Статья Селюнина и Григория Ханина "Лукавая цифра", вышедшая в журнале "Новый мир" №2 1987 год, явилась подлинным потрясением для миллионов советских людей..., чуть ли не впервые в Советском Союзе рассказав об искажениях в официальной статистике.
«Полные данные не показывают даже заказчику»
Как один дополнительный вопрос ВЦИОМа увеличил рейтинг Владимира Путина вдвое...
Майский опрос Всероссийского центра исследования общественного мнения (ВЦИОМ) показал снижение уровня доверия россиян Владимиру Путину до минимума за 13 лет. В мае 2019 года решение важных государственных вопросов Путину были готовы доверить 33,1% респондентов, год назад таких было 47,4%, а весной 2014 года — 70%.
Глава центра Валерий Федоров объяснил негативный тренд эффектом «черных очков»: после пенсионной реформы россияне растеряли социальный оптимизм и больше не ждут улучшения экономической ситуации в стране. При этом рейтинг одобрения деятельности президента, по оценкам того же ВЦИОМа, составил 65,8%, то есть существенно выше рейтинга доверия.
В Кремле заметили это несоответствие: «Как коррелируют эти данные: как может падать доверие, но при этом расти электоральный рейтинг?» — удивился пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.
Ответ социологов не заставил себя долго ждать: Федоров пояснил, что при определении уровня доверия применяется другой метод с использованием открытого вопроса, когда респондент должен самостоятельно назвать политиков, которым доверяет.
На следующий день ВЦИОМ скорректировал методику, дополнив ее закрытым вопросом, после чего новый рейтинг доверия Владимира Путина достиг отметки 72,3%.
«Мы впервые в истории опросов решили 29 мая напрямую спросить людей: вы Путину доверяете или нет? При этом каждый мог выразить доверие Путину как президенту, как человеку, как наставнику. Каждый решал сам. Результаты сенсационные. Они показали, что Путину доверяют не 30%, а 72,3%», — заявил Федоров.
«Новая» поговорила с директором Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС Дмитрием Рогозиным о том, что не так с методической культурой ВЦИОМа и как опросные фабрики конструируют общественное мнение.
«ВЦИОМ как наперсточник работает с цифрой»
— Это хорошо, что ВЦИОМ проявляет такую «методическую гибкость»? Или же это очередное подтверждение того, что дизайн опроса во многом определяет его результаты?
— Такие скачки говорят только об одном — о том, что в методике называется ненадежностью данных. Когда под критикой так меняются показатели, это выглядит весьма сомнительно. Если раньше кто-то сомневался, доверять или не доверять несчастным [опросным] социологам, то сейчас они могут точно говорить: не доверять и не смотреть на эти данные, которые начинают меняться, когда начинается общественная дискуссия.
Нет ничего странного в том, что цифры меняются. Странно выглядит именно их подача на фоне того, что происходит общественный резонанс, а администрация президента высказывает свое «фи». Мы не знаем исходные параметры, какие установки были даны интервьюерам, как был проведен инструктаж, не знаем, какие вопросы стояли до и после, как они задавались. Могла интонация поменяться в вопросе, мог стоять предварительный вопрос, который, если пофантазировать, мог отсылать не к внутренней политике, а к внешней, где на протяжении многих лет Путин воспринимается как сильный лидер. У нас нет культуры предоставления всей методической информации, чтобы можно было выносить суждения.
— Откуда вообще берется такой разброс между рейтингами одобрения и доверия президенту?
— Здесь наша власть в очередной раз попала в интерпретативную ловушку. Если об этих опросах судить как об отдельных, то это все равно что играть с наперсточником и перекидывать шарик из одной корзины в другую. Проблема в том, что на опросы общественного мнения такого рода очень сильно влияет контекст — то, какие вопросы задавали до и после, как себя вел интервьюер. Нельзя гадать на кофейной гуще, почему этот показатель падает, а другой, наоборот, растет в ситуации с вопросами, которые сами по себе довольно неоднозначные.
Даже если у [главы ВЦИОМа Валерия] Федорова спросить напрямую, что такое доверие, он, наверное, растеряется.
А интервьюеры, не сомневаясь в респондентах, спрашивают, доверяют ли они Путину.
На то, что власти попадают в методическую ловушку, показывает последний пример с опросом в Екатеринбурге. Основная коллизия была в том, что социологи тайно провели опрос из 41 вопроса, а показали потом всего шесть.
Как мне кажется , уже было сказано не раз..:
-Бывает просто ложь, бывает наглая ложь, а ещё бывает СТАТИСТИКА...!
"Лукавая цифра"...
Несколько лет назад в одну из центральных газет написал шофер. Читатель сообщил любопытный факт. Бригада водителей вывозила продукцию обувной фабрики. Интереса ради они сложили по путевым листам вес груза за день, а результат разделили на количество вывезенной обуви. Оказалось, что один ботинок весил в среднем двенадцать килограммов... Приписки на грузовом автомобильном транспорте появились полвека назад. В ту пору толком не могли подсчитать хотя бы примерную цифру грузооборота и на всякий случай взяли явно завышенную величину. Проверки контрольных органов показывают, что истинный объем перевозок грузовиками составляет едва 20—30 процентов от того, что показан в отчетах.
Если бы искажения экономической информации ограничивались грузовым автотранспортом, мы как-то пережили бы такую беду: доля этой отрасли в создании общественного продукта относительно скромна. Но, к сожалению, подобное явление приобрело широкие масштабы, и сейчас легче, пожалуй, назвать отрасли, где искажения в отчетности невелики либо их нет вовсе. До недавнего времени образцом в этом смысле был железнодорожный транспорт. Там объемы перевозок легко проверяются весом продукции, произведенной в стране, так что нет оснований подозревать железнодорожников в приписках. Да и сделать их здесь трудно, а выявить просто. К тому же в этой отрасли еще с конца прошлого века действуют традиции добросовестной статистики. К несчастью, и тут в последние три года ситуация стала меняться к худшему. Но к этому мы еще вернемся. Заслуживает доверия статистика в сельском хозяйстве. Заготовители заинтересованы в том, чтобы заплатить за продукцию поменьше, и поэтому склонны скорее занизить, чем завысить объем заготовок. Конечно, положение и здесь не идеальное. Не так давно вскрыты весьма крупные приписки заготовок хлопка в Узбекистане. В промышленности достоверны данные о производстве электроэнергии. Учет киловатт-часов автоматизирован, и мы просто не представляем, как тут можно словчить. Достаточно объективны сведения о производстве в черной и цветной металлургии, в промышленности строительных материалов. Отчего же в одних отраслях ситуация довольно благополучна, а в других отчетам верить нельзя? Узнать это важно. Ведь если мы желаем всерьез искоренять искажения экономической информации, то первым делом надо уяснить, где, в каких отраслях нужно искать липу. Обобщающим показателем масштабов производства в промышленности, да и не только в ней, служит объем продукции в рублях. Живучесть этого показателя понятна. Чтобы определить, сколько все мы вместе сделали за год или за месяц, нам надо всю продукцию привести, так сказать, к общему знаменателю. Сложить булки с тракторами удобнее всего через рубли. Других измерителей, кроме денег, не придумано (попытки были, но безуспешные). Когда план выполнить трудно либо вовсе невозможно (а такое, увы, бывает), набрать недостающий объем в рублях мыслимо двумя способами: впрямую приписывая натуру (штуки, тонны, метры, киловатт-часы и т. п.) или повышая цену каждой единицы продукции. Первый путь опасен, уголовно наказуем. Гораздо проще и безопаснее второй. Но тут разные отрасли попадают в явно неравное положение. Хуже всего, металлургам, энергетикам, угольщикам, изготовителям строительных материалов, отчасти химикам — словом, работникам сырьевых отраслей. Ассортимент продукции у них устойчив, новые виды изделия появляются редко. А на старую продукцию оптовые цены давно утверждены, записаны в прейскуранты, нарушать их столь же опрометчиво, как делать прямые приписки. Да покупатель и не заплатит дороже, чем положено. Иная ситуация в обрабатывающей индустрии —например, в машиностроении. Конечно, и там давно освоенную продукцию продают по твердым ценам, указанным в прейскурантах. Но ассортимент продукции здесь быстро меняется. Машиностроители в прошлой пятилетке в среднем за год осваивали производство примерно трех тысяч видов новых изделий (для сравнения: все остальные отрасли индустрии, вместе взятые,—лишь по 700 видов в год).'