о пролетариате физического и умственного труда. Среди современных коммунистов вопрос об определении и градации пролетариата стоит еще очень остро, шпаги не вложены в ножны, но копятся знания, все доступнее становятся для широкой публики ранее малоизвестные документы.

Одним из таких документов является работа Поля Лафарга, опубликованная в СССР во втором томе его сочинений в 1928 году. Безусловно, что даже в комсреде найдутся “критики”, которые не преминут “плюнуть” со своей колокольни и на эту работу, зять Маркса таким - не авторитет и прочее. Поэтому для увесистости написанных ниже строк хочется еще указать дату первой публикации исследования Лафарга - это 1887-1888 годы. Наверняка мимо Энгельса данная работа, печатавшаяся в нескольких номерах “Neue Zeit”, не прошла бы.

Редакция “Бескома” разделила работу Лафарга на четыре смысловые части, в общем следуя за логикой автора:

- Ремесленники;

- Пролетарии;

- Пролетарии умственного труда;

- Производитель в будущем обществе.

Приятного чтения.

= = =

Пролетариат физического и пролетариат умственного труда

I. Ремесленники и пролетарии

1. Ремесленники

В нашем столетии человек заставил служить себе упругость водяного пара, известную уже более шестнадцати столетий; после огня и железа пар является самым важным вспомогательным средством, которое человек отвоевал у природы. Единственные двигатель­ные силы, которыми пользовались до нашего столетия, были: человек, животные, вода и ветер — все ограниченные и нерегулярные двигатели. Сила пара, наоборот, постоянна, удобопереносима и по суще­ству неограниченна.

Пар был в руках человека важнейшим средством обуздания сил природы и преобразования человеческого общества. Его влияние на человека и на его семейный и общественный строй было так могущественно, что его можно считать самым революционным фактором из всех ранее существовавших. Ни порох, сделавший ненужным панцирь феодального рыцаря и превративший в развалины его замки, которые взирали с гор, как падала аристократия и провозглашалось равенство всех людей перед свинцовой пулей; ни открытие Америки, наводнявшей Европу тяжело нагруженными ее золотом галеонами, чтобы расшатать феодальную систему собственности, и ускорить развитие торговли и промышленности; ни книгопе­чатание, сделавшее для всех доступным знание, накоплявшееся целыми веками и очищавшее головы людей от заблуждений и суеверия, — ни одно из этих открытий и изобретений не произвело такого глубокого и бурного влияния на человеческое, общество, как пар.

Менее чем в столетие он сильнее изменил общество, нежели это сделали в три столетия порох, американское золото и книгопечатание.

Пар, техническая основа капиталистической фабрики, менее чем в столетие довел до высшей степени их развития все экономические и социальные элементы, которые хранила в своих недрах неповоротливая, медленно развивающаяся мануфактурная система. Он, по меткому народному выражению, на парах провел этот переворот.

Мануфактурное производство положило начало будущим промышленным центрам. Средневековые города и села были и в одно и то же время и городами, и селами. Каждый горожанин имел свой сельскохозяйственный участок и каждый ремесленник — свой клочок земли. Только города насчитывали несколько тысяч жителей, и окрестности доставляли им все, что необходимо было для удовлетворения жизненных потребностей. Внешняя торговля служила лишь для получения предметов роскоши и излишеств; она велась с величайшими опасностями всякого рода коробейниками и купеческими караванами. На ежегодных или раз в два года устраивающихся ярмарках запаса­лись тем, что являлось предметами торговли. В неурожайные годы терпели все ужасы голода, даже если в соседней провинции был обильный урожай: не было дорог для перевозки продовольственных припасов.

Мануфактурное производство стало вызывать к жизни промышленные города, которые непрестанно разрастались благодаря своему удобному положению на скрещении проездных дорог, у озера, у реки, у хорошего шоссе, облегчавших доставку продовольственных припасов и других продуктов. В конце прошлого (XVIII век) столетия в Европе были уже города с сотнями тысяч душ населения. Лондон насчитывал 800 тысяч, Париж — 500 тысяч, Берлин — 180 тысяч, Манчестер, Глазго и другие города — около 100 тыс.

Рост городов тормозился недостатком продовольственных продуктов вследствие трудности их доставки. Недостаток или ненадежность больших дорог покровительствовали ростовщикам и спекулянтам жизненными продуктами в большей мере, нежели ныне пошлины на жизненные продукты покровительствуют помещикам. Во Франции, и главным образом в Париже, живо ощущался недостаток больших дорог, — он был прямой причиной дороговизны и ряда возмущений, которые в конце прошлого столетия подготовили городское население к революционному движению.

