Последний социальный громоотвод

Валерий Соловей: "Закрыть соцсети будет тем же самым, что сухой закон при Горбачеве"

Из интервью политолога, профессора МГИМО Валерия Соловья корреспонденту газеты "Караван. Ярмарка" Марии Орловой. Полностью всю беседу можно прочесть на сайте издания.

– Скажите, а у вас есть ощущение, что что-то в атмосфере страны изменилось с прошлогодних президентских выборов? Что вы чувствуете?

– Все ответы, которые мне дают на этот вопрос, нагружены негативом. Особенно это характерно для людей среднего возраста, и, как ни странно, для женщин. Когда женщины начинают говорить с остервенением, это означает, что происходят важные сдвиги. Потому что женщины острее чувствуют, это они «варят суп из топора». Я накануне провел весь день на экологическом форуме, который хоть и назывался московским, но собрал людей из Подмосковья и даже из Архангельской области, где собираются утилизировать московский мусор. И я увидел, как происходит политизация, как люди, которые никогда политикой не занимались, самого разного социального положения, вдруг стали говорить в политических категориях. Из-за мусора, за которым много стоит: деньги, здоровье.

Все перемены начинаются с головы. Что происходит с массовым сознанием? Накануне выборов я много говорил с социологами и сейчас тоже только тем и занят, что с ними говорю. Тогда главная эмоция была усталость. Мы, конечно, пойдем, проголосуем за Путина, но мы устали. Об этом настроении в народе мне говорили социологи, которые работали на Кремль. Вторая эмоция – люди оставляли небольшую надежду, что после выборов что-то изменится к лучшему. Но то, что сохранился кабинет министров, стало неприятным ударом. Медведев, Мутко и Голикова – фигуры, аккумулирующие неприязнь общества. В связи с этим было тотальное разочарование. Потом последовала пенсионная реформа, мусорная реформа, с плодами которой мы еще столкнемся.

Что касается меня, я знал, что будут национальные проекты. Кроме того, знал, что Путин доверяет Медведеву, это одно из самых доверенных его лиц. И более того, мы еще увидим его возвышение. Но, признаться, я считал, что на пенсионную реформу все-таки не пойдут, потому что в ближайшем окружении Путина говорили, что никаких экономических обоснований для нее нет. И я не ожидал, что так быстро начнут происходить изменения в сознании людей.

– Что за изменения в сознании людей, расскажите конкретнее?

– Есть две «школы» управления, которые существуют столетиями. Одна школа говорит: пусть люди недовольны, но они же терпят. Те, кто активно недоволен, пусть эмигрируют, а у остальных можно отбить охоту протестовать. Поэтому нынешняя ситуация на века. Но если бы мне кто-нибудь подсказал в 1987 году, когда я защищал кандидатскую диссертацию, что советская власть рухнет в три дня (а ведь то была власть не чета нынешней), я бы ни за что не поверил. А уже в 1990-м стало ясно, что ей конец. Так что вторая школа говорит: вы же в России живете. Все может рухнуть, когда то, что происходит в головах, начинает выплескиваться на улицы. Это называется «новые социально-политические практики». Они очень быстро образовались. Пенсионная реформа была объявлена летом, в разгар чемпионата мира по футболу. А уже в сентябре, когда проходили региональные выборы, в четырех регионах представители «Единой России» эти выборы не выиграли. На самом деле они не выиграли выборы в восьми регионах, но еще в четырех удалось при помощи электоральных ухищрений и административного давления вывести к нужным результатам. Люди голосовали хоть за черта лысого, лишь бы против «Единой России».

Помните рубеж 1980–1990-х? Тогда было настроение «за кого угодно, только против коммунистов». Так вот, это голосование и есть изменившееся политическое поведение. Я ожидал, что оно будет меняться дольше. Сейчас вы начинаете вести себя иначе конвенционально, то есть в тех рамках, в которых вам дозволено. Есть возможность проголосовать – вы идете и голосуете. Но когда вас лишают этой возможности или когда у вас под домом начинают строить мусорный полигон и заболеваемость раком вырастает на 30% в течение года, к каким тогда практикам вы начнете прибегать? Если, за кого бы вы ни проголосовали, результаты будут подтасованы, что вы будете делать? Никто сейчас этого не скажет. Подобный вопрос всегда остается открытым.