Естественно, цен на эти вещи в прейскурантах нет, их надо утверждать заново. А это дело долгое — бывает, годы проходят. Чтобы не тормозить технический прогресс, и без того медленный, на новинку устанавливают разовые и временные оптовые цены. Вот где раздолье для любителей легкой жизни! Не составляет труда накрутить любую цену. Да и постоянная цена, которую впоследствии утвердят, обычно мало отличается от временной. Уличить виновников довольно-таки непросто. У них наготове великолепное оправдание; новое изделие лучше старого, естественно, и стоит оно дороже. Однако цена обычно растет в гораздо большей степени, чем улучшаются потребительские свойства продукции. Скажем, обычный токарный станок, изготовленный столичным заводом “Красный пролетарий”, стоит около 5,5 тысячи рублей. Тот же станок с числовым программным устройством —- 40 тысяч, а оснащенный еще и роботом — 70 тысяч рублей. Насколько же машина, снабженная всеми чудесами техники, производительнее обычной? А в полтора раза. Значит, и цена должна бы подняться максимум в полтора раза, иначе новая техника будет невыгодна покупателю. Но попробуйте поговорить с заводчанами. Они как дважды два докажут, что еще мало берут за новинку. На первых порах затраты на ее производство исключительно велики и не покрываются даже очень высокой ценой. Кто же в таком случае будет двигать технический прогресс себе в убьгток? Однако во всем мире расходы этого периода возмещаются за счет прибыли от традиционной, хорошо освоенной, запущенной в серию продукции, ибо по безумной цене новинку никто не покупает и изготовитель может прогореть. Приписки и игра цен—наиболее очевидные способы искажения информации. Но есть еще один, завуалированный. В 1985, году на 33 предприятиях качество изделий в виде опыта стали проверять работники Госстандарта СССР, в дополнение к контролю со стороны заводских ОТК. На первых порах вневедомственные инспекторы выбраковывали до 80 процентов изделий... Даже грубые прикидки показывают, что общая величина искажений в обрабатывающей промышленности велика. Приведем расчет, который при желании может проверить любой читатель по ежегодникам "Народное хозяйство СССР". Продукция машиностроения за 1956—1975 годы в стоимостном выражении возросла в 9.36 раза. Но если взять выпуск тракторов, автомашин, вагонов, дизелей, электромоторов и еще ряда изделий в штуках либо в других натуральных измерителях (всего мы взяли 48 видов продукции машиностроения), то рост в среднем составив 4,24 раза. Тоже, конечно, немало, но до стоимостных приростов далековато. Расчеты более тонкими методами (примерно по сотне видов машин и оборудования) убеждают, что в 1976-1983 годах разрыв между показателями углубился; в физических единицах производство техники возросла за этот период на 9, а при исчислении в рублях — на 77 процентов Официально признана только вторая цифра, по ней и судят о темпах развития машиностроения. Темп, конечно, великолепный, неясно лишь, куда запропастились колоссальные прибавки производства. Ответ как раз и дают расчеты в натуре: речь идет о машинах, которых не было. Но такие расчеты — наша частная инициатива. Впрочем, нечто подобное делается и в практике хозяйствования. Между плановиками и производственниками существует на этот счет как бы молчаливое соглашение: отраслям, где трудно накрутить нереалистические объемы производства, в планы дают божеские; задания же, например, машиностроителям по приростам продукции в рублях много выше. Расчет прост: какие-то прибавки должны остаться и после исключения бумажных приростов. В предположении о молчаливом уговоре нет ничего невероятного. Плановики ведь изучали жизнь не по одним учебникам экономики и статистики, а в большинстве сами когда-то работали на предприятиях и министерствах и отлично осведомлены в ухищрениях с отчетами. По части искажения информации от машиностроителей и автомобилистов не отстают и строители. Оптовых цен в собственном смысле у них нет. Стройки неповторимы и на каждую составляется своя смета. Если исполнители не укладываются в нее, денег добавят. Повод для удорожания всегда под рукой; это не учли, то забыли. Статистика показывает нам непрерывный рост строительства. Измерителем успехов служит объем строительно-монтажных работ - в сущности, тот же вал. В него включают стоимость израсходованных ресурсов и прибавку, созданную живым трудом. Проще сказать, строителей уважают за то, что они израсходовали (освоили) много денег. (Занятная подробность. Этот измеритель был введен в практику планирования и учета в начале 30-х годов. Как было сказано тогда в директивном документе, введен временно, до нахождения лучшего показателя. Лучшего не найдено.) По такому счету за всю пятую пятилетку (1951—1955) объем строительно-монтажных работ составил 52,1 миллиарда рублей, а в последнее десятилетие ежегодно осваивается более 60 миллиардов. Причем ЦСУ СССР к этим цифрам делает примечание: данные приведены в сопоставимых ценах. Динамика ошеломляющая. Однако по современным представлениям сам по себе рост объемов строительства достижением еще не является. Поворот к эффективной экономике означает простую вещь: надо бережно расходовать четыре ресурса, применяемых в производстве: на единицу конечного продукта нужно использовать меньше живого труда, меньше предметов труда (сырья, материалов, энергоресурсов), меньше основных производственных фондов, наконец, меньше тратить капиталовложений на единицу прироста производства. Здесь всё перечислено; пятого ресурса вы не выдумаете. Но чтобы расходовать меньше средств на единицу прироста производства (в конечном счете на добавочный рубля национального дохода), требуется за те же деньги вводить больше новых мощностей. Если расходы в сумме растут, то еще быстрее должны прибавляться реальные мощности. Тогда экономику можно считать эффективной. Длительное время события развиваются в обратную сторону. Четверть века назад страна ежегодно вводила не меньше, а то и больше мощностей по производству электроэнергии, чугуна, стали, готового проката, по добыче угля, нежели в 1983 году. И это при огромном увеличении расходов, в том числе и на производственное строительство. Ситуация особенно усложнилась в десятой пятилетке, то есть во второй половине 70-х годов. Новосибирские ученые К. Вальтух и Б. Лавровский просчитали реальные вводы новых мощностей в натуральных измерителях1. (Поясним, что это значит. Если построена, к примеру, шахта, то определяется, сколько тонн угля она способна дать за год, если электростанция — то сколько киловатт-часов она за год выработает.) Всего исследователи взяли 59 видов мощностей. Этот перечень практически охватывает все новые производственные объекты, сданные в эксплуатацию. И что же? В десятой пятилетке вводили в действие меньше, нежели в девятой, мощности 42 видов. 42 из 59! Этот неприятный процесс продолжался и позднее. В 1981— 1983 годах снова абсолютно уменьшался ввод предприятий по производству электроэнергии, добыче угля, железной руды, выпуску стали, труб, удобрений, пластмасс и многого другого. Всего падение отмечено по 38 видам новых мощностей из 55 учтенных. В ряде отраслей прибавки не восстанавливала даже выбытия старых мощностей, которые свое отслужили и подлежат списанию. Вот уже лет десять мы проделываем такие же расчеты и можем подтвердить выводы новосибирских экономистов. Хозяйственники “зевнули” затухание инвестиционного процесса не в последнюю очередь по той причине, что статистика как ни в чем не бывало сигнализировала о благополучии в строительстве — объемный стоимостный показатель стремительно рос.