Пар устранил препятствия к росту городов. С 1840 г., т. е. со времени введения железных дорог, население все больше покидало сельские местности и наполняло города. Железные дороги увозили с полей их работников, и новая система финансов высасывала у крестьян так долго копившиеся золотые и серебряные монеты, чтобы оплодотворить ими городскую промышленность. Города насчитывали жителей:

В отношении к общему количеству населения Англии и Франции городское население составляло:

Когда предлагаемая статья сдана была в печать, нам попалась в руки статистика роста трех значительнейших городов в Америке. Небезынтересно сравнить эти цифры с приведенными выше. Жителей насчитывалось:

Пар довершил отделение города от деревни. Урожай может быть в окружности 50—100 километров от Парижа или Лондона плохим, и все же в городе может господствовать избыток американского, индийского и австралийского хлеба, заполняющего нехватку, между тем как вся страна голодает.

Это так далеко зашедшее разделение города и деревни есть одно из важнейших социальных явлений нашего столетия. Оно совершенно изменило общественный строй. Оно также совершенно изменило условия жизни и труда ремесленника. Оно превратило его в пролетария.

В первобытном обществе, которое еще теперь можно наблюдать в Индии, равно как и в селах и местечках средневековья, жители обычно были владельцами земли и питались доходами с полей, которые они обрабатывали. Хлеб и мясо, которое они ели, вино или виноградный сок, который они пили, шерсть или полотно, в которые они одевались, были продуктами их труда. Ткач, портной, кузнец и другие ремесленники принимались в деревенские общины лишь в меру действительно существовавшего на них спроса. Обычно они жили на одной окраине деревни. Они представляли собою как бы общинных чиновников, наравне со священником и школьным учителем; некоторые из них получали определенное годичное жалованье. Ткач, бондарь, портной работали только по заказу и из материала заказчика, а где была возможность — и в его доме. Они оплачивались натурой (хлебом, вином, живностью и т. п.) или, если сами владели землей, получали вместо платы какую-нибудь определенную работу, например за день ткацкой работы - день работы на винограднике. Эта первоначальная форма промышленности держалась до тех пор, пока села и местечки оставались самостоятельными организмами, т. е. социальными организмами, производящими все необходимое для удовлетворения повседневных потребностей.

Но когда, под влиянием внешних обстоятельств, население данной местности увеличивалось и местность все более теряла свой сельский характер и входила в сношения с окружающими селениями, возникал внутренний рынок для товарного производства, и положение ремесленника становилось совсем иным. Он, так сказать, эмансипировался от своего заказчика. Он уже не ждал, пока заказчик при­несет ему материал, из которого он должен сработать вещь — он сам стал покупать его и хранить у себя. Он даже начинал работать без заказа, если только рассчитывал, что заказ будет. Он уже не только производитель, — он становится купцом. Чтобы закупать сырье и оплачивать двух-трех подмастерьев, работавших у него, под его руководством, живших в его доме, питающихся вместе с ним за одним столом, он должен был обладать небольшим состоянием, столь, впрочем, незначительным, что его нельзя было назвать «капиталом» в том смысле, в каком употребляет это слово Маркс.

Функции ремесленника становятся более разнообразными. Он теперь должен покупать, производить и продавать. Как покупатель, он ищет лучшего и наиболее дешевого сырья; как производитель, он составляет проект изготовляемого предмета, часть выполняет сам и руководит изготовлением остального. Как продавец, он торгуется с заказчиком о цене и надувает его по всем правилам торговли.

Чтобы приобрести эти разнообразные свойства, которые в настоящее время с трудом можно встретить в одном лице, ремесленник должен был пройти долгую школу ученичества у какого-нибудь мастера своего цеха. В средние века каждое ремесло было мистерией, секреты которой открывались посвященным лишь постепенно. Продолжитель­ное ученичество и любовь к своему ремеслу работника, которого тогда еще не мучила забота о конкуренции сбыта, делали из него настоящего мастера. И ныне еще находим мы неувядаемые черты художественной ценности в зданиях церквей и соборов, в мебели, золотых изделиях,— во всех произведениях, которые составляют предметы восхищения наших художников и которых малейшая деталь носит печать оригинальности и самобытности.

Все художественные школы нашего века, века прогресса и просвещения, еще не в состоянии выдвинуть таких мастеров, как цехи средних веков.

Ремесленники сохранили свои необыкновенные способности до наступления капиталистического производства. Мальзерб, который позднее выступил защитником Людовика XVI, говорит об этом в одном докладе, опубликованном в Париже в 1790 г. королевским Сельско­хозяйственным обществом:

«Я вспоминаю, что Академия наук выразила свое изумление перед умом и образованием большого числа ре­месленников. Это обнаружилось тогда, когда она предприняла опубликование описания искусств и ремесел. Она объявила, что все доставлен­ные ей описания искусств или ремесел будут вместе с именами авто­ров опубликованы в общем сборнике, который издан будет от имени Академии. Получено было таких описаний от ремесленников больше, чем ожидали, и в Академии были поражены тем, что во многих описа­ниях встречались соображения из области математики и физики».