Но что очень важно (и мне это говорили люди, которые занимаются исследованиями социологии и изменений массового сознания в последние дни), сейчас сложилась такая психологическая «взвесь», которая не может оставаться длительно. Из этого состояния должен последовать какой-то кардинальный выход. Это совпадает с моими интуитивными предположениями, но от социологов такое слышать необычно. По их словам, такое состояние дольше года не длится.

Через год, скорее всего (хотя массовая динамика не бывает предсказуемой), мы увидим какие-то новые формы политического поведения. Те формы, которые давно не реализовывались в России. Знает ли об этом власть? Знает, но только та, что работает с людьми, мелкие и средние чиновники это чувствуют. Они часть народа, у них те же проблемы. А чем ближе к Кремлю, тем хуже восприятие реальности. Там говорят примерно так: мы держим ситуацию под контролем. Финансы под контролем, люди терпят. Значит, мы можем с них продолжать брать деньги. Надо дальше давить, если они отдают. Но наступает предел – как это произошло с мусорной реформой.

– Может быть, власть попытается снять напряжение тем, что вложится в здравоохранение, в образование, в те самые нацпроекты, о которых вы говорите?

– Вопрос – откуда будут брать на это деньги? Так вот, с нас и возьмут. Потому что у россиян одних сбережений больше чем на 28 триллионов рублей. А национальный проекты почему-то ровно столько и будут стоить. Это, конечно, чистое совпадение (улыбается). Как будут брать с нас деньги? Это акцизы, налоги, штрафы, которые будут расти. При том, что сейчас три четверти населения страны живут на черте бедности. Основные статьи расходов – коммунальная плата и еда. А представители среднего класса, которые еще недавно меняли айфоны, машины, брали ипотеку, ездили за границу, становятся «новыми бедными». Процветание закончилось. И эта масса ощущений начинает формировать гремучую смесь.

– Вы прослеживаете параллель с тем, что происходило в конце 1980-х – начале 1990-х?

– Конечно, я накладываю на происходящее сейчас свой опыт наблюдений за распадом Советского Союза. В 1990 году было то же самое – лихорадочное ожидание какого-то исхода. Это очень интересно, что 75% граждан России сегодня испытывают те же ощущения, что тогда. Этого не было лет 20. Люди готовы рисковать, жертвовать. Впервые запрос на стабильность меняется запросом на перемены.

– Стоит ли уже сейчас начинать бояться социальных потрясений?

– Главное, к чему я вас хочу подвести, чтобы вы исходя из этого начали строить свои личные стратегии – мы вплотную подошли к тому моменту, когда начнутся перемены. Они начнутся, как обычно, неожиданно. И не стоит ожидать, что все поменяется очень быстро. Кризис займет от двух до трех лет. После этого мы начнем выкарабкиваться. Ради Бога, не бойтесь. Не надо закупать соль, сахар, гречку. Такого, как 30 лет назад, уже не будет. Обычно перемены острее выражены в больших городах, там, где концентрация власти и денег. Но Твери это тоже коснется. Для тех, кто относительно молод, открывается шанс сделать карьеру. Я преподаватель и много общаюсь с молодыми людьми, их главная претензия к нынешнему порядку вещей – отсутствие возможности продвинуться в бизнесе и власти. Кризис всегда открывает возможности.

– Какой ценой это будет оплачено, по-вашему?

– Обычно говорят, Россия распадется, начнется гражданская война. Во-первых, Россия не распадется – распадаться нечему. Дальний Восток и Сибирь никому не нужны, кроме нас. Мы будем по-прежнему продавать нефть, металл, лес. Надеюсь, только деньги станут тратиться с большим умом. Россию можно качественно изменить за 10–15 лет. На самом деле у государства достаточно денег, но ему приходится постоянно выбирать – это деньги для небольших групп, которые хватают их всеми отверстиями, имеющимися в теле, или это деньги для всех?