Ошибки при исчислении объемов продукции тянут за собой длинный шлейф искажений и по другим экономическим показателям. Вся информация становится зыбкой, гадательной. Так, накладки при оценке фондов и их отдачи в свой черед искажают информацию о себестоимости, прибыли, рентабельности, нормах амортизации. А исходный объемный показатель продукции тем часом продолжает свое черное дело. Он уродует отчеты о производительности труда. Производительность—это сколько продукции в рублях изготовил за один год усредненный работник. В числителе, стало быть, все тот же объем производства, в знаменателе — количество занятых. Искажать знаменатель смысла нет, а вот с числителем, как вы понимаете, неладно. Значит, производительность труда в отчете будет завышена в точности во столько раз, во сколько преувеличен реальный объем продукция. Вы заметили, как переплелись все ошибки? Искажение объемов продукции перекинулось на оценки производительности, фондов, от них на все отчетные цифры. Дива в том нет — в экономике все взаимосвязано. Но именно по этой причине трудно навести порядок в статистике. Нельзя, скажем, сегодня очистить от неточностей один показатель или одну отрасль, завтра взяться за другие. Так еще больше напутаешь. Для плановиков цифра, статистика — все равно что карта для морехода. Недалеко уйдет корабль, если на лоции неверно нанесены мели и рифы. В экономике неточность “лоций” обходится еще дороже. Расскажем одну тяжелую историю. События, о которых пойдет речь, настолько значимы для судеб страны, что читатель вправе знать о них, Для нашей же темы тут то поучительно, что в основе серии роковых ошибок лежал неверный анализ, а в конечном счете несколько искаженных цифр. Зима 1984/85 года надолго останется в памяти железнодорожников. Машинист зачастую не видел перед собой рельсов и вслепую таранил сугробы. В Министерстве путей сообщения нам показали снимки: узкие туннели путей, по бокам снежные стены в два человеческих роста. Такого мы прежде и в Заполярье не видывали, а снимки сделаны в средней полосе России. Были случаи, когда пассажирам занесенных поездов доставляли еду вертолетами. На огромном полигоне магистралей резко замедлилось движение, грузы не удавалось протолкнуть. Вполсилы работали домны. Упали перевозки угля, леса, удобрений, горючего. Счет запасам топлива на электростанциях пошел на часы и минуты. Предприятия были переведены на особые графики снабжения электричеством. В этих условиях железнодорожники сделали все, что в человеческих силах. До 200 тысяч человек ежедневно работали на расчистке путей нередко без сна и отдыха. Когда снега растаяли, предстояло спокойно разобраться в уроках, преподанных разгулом стихий. Они лишь высветили и до предела обострили недуги, коими транспорт страдает уже изрядное время. Представился случай побеседовать с первым заместителем министра В. Гинько. Мы задали простой вопрос: могут ли железные дороги перевезти за год сверх плана... ну, хотя бы 30 миллионов тонн грузов? Цифра, заметим, ничтожная, она не составляет и процента объема перевозок. Руководитель ответил определенным “нет”. А если бы понадобилось увеличить перевозки на сотни миллионов тонн? Между тем в тяжелом для транспорта 1985 году одного угля было добыто на 70 с лишним миллионов тонн меньше, чем предусматривалось первоначальными заданиями пятилетки. Меньше, чем планировалось, произведено металла, цемента, удобрений... Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: железнодорожникам не понадобилось перевозить эти сотни миллионов тонн грузов. Выясним, что же происходит с железнодорожным транспортом, В наших разысканиях помог случай. Оказывается, над этими делами давно размышляет заместитель министра черной металлургии В. Панкрушин (кстати, инженер-путеец по образованию) Виктор Иванович подсказал идею анализа, а методику мы разработали вместе с ним. Для оценки ситуации на транспорте есть один ключевой показатель —. оборот вагона, то есть время от его загрузки до очередной загрузки. Чем длительнее оборот, тем меньше рейсов успевает сделать каждый вагон за год. Значит, для перевозки того же количества грузов понадобится больше вагонов. В ту злополучную зиму по понятным причинам оборот замедлился сверх обычного, и стало остро недоставать порожняка. Руководители МПС забили тревогу: мол, клиенты затягивают выгрузку. Основания для претензий имелись. По норме грузополучатель обязан опорожнить вагон в среднем за 7 часов, а на деле вот уже два десятилетия прихватывает лишний час. Министр Н. Конарев (и не один) всю зиму день за днем проводил совещания по проводам об ускорении выгрузки. Эффект, разумеется, был, но не сказать чтобы очень существенный. Отчего так? Чтобы оценить значение лишнего часа под выгрузкой, мы проследили, под каким перевозочными операциями занят вагонный парк. Для анализа взят благополучный период, когда не наблюдалось ни заносов, ни морозов. Вот что показал расчет, не опровергнутый, между прочим, и специалистами МПС. Из каждых из 100 вагонов в любой момент непосредственно в движении находятся только 22. Еще 10 вагонов стоят на промежуточных станциях (это нормально - без остановок грузы не возят). 9 вагонов находятся под погрузкой и разгрузкой у клиентов на законном основании и еще один там же, но уже незаконно., поскольку грузополучатель не уложился в нормативный срок. Вот это-то последний вагон, единственный в каждой сотне, и стал поводом к многолетней "холодной войне" с клиентурой, на нем прямо-таки свет клином сошелся. Но мы насчитали в работе 42 вагона из сотни. где же остальные 58? Они простаивают в хозяйстве МПС. Не многовато ли ? И что всего неприятнее, число это растет. В благополучном для транспорта 1983 году вагон оборачивался на 34 часа дольше, нежели в 1965-м. Замедление произошло исключительно на путях МПС. Эти 34 часа железнодорожники замечать не желают, им вынь да положь единственный час, потраченный клиентами сверх нормы. Годовое количество рейсов каждого вагона упало за этот срок с 70 до 55. При росте перевозок стало хронически не хватать "тары". Будем объективны. Не по злой воле транспортники замедлили продвижение грузов. Дальнейший анализ выявил, что исчерпана пропускная способность дорог. Та тяжелая зима наглядно показала, чем это грозит: вагонами были забиты станционные пути, предназначенные для формирования поездов и сортировочной работы. На отдельных участках это привело к параличу транспорта. Стало ясно, что достигнут некоторый предел насыщенности дорог подвижным составом. Добавка вагонов не увеличит перевозок, а только замедлит движение. Стало быть, капиталовложения, отпускаемые отрасли, нужно устремлять по преимуществу на электрификацию грузонапряженных магистралей, прокладку вторых путей, развитие станционного хозяйства- короче, на увеличение пропускной способности дорог. Но руководители министерства держатся иной стратегии: давай больше вагонов. С этим прицелом сверстан проект плана на новую пятилетку. Отрасль настаивала на росте капиталовложений в 1.6 раза. По наметкам Госплана СССР вложения хоть и увеличились , но в меньшей степени. Чем же пожертвовали железнодорожники? Чем угодно, только не заказами на подвижной состав. Зато с легкой душой министерство удовлетворилось скромной суммой на строительно-монтажные работы. А ведь эта часть инвестиций решающим образом влияет на пропускную способность дорог. Похоже на то, что еще пятилетка будет потеряна для нормализации положения на транспорте. А упредить беду всегда проще и дешевле, чем наверстывать упущенное. С каждым потерянным годом потребность в затратах будет неумолимо нарастать. И от них все равно не уйти - продукцию транспорта не заменишь другой, не купишь на валюту. Доказывая свою правоту, руководители отрасли показали нам записку о вагонах. В ней утверждается: среднесуточный пробег грузового вагона с 1959 по 1984 год возрос на 60 процентов. Естественно эту величину нельзя наращивать беспредельно. Резервы использования подвижного состава вроде бы кончаются, его надо пополнять. В действительности, как показали несложные расчеты, пробег возрос только на 5.2 процента. Чтобы ошибиться в 11 раз, нужно очень хотеть того. Помимо прямой подтасовки цифр в приведенном сопоставлении содержится искажение , хитро замаскированное, такое, что не вдруг и заметишь. Почему нынешнее время сравнивается с 1959 годом ? Читающий невольно будет подразумевать, будто начиная с той поры пробег непрерывно возрастал и теперь близок к пределу. Не так было дело. Пробег и впрямь увеличивался, но до 1971 года, а затем стал заметно падать. Если отсчитывать от высшей точки, когда-либо доставшейся транспортом (1971), то в 1984 году показатель пробега ухудшился на 8 процентов, а не шел в гору, хотя бы и неспешно. Что же выходит? Железнодорожники сообщают: мол, за четверть века мы улучшили использование вагонов. А надо бы доложить другое: вот уже три пятилетки мы все хуже и хуже используем подвижной состав. Далее в записке сказано: четверть, а согласно другому абзацу треть парка — это устаревшие и изношенные вагоны, построенные до 1964 года. Так четверть или треть? Но не будем придираться к мелочам. Неверны обе цифры. Сведения о выпуске и зарубежных закупках вагонов публикуются. Достаточно решить простую задачку на сложение — и будет ясно: с 1965 по 1985 год МПС получило никак не меньше вагонов, чем насчитывается сегодня во всем парке. Сколько-нибудь заметная доля устаревших вагонов могла образоваться при том условии, что отрасль в массовом порядке выбраковывала новые вагоны, сохраняя в работе старые. Мы слишком уважаем железнодорожников, чтобы предположить этакую нелепицу. Без труда оценив значение опротестованных цифр для выводов, которые содержатся в записке, упоминавшийся уже первый заместитель министра В. Гинько отослал нас к автору документа — тогдашнему начальнику главка вагонного хозяйства В. Калашникову. Как выяснилось, тот лишь подмахнул записку. Вызвали исполнителей. Оказалось, они просто взяли цифры из какой-то разработки научного института. Впрочем, наши расчеты они охотно признали. А ведь фальшивые цифры многократно повторялись потом в переписке с Госпланом, были сообщены