Если французская революция нашла так много талантливых и энергичных людей, которыми она воспользовалась для командования своими армиями, для организации своих финансов, для развития земледелия и промышленности, для борьбы с наступавшей на нее объединенной Европой, для создания всей новой эры, то это нужно приписать тому обстоятельству, что в прошлом столетии было так много ремесленников, которые были не только мастерами своего ре­месла, но и людьми, сведущими в науках.

Благодаря благоприятным условиям, в которых протекали работа и жизнь ремесленника, он представлял собою разносторонне развитого человека. Он был одновременно работником как физического, так и умственного труда. Он не был жалким, одиноким, беззащитным и бесправным существом. Он работал в собственной мастерской, владел собственным домом и часто еще небольшим клочком земли*.

*В Эльзасе «рабочие были тесно связаны с землей. Они жили и городах и селах своей округи, и почти каждый из них владел домиком и часто небольшим полем». Это констатировал г. Миг, один из крупных фабрикантов Эльзаса, в докладе, прочитанном в Социально-экономическом общество и напечатанном затем в «Economiste francais» от 10 мая 1863 г.

Обычно ремесленник часть года занимался только обработкой земли. Его промысловая работа была, так сказать, только дополнением к его земледельческой работе. Молодые люди уходили из деревни, чтобы часть года работать только в городе. Ремесленник имел семью, он был мужем и отцом не только по имени; жена его вела хозяйство, приготовляла пищу, держала в порядке белье, заботилась о доме и о детях. Девушки оставались с матерью до замужества и обучались у нее домоводству. Сын до 14-летнего возраста не приступал к работе в мастерской; часто сам отец обучал его начаткам ремесла, покуда он не становился достаточно взрослым, чтобы оставить отцовский дом и начать свое ученическое странствование. И когда он возвращался домой после ряда лет странствования, он основательно знал уже свое дело и был уже вполне зрелым человеком вследствие продолжительных сношений с людьми и вещами.

Каждый ученик рассчитывал сам когда-нибудь стать мастером, завести свою мастерскую и быть независимым. Капиталистическая мануфактура это изменила. Она концентрировала орудия производ­ства для многих рабочих в одном помещении под общим руководством и ввела в этой расширенной мастерской разделение труда, которое постепенно вытесняло художественные дарования рабочих. Но хотя рабочий на мануфактуре лишался независимого положения ремесленника, у него все же оставалась его семья. Его заработка хватало не только ему, но и на содержание жены и детей, которым не было необходимости также итти в мастерскую, чтобы заработать себе на существование. До революции в Париже была только одна мануфактура, употреблявшая в качестве рабочих мальчиков от 14 до 15 лет, — это была мануфактура обоев Ревельона, которая была разграблена и сожжена 28 апреля 1789 года. *

*Сожжение этой мануфактуры имеет историческое значение, которое историки революции, от Тэна до Мишле и Луи Блана, недостаточно оценили.

Мануфактура Ревельона стояла посреди Сент-Антуанского предместья, насе­ление которого в громадном большинстве состояло из ремесленников, и насчитывала свыше 300 рабочих. Ревельон, сам бывший рабочий, похвалялся, что понизит плату рабочим до 15 су в день. Одним из средств довести плату до такого низкого уровня и было привлечение к работе детей в возрасте от 12 до 15 лет. Ему удалось, как он писал, поставить их работу с выгодой для себя и в то же вре­мя сделать их полезными для их отцов и матерей: они зарабатывали 8,11,12 и 15 су в день. Долго копилась ненависть ремесленников предместья к богатому мануфактуристу, который ввел капиталистический метод эксплуатации рабочих. В апреле 1789 г., когда в предместье происходило собрание для соста­вления наказов (cahiers) депутатам, избранным в Генеральные штаты, и для избрания этих депутатов — между избирателями произошел раскол. На одной стороне находились ремесленники, на другой — «нотабли», кандидатом которых был Ревельон. Высокомерно слушали буржуа наказ ремесленников, Ревельон хотел заставить их молчать. 27 апреля собрание разошлось при угрозах с обеих сторон. Ремесленники собрались, судили мануфактуриста и приговорили его к повешению его изображения, каковой приговор в тот же вечер был приведен в исполнение на Гревской площади, где обыкновенно совершались казни. Зре­лище казни не только не успокоило массы, но воспламенило их ярость. В ближайшие дни 4000 ремесленников обложили фабрику, разграбили ее и предали огню. Ревельон должен был скрыться в находившейся поблизости Бастилии. Два с половиною месяца спустя, 14 июля, французская гвардия, поддержанная некоторыми гражданами, взяла Бастилию, эту цитадель королевской власти, господствовавшую над городом буржуа, как и над Предместьем ремесленников.