Так что распада не будет, гражданской войны не будет. Вы можете представить себе людей, которые будут защищать, допустим, Сечина и «Роснефть»? Первыми их предаст, нетрудно догадаться, собственная охрана. Какая тут идея нуждается в защите? В современном мире, если вы открываете огонь, вы открываете его под прицелом сотен мобильных телефонов, в прямом эфире. Вас сразу объявят вне закона. Из Киева и Венесуэлы можно бежать в Москву. А куда бежать из Москвы? Есть любимый русский способ протеста – ничего не делать. Может быть отдан приказ жестоко подавить, разогнать, расстрелять, но его не выполнят, потому что у кого-то не будет работать мобильный телефон, кто-то окажется на больничном… Так что, зная, что будет кризис, не бойтесь. Думаю, для Твери это пройдет незаметно. Но, повторяю, откроются новые возможности.

– Вы уверены в своих прогнозах? Может, вы приедете через год, и мы посмотрим, что сбылось, а что – нет?

– Если бы я вам все это рассказывал год назад, вы бы подумали, что приехал московский фантазер. Даже сейчас своим подспудным ощущением сдвига льдины не все отваживаются поделиться, людям кажется, что они одни. Но понаблюдайте, если у вас и ваших знакомых есть ощущение, что лед вот-вот пойдет – значит, так оно и есть. И когда льдина помчится, лучше не становиться у нее на пути. Можно отойти в сторону, а можно вскочить на нее и проехаться, балансируя. Когда я называю сроки, все гадательно. То, что происходит в социальной жизни России, – это процесс, который будет сопровождаться подъемами и спадами. Сотни людей, гораздо умнее нас с вами, пытались нащупать алгоритм социальных кризисов – этим занимались ученые, несколько разведуправлений, в том числе наши и ЦРУ. Начало кризиса предсказать можно с точностью 80%, с точностью прогноза погоды. Но развитие кризиса и его исход непредсказуемы.

Но во всех кризисах есть одна общая черта. Они всегда начинаются снизу, но как только выясняется, что ситуация вышла из-под контроля, тут же находится часть элиты, которая говорит: «Мы всегда были против этого, давайте мы с вами». Я это видел при распаде СССР, который казался гранитной скалой. Нынешняя российская власть создана из другой субстанции. Более того, скажу, элита не хочет того, что сейчас. Многие готовы договариваться, только пока не с кем. Поверьте, те, кого мы знаем как олигархов, на самом деле гораздо глубже и умнее, чем может показаться из социальных сетей. И о будущем они задумываются посерьезнее нас.

– Пока народ пассивен и мало чем интересуется. Даже пенсионная реформа не вызвала социального взрыва. Почему, как вы считаете?

– Я с самого начала говорил, что сразу социального взрыв не будет, будет отсроченная реакция. Когда люди начнут с этой реформой сталкиваться лично, когда это наложится еще на какие-то обстоятельства... Вы же знаете, что даже в обычной жизни у вас могут долго накапливаться неприятности, но что-то мелкое вдруг становится спусковым крючком. Более того, можно накануне проводить соцопросы, и 99% скажет, что настроены мирно и ни в чем участвовать не будут. Это классические ошибки социологии. Никто не знает, что сработает, чтобы эмоции вдруг превратились в поведение. Давление начнется снизу и будет носить спонтанный неорганизованный характер. Возникнет патовая ситуация: власть просто перестает работать. И будет пытаться на локальном уровне договариваться с протестующими. Это будет происходить и на более высоком уровне. Когда система входит в неравновесное состояние, от действий небольших групп и отдельных личностей зависит гораздо больше, чем в обычное время.

– Получится ли у власти закрыть интернет и к чему это может привести?

– Технически это затруднительно, но усилия прикладываются. Думаю, с началом кризиса в больших городах начнут отключать социальные сети, и тогда все выйдут, как говорится, в офлайн. Те люди, которые принимают решения, не представляют, какую соцсети играют роль в нашей жизни. Кто-то выйдет на улицы в состоянии «ломки», кто-то вдруг откроет для себя живое общение. Важная миссия социальных сетей – они снимают политическое напряжение. Это последний социальный громоотвод. Так что закрыть соцсети будет тем же самым, что сухой закон при Горбачеве.

https://philologist.livejourna...