в еще более высокие инстанции. С учетом их принимались достаточно важные решения. Не может быть и речи о том, что специалисты отрасли добросовестно заблуждались. Был у них свой интерес. Представьте себе, что министерство направило бы капитальные вложения в основном на развитие пропускных способностей дорог. Прокладывать вторые пути, электрифицировать магистрали, удлинять станционные пути при перенапряжении дорог нелегко. Скорее всего движение на определенный период уменьшится — строители будут мешать эксплуатационникам. Чего доброго, могут упрекнуть: вам выделили десятки миллиардов рублей, а вы сократили перевозки! Надо иметь мужество, чтобы ответить: знаем а скорых перемен не обещаем, но другого выхода все равно нет. Требовать же новые варены много проще... Без точной цифры просто немыслимо предвидеть события — планы будут сами по себе, жизнь сама по себе. Встанем мысленно на место плановика. Перед ним отчет: такая-то отрасль в прошлой пятилетке увеличила производство на 40 процентов. Вряд ли на перспективу плановик задаст меньший прирост, хотя в глубине души и подозревает, что отчет завышен. Да и кто позволит ему вольничать! На первый раз скептику объяснят; дашь им прирост в 20 процентов, так они эту цифру одними ценами накрутят, реальный выпуск продукции может и упасть, этого ты хочешь? Нет, этого плановик не хочет. Под завышенный план в рублях верстается натура — столько-то тракторов, турбин, генераторов, станков и прочих приятных вещей. Теперь их можно распределить между будущими потребителями. По объемному заданию рассчитывается производительность труда, себестоимость, материалоемкость... На бумаге все прекрасно и удивительно. Арифметических ошибок нет, балансы стыкуются, пропорции в ажуре. Дальше начинается грешная жизнь. На поверку промышленность не даст и четверти намеченных прибавок в натуре. Это не предположение. К примеру, в прошлой пятилетке планировали увеличить добычу угля на 54—84 миллиона тонн, фактический прирост составил 10 миллионов. Производство проката черных металлов предполагалось нарастить на 14—17 миллионов тонн, на деле прибавка равна 5 миллионам. Выпуск цемента поднялся на 6 миллионов тонн при задании 15—17 миллионов. Желающие могут самостоятельно продолжить сличение планов и реалий — задания на пятилетку публиковались, отчеты тоже. Вот и приходилось на ходу перекраивать планы, подгонять их под реальные ресурсы: недодано цемента и леса—сокращай строительство, в долгу металлурги— уменьшай задания машиностроителям Что ж, на нет и суда нет. А как быть с зарубежными партнерами? Им дела нет до наших объективных трудностей. Им натуру подай тонна в тонну, штука в штуку. Небрежение цифрой может затруднить контроль за исполнением и нынешней пятилетки. Укажем только на одну опасность. Как известно, новый план буквально пронизан идеями технического прогресса. Материальным носителем прогресса служит продукция машиностроения. Этой ключевой отрасли дан теперь решительный приоритет: машиностроительный комплекс должен прирастить производство на 43, а вся остальная промышленность—примерно на 20 процентов. Опережение более чем двукратное. Но мы уже знаем, что машиностроение — рекордсмен по части вздувания оптовых цен, по которым как раз и исчисляют тепы развития. По нашим расчетам, за каждую из четырех предыдущих пятилеток неучтенный, однако же существовавший в жизни рост цен в этой отрасли колебался у пределах 27—34 процента. Что если такое повторится? Из 43 процентов запланированного увёличения продукции машиностроения процентов 30 может быть получено на Бумаге, без каких-либо усилий. Отчет покажет исполнение плана, обозначит крупный структурный сдвиг в сторону машиностроения, а фактически намеченного опережения может и не произойти. Нам останется тогда лишь горько сетовать: вроде бы к замысел был прицельно точный, и в жизнь он проведен, а настоящего эффекта опять нет. Надеемся, однако, что теперь контроль станет иным. Не случайно в докладе на июньском (1985 года) Пленуме ЦК КПСС М. С. Горбачев назвал игру цен чрезвычайно опасной тенденцией и подчеркнул: “Искусственное завышение цен не лечит экономические болезни, а лишь развращает работников, тормозит технический прогресс”. Искажение информации, на наш взгляд,— главная причине товарно-денежной несбалансированности (денег у населения больше, чем нужных товаров в торговле). За бумажную продукцию платят ведь настоящие рубли. Подсчитано, что в машиностроении фиктивный рост производства составляет; как минимум 5 процентов в год. За такую прибавку полагается увеличить фонд зарплаты процента на 3, что и делают. Добавочные деньги на руки розданы, а под них ничего не произведено. Откуда же возьмется баланс денег и товаров? Трудно поверить, но, оказывается, можно безбедно жить, не производя уж решительно ничего, кроме цифры. Вот какую историю нам довелось однажды исследовать. По договору московский завод “Электросвет” должен был изготовить и отгрузить на сотни тысяч рублей светильников, а управление Мосгорэлектроприборснабсбыт (не слово, а коленчатый вал многоцилиндрового двигателя!) обязалось принять их на свой склад, оплатить и затем торговать ими уже от себя. Однако ни одного светильника на склад не поступило - завод, как и прежде, продавал их прямо заказчикам. Так удобнее. Лишь по бумагам выходило, будто предприятие продавало продукцию через перекупщика. Тем часом договаривающиеся стороны - завод и снабженцы—затеяли по переписке спор: чьим транспортом возить товар, каков допустимый бой изделий в пути... Позвольте, какой транспорт, какой бой? Ведь перевозились-то, как: бы это сказать, лишь тени светильников. Гоголевский герой, раньше чем оформить схожую куплю-продажу как известно, счел нужным выяснить: а соответствует ли сия негоция видам государства? Поставим этот вопрос и мы с вами. Договор отражает вполне земные интересы. Если по документам светильники поступают не прямо к потребителю, а через посредника, то полная стоимость их дважды засчитывается в товарооборот (сперва купили, потом -продали). От товарооборота зависят штаты и фонд зарплаты снабженческих организаций, по росту товарооборота оценивают повышение производительности труда у снабженцев и много чего еще считают. На бумаге помянутые негоцианты выглядели передовиками из передовиков; на каждый рубль зарплаты снабженцы давали 4 рубля прибыли. Штаты росли год от году: раз найдено золотое дно для народного хозяйства, грех экономить на добытчиках. Не нужно, однако, специального образования, чтобы сообразить: прибыли здесь не создавалось вообще. Потребитель платил снабженцам зазря. Оптовая цена светильников возросла на величину наценок, и возникла видимость общего увеличения производства. Все довольны, все правы, в виноватых ходит одна казна, отстегивающая жалованье тунеядцам. Среднепотолочная цифра—поистине манна небесная для растяп и ворюг. 3 Экономическая наука не пользуется у публики, большим авторитетом. Великих открытий мы не сделали. Нет у нас своих Анохиных, Колмогоровых, Семеновых, Капиц. Будем самокритичны —есть изрядная доля истины в расхожей шутке: два экономиста — три мнения. С поразительной легкостью наш брат обосновывает всевозможные перестройки, реорганизации, новые показатели, а придут, иные времена — с тем же холодным пафосом бичует их. Даже между собой мы, похоже, перестали разбираться, какие шараханья проделал тот или иной ученый муж, лишь бы "попасть в струю". Если в 20-е годы в экономисты шли лучшие ( мы и сегодня гордимся питомцами высшей школы той поры), то теперь сюда идет разве что середняк. Радужные надежды возлагались на применение в экономике математических методов и ЭВМ . Сегодня эта мода схлынула. И потому, в частности, что математики без точной цифры не бывает. Закладывать в ЭВМ ложную информацию - с тем же успехом можно кормить корову опилками. Молока определенно не будет.
Слов нет, не все экономисты плохи. Были и есть среди них люди высокого профессионализма , одаренные чувством гражданского долга. Отношение к достоверности информации более всего определяет масштаб экономиста. Когда науке предлагали обосновывать очередные реорганизации, больше писать о достижениях , требовались и мужество и квалификация, чтобы честно предупредить о реальных тенденциях развития экономики. За это орденов не давали , а вот наоборот - случалось.
Борьба с искажениями информации - увлекательная страница истории отечественной экономической мысли. Напомним некоторые факты, попутно назовем несколько добрых имен. За достоверную цифру эти люди , бывало рисковали всем. Да послужат они нам примером и опорой. Не их вина, что борьба за верную цифру затянулась.
Серьезные искажения информации обнаружились в нашем народном хозяйстве во второй половине 20-х годов. До 1925 года статистика исчисляла развитие промышленности примерно так же , как это делают по сей день в большинстве стран: данные о производстве продукции в натуре за предшествующий год сравниваются с теме же сведениями за последующий. Но видов продукции много - сейчас их у нас в стране около 24 миллионов. Ясно, что в разумный срок немыслимо сличить выпуск их всех. Для сравнения берут лишь их малую часть , но неприменно такие, которые удовлетворительно характеризуют общий темп развития индустрии. В этом смысле отличный, прямо-таки восхитительный измеритель - производство электромоторов в штуках и суммарной мощности. Коль скоро это основной тип двигателя в промышленности, смело можно предположить: выпуск техники для индустрии увеличился не в большей степени, чем приросло производство моторов. Обычно достаточно взять несколько десятков, в крайнем случае несколько сотен подобных ключевых продуктов, чтобы давно известными статистическими методами вывести общий темп развития промышленности. Заметьте, расчет идет сперва в штуках , тоннах , метрах и других физических единицах (итог выражается за тем в строго сопоставимых ценах). Полученный результат поэтому и называется индексом физического объема промышленной продукции. Если индекс нынешнего года сравнительно с годом прошлым равен 1.06, то это значит: производство возросло в 1.06 раза, или, что то же самое, на 6 процентов.