Взятие Бастилии справедливо считается первым революционным актом буржуазии против дворянства; взятие мануфактуры Ревельона было объявле­нием ремесленниками, которым предстояло неизбежно превратиться в проле­тариев, классовой борьбы против буржуазии. Эта борьба продолжалась сплошь все время революции.

Приведенные здесь факты частью заимствованы из опубликованной в предместье Сент-Антуан в 1789 г. «Защиты Ревельона» (Ехрose justificatif pour le sieur Reveillon, entrepreneur de la manufacture royale de papiers peints).

Ремесленник, владевший небольшим состоянием, обеспечивав­шим его независимость, мастер ремесла, требовавшего значитель­ных технических знаний, занимал весьма прочное положение, а для укрепления своей индивидуальной мощи ремесленники создавали мощные организации.

В противоположность цехам ремесленных мастеров подмастерья, еще не достигшие звания мастера, образовали обширные общества, объединявшие всех работников того же ремесла и во Франции носившие название compagnonnage (общества подмастерьев). Они были в со­стоянии победоносно выдерживать борьбу против верховенства цеховых мастеров и мануфактурных предпринимателей. Перед самой ре­волюцией они были достаточно сильны, чтобы держать целые города под бойкотом подобно тому, как теперь делают рыцари труда в Америке. В 1787 г. столяры объявили город Марсель под бойкотом; все подмастерья получили приказ оставить город, и через несколько не­дель мастера должны были уступить.

В городах мастера каждого ремесла объединялись в цехи для защиты своих прав и привилегий против всякого враждебного насту­пления. Рынок для их продуктов был ограничен городом и его окрест­ностями, и поэтому цех должен был заботиться о том, чтобы рынок не был наводнен конкурентами и их товарами. Число мастеров каж­дого ремесла в городах было твердо установлено, точно так же и число подмастерьев, которых они держали, и количество товаров, которые они должны были производить. А чтобы надзиратели цехов могли наблюдать за исполнением предписаний, рабочие должны были работать при открытых окнах и дверях, а иногда даже на улице.

Каждый цех должен был строго держаться в пределах своего ремесла. Портные, например, должны были изготовлять только новую одежду. Всякие починки были им запрещены и составляли предмет цеха ветошников.

Каждое новшество приводило цехи в ужас. Они боялись, что промышленное равновесие между их членами было бы нарушено, если бы они допустили, чтобы один из них оказался в более выгодном положении в сравнении с другим. Поэтому они запрещали введение всякого промышленного усовершенствования, применение всякого нового приема работы. На Арганда, изобретателя названной его именем лампы с двойной тягой, утроившей силу света масла, была подана цехом жестянников жалоба в парламент, в которой цех требовал для себя исключительного права починки ламп. Набивная материя получила права гражданства только вследствие заступничества таких влиятельных дам королевского двора, как Помпадур, Дюбарри, и сама Мария-Антуанетта. Торговые палаты Руана, Лиона, Амьена энер­гично протестовали против этого, заявляя, что Франции грозит погибель, если будет допущено производство набивной материи.

Нельзя было основать новое промышленное предприятие или даже просто поселиться в городе, где существовали ремесленные цехи. Мануфактуристы не могли пробивать преграды цехов и вынуждены были поэтому основывать свои мануфактуры в местах, где не было цехов. Три столетия тому назад Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль, Глазго были простыми местечками, где не было никаких цехов, и поэтому мануфактуристы могли в них устраиваться. Лондонское Сити, исключительная собственность 92 гильдий, теряло свое население, тогда как Вестминстер и Соусуорк, которые были вольными предместьями, быстро разрастались. Предместье Сент-Антуан, как и другие предместья Парижа, разрастались за счет внутреннего города.

Цеховые объединения ремесленных мастеров и подмастерьев, защищавшие свои вековые права, но тормозившие развитие промышленности и торговли, должны были быть сломлены прежде, чем ману­фактура могла достигнуть своего высшего развития и создать капи­талистическую фабрику. Поэтому буржуазия, при возникновении капиталистического производства, должна была вести двоякую борь­бу — против дворянства, поддерживаемого троном и алтарем, и против ремесленников и их подмастерьев, поддерживаемых цехами.

Продолжение следует...

Поль Лафарг