В ту далекую пору итоговая цифра индекса интересовало общество в целом, но никого в особенности. Ситуация стала меняться по мере централизации управления. Предприятиям начали задавать директивный план, в том числе и по общему объему производства. Раз план - значит, отчет об исполнении. В ответ попадает вся без изъятия продукция. По сумме заводских отчетов исчисляется общий темп развития. На первый взгляд этот способ счета точнее - учтены уже не отдельные продукты выборочно, а все изготовленное. Очень скоро, однако, выявилось, что отчеты привирают. В 1926 году председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский заметил: "Я утверждаю, что цифры, которые дают нам тресты, раздуты, они фантастичны. Та отчетность, которую мы собираем, есть фантастика, квалифицированное вранье... По этой системе выходит так, что ты можешь врать сколько угодно" (Ф.Э. Д. Избр. произв. М. Политиздат. 1977, т.2 стр. 497)
Надеемся, понятно, в чем тут парадокс? Учет-то шел теперь не в натуральных единицах, как прежде, а в рублях - задание заводу по общему объему производства иначе как по стоимости не выразишь. В этом случае отчет достоверен при двух условиях: оптовые цены неизменны, номенклатура продукции тоже. Но так не бывает - иначе наблюдался застой в экономике. А как раз во второй половине 20-х годов началось быстрое обновление продукции . Новый способ оценки становился все менее достоверным .
В январе 1928 года на совещании по промышленной статистике собрались специалиссты из всех ведомств и регионов страны. Ни один участник не высказался за новый метод счета. Подчеркиваем: ни один, включая и работников ЦСУ СССР. Предпочтение было отдано надежному старому способу. Но за словами не последовало действии. И понятно почему. Раз предприятиям, главкам, всей промышленности планируют объем производства в рублях, надо проверить исполнение. А как проверить иначе, нежели по тому же стоимостному показателю? Если считать двумя способами — старым и новым,— то какому отчету верить? Ведь одно и то же предприятие может одновременно оказаться и передовиком и отстающим.
Правда, в Конъюнктурном институте Наркомата финансов под руководством Я. Герчука продолжали еще исчислять индексы физического объема. В ЦСУ СССР по инициативе видного статистика М. Смит тем же способом определяли изменение производительности труда, но только в научных целях. Индексы Герчука и Смит отклонялись от официальных отчетов—с годами все резче. Возникло как бы две статистики. Одна сигнализировала о громадных скоростях индустрии, другая — о более скромных достижениях. К началу 1930 года исчисление индексов прикрыли.
Между тем оптовые цены галопируют, ежегодный рост их измеряется уже двузначной цифрой. Идет первая пятилетка. Стремительно обновляется ассортимент продукции, возникают новые отрасли индустрии - идеальная почва для роста цен.
В 1930 году выходит книжка Ю. Бердичевсого "Учет и планирование производительности труда" с предисловием будущего академика С. Струмилина. Автор, начальник планового отдела крупного машиностроительного завода в Одессе, знаком с последствиями недостоверного учета не понаслышке. Производительность труда на заводе, если считать общепринятым способом, по его свидетельству, поднялась за год на 90 процентов. А если исключить рост цен—на 10 процентов. Автора смущает “недостаточная доказательность и технико-экономическая обоснованность всех расчетов. Берем ли мы установление задания роста производительности труда для отдельного предприятия, берем ли то же для группы предприятии, для объединения, отрасли и т. д., мы одинаково остаемся на почве плавания и гадания. В остальной же промышленности в вопросах планирования производительности труда царят туман, ориентировки, фантазия”. Годом позже ответственный работник Союзсельмаша Ехович приводит в газете "Экономическая жизнь" поразительный расчет: в стоимостном выражении объем производства в отрасли возрос с 1913 года в 9 раз, а количество отработанных человеко-часов - лишь в 2 раза. Как это могло быть? Если учесть низкую в ту пору квалификацию работников (вчерашних крестьян), плохое питание, нехватку оборудования, то вряд, ли за час труда производилось больше продукции, чем в старой России.
Центральное управление дорожного транспорта сообщает о работе отрасли в 1930 году: “Сколько фактически перевезено—точно неизвестно... Надо признать со всей откровенностью, что мы не знаем, каким хозяйством мы руководим”. А ведь отчеты о грузообороте исправно публиковались, только, как видим, им не верят сами авторы.
С безобразиями в статистике тогда, в сущности, некому было бороться. В начале 1929 года ликвидируется ЦСУ СССР, взамен создается отдел в Госплане. Статистиков подчиняют плановикам, чтобы не вольничали. Но жизнь не обманешь. Вот уже не только стоимостным, а и натуральным показателям нельзя верить. В колхозах и совхозах собранным зерном нередко считается... запланированная цифра, в лучшем случае—так называемый биологический урожай. Мы еще застали таков способ измерения: подходит к полю учетчик, бросает наугад кепку, и куда она упадет, там вымеряет квадратный метр, собирает колоски, взвешивает зерно из них—вот и урожай. А сколько окажется в амбаре—это уже ваша забота, сдавать государству будете все равно по биологическому урожаю. Метод был введен в первой пятилетке.
Отчет в натуре стал недостоверным и в промышленности. На Ленинградском металлическом заводе в выпуск зачли брак и некомплектные изделия. Рост производства получился изумительный. А со строек электростанций тем часом шли отчаянные телеграммы: паровые турбины негодны. Проверка показала, что реальный выпуск турбин в 4 раза меньше отчетного.
Развал статистики негативно повлиял на экономику. На исходе 1931 года принимаются спешные меры. Создается Центральное управление народнохозяйственного учета (ЦУНХУ). Оно, правда, входит еще в состав Госплана, но с известной автономией. В центре и на местах новый орган подбирает кадры. Часть их молодые специалисты. Впоследствии многие из них станут известными учеными - Я. Кваша, С. Хейман и другие.
Во главе ЦУНХУ стал В. Осинский. О нем надо сказать особо - руководителя такого масштаба статистическая служба больше уже не имела. Сам Ленин называл Осинского громадной силой. Экономические науки Валериан Валерианович начал постигать в России, но как профессиональный революционер вынужден был эмигрировать. Учился в лучших университетах Европы. В фильме "Выборгская сторона " кладовыми Государственного банка умело распоряжается рабочий Максим. Действительность была несколько иной. Сложнейшую задачу овладения денежной и банковской системой партия поручила первоклассному экономисту Осинскому. Главному комиссару банка было в ту пору тридцать лет. В декабре 1917 года Осинский заместитель Высшего совета народного хозяйства, экономического штаба страны. Заместитель наркома земледелия, управляющий первого ЦСУ СССР, полпред в Швеции, заместитель председателя ВСНХ - вот некоторые вехи его неспокойной жизни. В середине 20-х годов он директор Института мировой экономики, существующего и поныне.
Вновь возглавив статистическую службу, Осинский объявил войну искажениям информации. при нем стал выходить статистический журнал "Народное хозяйство СССР" (прежний журнал "Вестник статистики" был закрыт в 1929 году одновременно с ликвидацией ЦСУ СССР). В первом же номере руководитель ЦУНХУ пишет: "Борьба за верную цифру становится ... основным лозунгом переживаемого периода в области учета... Мы выступаем в поход "за верную цифру".
Слова то какие - борьба, поход. Будто на войне. Это и была война - с победами и поражениями, с немалыми жертвами.
Элементарный порядок в цифрах новое руководство стало наводить незамедлительно. 8 января 1932 года было принято решение об уголовной ответственности за предоставление неверных сведений о выполнении планов. Несколькими днями позже Совет Труда и обороны издает постановление "О порядке исчисления себестоимости промышленной продукции". Заметьте: высшие органы государственного управления непосредственно занимаются проблемами статистики, чего давно не бывало.
Качество экономической информации заметно улучшилось - столь грубых искажений, как в 1930-1931 годах, уже не допускали. Благодарная экономика отреагировала на эти меры- вторая пятилетка была много удачнее первой (чему безусловно способствовали и другие управленческие новшества).
При В. Осинском ЦУНХУ снова стало исчислять продукция строительства в неизменных ценах. Прошла перепись оборудования. Нет, чудес Осинский не совершил. Для коренных перемен в статистике нужны были усилия гораздо более влиятельных органов, чем ЦУНХУ. Да и времени у него было немного. В 1935 году его без всяких объяснений сняли с должности Через два года были арестованы почти все его ближайшие сотрудники. Те, кто выживет, до конца своих дней будут вспоминать о работе под началом Осинского как о лучших годах в жизни.
Качество информации упало сразу и надолго. Экономисты, кто посмелее, продолжают настаивать: надо считать продукцию в неизменных ценах, а для этого требуются индексы цен, то есть цифры ежегодных измерений (тогда легко будет счесть и истинные размеры производства). Идея превосходная, только вот некому считать - статистика оптовых цен ликвидирована еще в 20-е годы.
...В июле 1948 года выходит постановление Совета Министров СССР о реформе оптовых цен и ликвидаций государственных дотаций предприятиям. Этот документ упоминают все историки нашей экономики, однако один его пункт старательно обходят молчанием. Постановление обязывает перейти к исчислению объемов продукции и производительности труда с учетом индексов цен. Вроде бы победа, искажениям информации конец. Но считать индесы по-прежнему некому.
Минуло еще восемь лет. В академическом Институте экономики проходит конференция по измерению производительности труда. Огромное впечатление производит здесь выступление Я. Герчука. Это имя уже называлось - Я. Герчук в конце 20-х продолжал рассчитывать реальные индексы физического объема продукции, когда другие прекратили столь непопулярное дело. Будучи отстранен от статистики, Герчук работал на предприятиях далеко от Москвы и каждодневно сталкивался с последствиями липы. "Складывается впечатление, интеллигентно начал он на совещании, - что вся наша промышленна статистика в вопросах учета производстваи производительности труда переживает глубокий кризис... Никакой пользы от этой статистики ... нет , быть не может, и нигде для этих целей статистический учет валовой и чистой продукции не используется и не может быть использован."
Я. Кваша, один из учеников В Осинского, здесь же предлагает способ коренного улучшения статистики - на народнохозяйственном уровне вернуться к исчислению индексов физического объема, а на уровне предприятий строже контролировать цены.
После совещания в ЦСУ СССР создают наконец отдел статистики оптовых цен. Но победа снова ускользает. Сотрудники нового отдела облегчили себе жизнь : они стали учитывать изменения цен только на те товары , на которые цены и без того стабильны. Получалось, что искаженной информации нет, все идет как надо. А в жизни оптовые цены на новую продукцию продолжали, конечно, расти, что по-прежнему искажало все отчеты и экономические расчеты. Лишь в последние полтора-два года обозначились перемены к лучшему и в статистике. Рассказывают, что профессор, у которого учился медицине будущий знаменитый писатель Конан Дойл, умел поставить диагноз, внимательно посмотрев на пациента. "Что с этим человеком, сэр? - вопрошал он дрожащего студента. - Посмотрите-ка на него получше! Нет! Не прикасайтесь к нему. Пользуйтесь глазами, сэр! Да, пользуйтесь глазами, действуйте мозгом!" Так и специалист, долгие годы изучающий экономику, обнаруживает подозрительную цифру, едва глянув на нее. Если расход материалов на единицу продукции постоянно снижается на 2-3 процента в год, знаток немедленно насторожится - таких чудес в мировой экономике на протяжении длительных периодов не зарегистрировано. Производство продукции и парк оборудования, а еще лучше его мощность , связаны между собой намертво. Допустим, за пятилетие мощность поднялась в полтора раза. Больший выпуск продукции маловероятен. Скорее всего он будет значительно меньшим - ведь для новых станков еще надо найти работников , обучить их. Дело нескорое. Этот способ счета основательно разработал экономист В. Фальцман, а недавно опубликовал и результат измерений: производительность оборудования, измеренная по суммарной энергетической мощности , растет примерно в 2.7 раз медленнее, нежели стоимость техники. Это значит, что в 2.7 раза завышены отчетные темпы развития машиностроения, измеряемые в рублях. Синхронность характерна для многих экономических явлений. Нагляднее всего она в соотношениях смежных отраслей. Надо быть очень большим оптимистом, чтобы поверить, будто машиностроение удвоило производство, если выпуск готового металла возрос, к примеру, на 20 процентов. Текстильная и швейная промышленность, нефтедобывающая и нефтеперерабатывающая , индустрия строительных материалов и строительство столь нерасторжимы, что по развитию одной отрасли нетрудно исчислить истинный темп другой. Есть довольно строгие зависимости и более общего свойства. Не прибегая к стоимостным измерителям, казалось бы, немыслимо рост всего общественного продукта. Сотни отраслей, миллионы видов изделий - как это все привести к общему знаменателю? Однако у всех продуктов есть общее: на их производство затрачена энергия. Мировой опыт учит, что увеличение расхода энергии и прибавки общественного продукта обычно идут примерно с равной скоростью. Выявите, как увеличивается потребление топливно-энергетических ресурсов (здесь статистика достоверна, все ресурсы сведены к натуральному измерителю - тонне стандартного угля), - и можете быть уверенны: одновременно вы определили рост всего общественного продукта. Ваша цифра будет близка к истине, но очень далека от той, которая стоит в статистических справочниках... Любой процесс характеризуется в экономике не одним, а несколькими показателями. Допустим, мы желаем знать, как меняется использование основных производственных фондов (оборудования, зданий, коммуникаций и т.п.). Для этого есть не менее пяти измерителей. Во-первых, фондоотдача, то есть годовой съем продукции в копейках с каждого рублям стоимости фондов; во-вторых, рентабельность, или годовая прибыль в копейках в расчете на тот же рубль фондов; в-третьих, коэффициент сменности оборудования; в-четвертых, использование мощности моторов; в-пятых, величина простоев. Коль скоро все они говорят об одном, то и говорить должны бы одинаково. А если по-разному? Что же это, спрашивается, за зверь, у которого от головы до хвоста пять метров, а от хвоста до головы десять? Грамотный экономист в нашем случае не поверит цифрам фондоотдачи и рентабельности (игра цен!) и вникнет в три остальных измерителя К поискам истины можно подойти и с другого конца. Липу фабрикуют не из спортивного интереса. От нее ждут пользы — почета, премий. Статистических показателей много, но значение их для руководителя предприятия различно. От одних ему ни жарко, ни холодно. Для чего, скажем, искажать отчет о потребления электроэнергии? До недавних пор за этот показатель никто не спрашивал, да и теперь спрос невелик. Ищите измерители “нейтральные”, считайте по ним — и вы будете близки к целя. Однако если тот же показатель стал директивным, ему опять мало веры. Различны и наказания за вранье. За прямые приписки судят. Пусть и не часто, но руководитель знает, что судить могут. И на такое дело он пойдет разве что с отчаяния. А если поднять цены? Состава преступления в том нет, ни один суд не примет дело к рассмотрению. Таких искажений информации наверняка в десятки раз больше, чем прямых приписок. У дутой цифры много защитников. Опорочить расчеты, опровергающие ее, есть кому, да это и несложно. Идеальных оценок не бывает, у каждой есть свои изъяны. Вы рассчитали темпы роста по прибавкам ключевых видов продукции в натуре? А изменение качества изделий вы учли? Что с того, что выпуск металлорежущих станков за год сократился? Зато каждый станок, стал производительнее, и в итоге объем продукции все-таки возрос, а не упал. Вы исчислили динамику развития машиностроения по расходу металла? А экономию металла на каждое изделие приняли во внимание? Нельзя сказать, что подобные возражения вовсе неосновательны. Как тут быть? Всего лучше рассчитывать каждый показатель несколькими способами, и, если все они дают близкий результат, значит, в цифрах порядок. Здесь уместно рассказать немножко о себе. Один из нас, соавторов, журналист, специализируется по экономике. Однажды газетчик встретился с теперешним своим соавтором, ученым из Новосибирска. Оказалось, что тот добрый десяток лет только и занимается поисками методов экономического анализа. Для исчисления темпов развития промышленности он разработал шесть способов счета, для строительства- три, для измерения динамики национального дохода тоже три метода и т.д. Считал по-разному, а выходило одно — разброс результатов был поразительно мал. Мы сличили наши выводы и отдали решительное предпочтение более сложным, но и более точным методикам ученого (частично они изложены в научных журналах). С тех пор мы обмениваемся информацией и время от времени пишем вместе. Читающую публику больше интересуют не тонкости счета, а сама достоверная цифра. О чем она говорит? Меняет ли она коренным образом представление о развитии отечественной экономика? А пожалуй что и нет. Вернее будет сказать, что добытая нами информация приводит эти представления в согласие со здравым смыслом и жизненным опытом. Без всякой статистики любой скажет: живем мы многократно богаче, чем до войны,—лучше одеваемся, лучше питаемся, владеем вещами, о которых наши деды и отцы не могли мечтать, большинство семей имеют отдельные квартиры. Если бы с помощью какой-то машины времени работник 30-х годов заглянул в обычную сегодняшнюю семью, он. наверное, подумал бы: лучшего не надо, а кто недоволен, тот с жиру бесится. Мы так, конечно, не думаем. Цифры лишь подтвердили эти ощущения. Национальный доход, рассчитанный по нашей методике, возрос с 1928 по 1985 год в 6—7 раз. Это по любой оценке успех выдающийся - не много в мире стран, которые; могут похвастаться такими темпами. Но с другой стороны увеличение дохода за этот период и не девяностократное, как свидетельствует официальная статистика. Это опять-таки согласуется со здравым смыслом: будь отчетная цифра верна, мы давно занимали бы первое место в мире по уровню жизни.
Но если темпы развития даже после корректировки цифр, в общем-то, достаточно хороши (особенно за длительный период), то способы, которыми .достигнут результат, устраивают вас меньше. Долгое время мы брали в, экономике, так сказать, не умением, а числом, точнее непомерным расходом ресурсов. Общепринятая статистика этого не улавливает, что ставит ее в довольно-таки странное положение. В самом деле, кругом толкуют о крутом повороте к эффективности—хозяйствовать так, как прежде, нельзя, при тех же ресурсах надо получать больше продукции. Если же обратиться к опубликованным статистическим показателям, то получается, что раньше наше народное хозяйство развивалось на интенсивной - основе: стремительно росла производительность труда, все время снижалась материалоемкость продукции, даже фондоотдача в не столь уж далеком прошлом поднималась. Тогда зачем перестройка? От добра добра не ищут... А вот наши оценки подтверждают абсолютную необходимость перемен. Почти во все периоды потребление материальных - ресурсов и основных производственных фондов увеличивалось быстрее, нежели национальный доход. С 1928 по 1985 год материалоемкость общественного продукта; возросла в 1,9; раза, фондоотдача снизилась примерно на 30 процентов. Относительно скромно (в 3,6 раза) поднялась производительность общественного труда. Так работать можно было лишь при обилии ресурсов. Сильная сторона нашего хозяйственного механизма в том, что он позволял быстро мобилизовать ресурсы для достижения важнейших целей — скажем, для ускоренной индустриализации, победы в войне. Но и в прошлом экстенсивный способ развития обходился недешево. Целые десятилетия уровень жизни падал и лишь, в 50-х годах стал расти.
В целом прошлый опыт—плохой помощник на крутом повороте к эффективности. И все-таки имеет смысл попристальнее взглянуть на некоторые периоды минувшего. Ведь если тот или иной период считается благополучным, всегда есть искушение повторить и методы, которые однажды принесли уже прекрасные результаты. Принято считать, что в довоенный период темпы развития были исключительно высокими. Действительно, построено множество предприятий, появились новые отрасли в экономике. Однако прогресс ограничился в основном тяжелой промышленностью, строительством и транспортом. Аграрный же сектор экономики переживал застой (как известно, по сбору зерна и поголовью скота уровень 1928 года был достигнут и превзойден только в 50-е годы). За 1929 -1941 годы национальный доход возрос в полтора раза. Темп отнюдь не рекордный. В 30-е годы наблюдалось наибольшее за всю нашу историю повышение материалоемкости продукции и снижение фондоотдачи. По-настоящему быстро развивалось народное хозяйство в 50-е годы. Этот период , по нашим оценкам, выглядит самым успешным для экономики. Темп роста превзошел тогда прежние достижения. Но суть не в одних темпах. Всего важнее то обстоятельство, что впервые рост был достигнут не только за счет увеличения ресyрсов, но и благодаря лучшему их использованию. Производительность труда поднялась на 62 процента (это почти 5 процентов в год I), фондоотдача—на 17, материалоемкость снизилась на 5 процентов. Достаточно гармонично развивались все отрасли — не одна тяжелая промышленность, но и производство потребительских товаров, сельское хозяйство, жилищное строительство. Впечатляющи успехи в кредитно-денежной сфере. Была обеспечена товарно-денежная сбалансированность, казавшаяся дотоле недостижимой. Если с 1928 по 1950 года розничные и оптовые цены выросли примерно в 12 раз, то в 1951—1955 годах розничные цены снизились, а оптовые стабилизировались. Во второй половине 50-х произошел лишь небольшой рост цен. Как видно то, к чему мы сегодня стремимся, однажды, уже было сделано— экономика изрядное время работала эффективно. Поэтому важно выявить истоки успеха, отделить переходящие факторы от уроков, пригодных и поныне.
В народное хозяйство пришли миллионы демобилизованных воинов. Будущие исследователи; несомненно, укажут также, что в те годы качественно изменился и уровень руководящих кадров. Ведь еще в 1946 году многие директора предприятий имели, среднее, а то и начальное образование. Спустя всего несколько лет это стало уже редкостью. Заметно улучшилось планирование, и в результате за срывы заданий стало возможным спрашивать. Все так. Но мы хотя бы в порядке гипотезы рискнем указать еще на один фактор, на наш взгляд определяющий. Именно в 50-е годы был решительно отвергнут культ личности, восстановлена социалистическая демократия. Человек действительно почувствовал себя не инструментом для исполнения планов и предначертаний, но творцом, хозяином страны. На крутом повороте истории мы как-то вмиг осознали, что, по слову поэта, “сами люди, а не боги смотреть обязаны вперед”. И еще. Впервые советский народ по-настоящему вкусил плоды возросшего за десятилетия экономического потенциала. Достаток приятен не только сам по себе. Как подметил тот же Твардовский, “народ добрее, с самим собою мягче стал”. Поубавилось горькой той надсады, что от больших очередей. А доброе расположение духа — в труде вещь не последняя. Но успехи 50-х годов, глубоко не проанализированные, породили представление, будто грядущее безоблачно, высокие скорости развития гарантированы. В этой атмосфере появились поспешные, основательно не подкрепленные лозунги “догнать и перегнать США к 1980 году”, “нынешнее поколение будет жить при коммунизме”. Однако уже к концу десятилетия темпы роста стали падать. Этот процесс продолжался до 1983 года. Обычно появление негативных тенденций в экономике датируют серединой 70-х годов. По нашим оценкам, это произошло полутора десятилетиями раньше. Определить точную дату полезно не только ради исторической правды. Установить начало спада принципиально важно еще и вот для чего. Многие исследователи считают особо успешным период 1966—1970 годов—пятилетку экономической реформы, ставившей целью расширить самостоятельность предприятий, ввести полный хозрасчет. Официальные данные демонстрируют ускорение темпов, резкое повышение эффективности. Если это так, то вывод очевиден: надо повторить реформу — результат не замедлит сказаться.
Беда, однако, в том, что в ту пору не было ни ускорения, ни эффективности. По нашим расчетам, ключевые показатели ухудшились тогда даже сравнительно с первой половиной 60-х, не говоря уж о 50-х годах. Национальный доход увеличился на 22 процента против 24 за предреформенное пятилетие, производительность труда — на 17 процентов против 19 и т.д. Хуже стали использоваться основные производственные фонды, возросла материалоемкость. Особенно быстро ухудшались показатели в машиностроении, а ведь ситуация в этой ключевой отрасли предопределяет успех или неудачу следующей пятилетки. Отлично понимаем, что эти расчеты дают противникам радикальных реформ козырь в руки — мол, попробовали и обожглись. Но истина должна быть установлена независимо от того, как ее можно использовать. Во всяком случае, мы не намерены уподобляться нашим оппонентам, которые готовы принять на веру любую цифру, лишь бы она подтверждала их идеи о переменах в хозяйственном механизме. По глубочайшему нашему убеждению, удачи и быть не могло, поскольку реформа проводилась непоследовательно. Не была счастливой уже сама мысль расширять права предприятий и одновременно воссоздавать взамен совнархозов министерства как органы для чисто административного, приказного управления производством. Более того, в самом пореформенном механизме таился один опасный ген. Оптовые цены на продукцию по-прежнему устанавливались в директивном порядке. Между тем предприятия стали работать от прибыли. А ее можно получить как за счет снижения себестоимости, так и путем завышения цен. Добавочный стимул к такому завышению сработал безотказно: неучтенный, скрытый рост оптовых цен, к примеру, на продукцию машиностроения достиг в пореформенной пятилетке 33 против 18 процентов в предшествующем пятилетии. (Вот, кстати, откуда взялись красивые показатели эффекта реформы.) Никакой контроль сверху не помогал, а единственно всемогущий контролер — его величество покупатель был напрочь устранен от установления цен. В итоге реформа скорее разладила старый хозяйственный механизм, чем создала новый. С товарно-денежными отношениями, с законом стоимости шутки плохи. Не тот экономист является товарником, кто признает деньги, платный кредит, самоокупаемость. Эти слова теперь все уважают. Товарник тот, кто настаивает на определении оптовой цены с учетом голоса покупателя, кто почитает закон стоимости в полном объеме, а не усеченным, преобразованным или еще как-то выхолощенным. Вряд ли вам доводилось слышать такое рассуждение: “Не тот нынче стал закон всемирного тяготения, ох не тот. В ньютоновские-то времена... Ну, бывало, и созорничает по молодости лет — яблоком или чем покрепче приласкает по голове, не без того. Но ведь планетами управлял! Теперь куда ему до прежнего—постарел, одряхлел”. Все понимают—шутка. Но закон стоимости тоже объективен, от нашей воли независим. К нему можно лишь подладиться, но отнюдь не преобразовать или свести на положение углового жильца. Опыт 60-х годов отменно продемонстрировал, чем опасны такие упражнения. Экономические процессы, раз начавшись, приобретают инерцию движения. В 60-е годы темпы роста падали, но оставались еще довольно высокими—за все десятилетие национальный доход увеличился в полтора раза. В 70-х ситуация усложнилась. В девятой пятилетке доход прирос на 17, в десятой -—_на 5 процентов, а в первые годы одиннадцатой произошло уже абсолютное его падение, и только памятные всем нам энергичные меры несколько выправили положение: в целом за минувшее пятилетие прибавка дохода составила 3 процента, что меньше прироста населения. Где корни этого явления? Каждому ясно, что правильный диагноз—предпосылка успешного лечения. Но относительно диагноза в экономистах согласия нет, и со временем мнения расходятся все больше.
Вспоминается случай, когда на одной из дискуссий в небольшой аудитории экономистов зашла речь об отдаче капитальных вложений. С младых ногтей мы привыкли думать, что наша страна строит больше всех в мире. Сейчас приоритет теряем. Расходуем до 200 миллиардов рублей в год, а вводим новых мощностей все меньше и меньше. Что же, строить разучились? Собственно, объяснение было под рукой, его сотни раз приводили в печати. За природными ресурсами приходится идти в гиблые, необжитые края, где все надо начинать с нуля. Дешево там не построишь, значит, на другие нужды средств остается меньше. Возьмите сибирскую нефть... Когда прозвучал этот аргумент, один из нас, соавторов, осторожно высказал сомнение. А поскольку мы давно понимаем друг друга с полуслова, другой на лету подхватил мысль. Упрекать нефтяников в чрезмерных тратах, начали мы, неблагородно. Заглянем в справочник “Внешняя торговля СССР в 1984 г.”. Из 74 миллиардов рублей годовой экспортной выручки 38 миллиардов (больше половины) получено за нефть и газ, в том числе 31 миллиард за нефть. Не будь этих денег, как страна покупала бы технику, хлеб. одежду, сахар? В 70-е годы ситуация была как раз благоприятной для нашего экономического развития. Исключительно благоприятной. Добыча нефти увеличивалась фантастически, цены на нее на мировом рынке круто шли вверх. Такого стечения обстоятельств, вероятно, больше уже не будет. Объективные трудности начинаются только теперь—добыча нефти стабилизировалась, увеличивать ее экспорт вряд ли удастся, а цены на мировом рынки упали в 3 раза. И, скажем, за тонну зерна сегодня надо отдавать 3 тонны нефти, хотя недавно меняли практически тонну на тонну. А покупная техника? В 1984 году ее приобрели на 24 миллиарда рублей. Это главная статья нашего импорта. Учтем, что не в пример нефти техника на мировом рынке дорожает. Но неужели все-таки капитальные затраты в расчете на тонну добытой нефти в Сибири выше, чем в старых районах? Здравый смысл подсказывает: что-то тут не так. Еще на нашей памяти как отдаленная цель выдвигалась задача довести добычу нефти до 60 миллионов тонн—тогда, мол, страна будет застрахована от всех и всяческих неожиданностей. Ныне с газовым конденсатом добываем в 10 раз больше. В 70-е годы только прибавка превысила 250 миллионов тонн. Ресурсов всей страны вряд ли хватило бы, если б капитальные вложения на каждую тонну прибавки еще и поднялись. Наконец, именно в 70-е годы произошла перестройка топливного баланса с угля на нефть и газ. А любому известно: развивать нефтяную и газовую промышленность выгоднее, нежели угольную,—тонна условного топлива обходится дешевле как по капитальным, так и по текущим затратам, Эти общие соображения мы проверили потом расчетами. Все подтвердилось. Топливная промышленность, главная из сырьевых отраслей, действовала в 70-х годах весьма эффективно. Рост же себестоимости и капиталоемкости топлива — одна видимость. Просто в отрасли дорожали основные фонды, прежде всего оборудование. Поставляя технику по непомерным ценам, машиностроители записывали себе в актив прибыль, которую в конечном счете следовало бы поставить в заслугу нефтяникам и газовикам. Вообще объяснять затруднения в экономике исчерпанием доступных природных ресурсов, плохим климатом новых регионов — занятие, может, и утешительное, но бесперспективное. Надо хозяйствовать с теми ресурсами, в том климате, какие есть. В чем же тогда истинные причины застоя? На сей счет есть две точки зрения, сильно отличающиеся одна от другой. Большинство экономистов видят корень зла в снижении эффективности общественного производства, в расточительном расходе трудовых, материальных, финансовых и иных ресурсов. Правда, объясняется это явление по-разному — беспорядком на производстве, неудовлетворительным планированием, устаревшим хозяйственным механизмом и т. п. Другие мыслители (их меньшинство) полагают, что нынешние трудности возникли вследствие -затухания инвестиционного процесса в стране. Наиболее полно и последовательно эту позицию обосновали новосибирские ученые К. Вальтух и Б. Лавровский. Проследим за ходом их рассуждений в вольном, так сказать, пересказе. От пятилетки к пятилетке сокращаются реальные вводы новых мощностей, А поскольку основные производственные фонды изрядно устарели, их приходится списывать. Идет также скрытое уменьшение фондов — старое оборудование вроде бы действует, но должной отдачи не приносит. Мы подошли к такому рубежу, когда вводы едва-едва покрывают явное и скрытое выбытие мощностей, и в ряде отраслей перешагнули за этот рубеж “Итак, реальный рост мощностей сокращается, а их реальное выбытие... быстро растет,—пишут ученые.—Оба процесса в качестве объективного следствия имеют известные сокращения приростов мощностей в—далее— продукции, включая даже ее абсолютное сокращение”3. Вы можете включать наилучший хозяйственный механизм, наводить дисциплину и порядок. Польза, конечно, будет, но за всем тем планы просто не на чем выполнять. Так авторы, правда, не пишут, но это само собой подразумевается. Где же выход? По мнению ученых, на действующих мощностях ощутимых приростов производства не достигнешь — они уже перегружены. “Чтобы получить дополнительную продукцию в стратегически значимых масштабах,— заключают исследователи,— нужен массовый рост производственных мощностей...” Но массовый рост — это и есть экстенсивное развитие экономики, от чего нужно бы уходить. Кстати, заметим, что конкурирующие теории опираются на разную информацию. Те, кто считает, что для решения задачи достаточно интенсификации, используют общепринятую динамику стоимостных показателей, К. Вальтуха и Б. Лавровского она не устраивает (и тут мы с ними согласны). Они строят свою теорию на данных о производстве продукции в натуральном выражении и вводе мощностей опять-таки в натуре. Так проблема, по видимости информационная, перерастает в главный вопрос экономической политики. Старение основных фондов, сокращение ввода мощностей—факт бесспорный. Под влиянием его в головах некоторых экономистов вызревает мысль о проведении хозяйственного маневра, в чем-то подобного ускоренной индустриализации в 30-х годах. Национальный доход, то есть вся новая стоимость, созданная в материальном производстве за год, делится, как известно, на две неравные части: большая идет на потребление, меньшая — в накопление. Из меньшей доли и финансируется строительство. Так вот, предлагается резко увеличить эту долю хотя бы и ценой абсолютного сокращения фонда потребления. Тогда удастся обновить и умножить производственный потенциал и тем самым придать новый динамизм нашей экономике. А лет, скажем, через десять—пятнадцать можно будет опять повышать жизненный уровень населения, подобно тому как это сделали в 50-х годах. В экономических публикациях мы встретили даже конкретные расчеты такого маневра: называется цифра удвоения производственных капиталовложений.
* “Экономика и организация промышленного производства”, 1986, № 2, стр. 23.
Замысел не из легких. Между 30-ми и 80-ми годами слишком велики различия, чтобы рассчитывать на повторение успеха. На первом этапе социалистического строительства, в условиях капиталистического окружения временные жертвы были объяснимы. Как оправдать сходный курс сегодня? В 30-е годы страна располагала громадными трудовыми ресурсами, которые не очень трудно было переместить—из сельского хозяйства в промышленность, на транспорт, в строительство. Сегодня этого резерва нет. Удастся ли при таком ограничении круто поднять производство в машиностроении, строительстве, в других отраслях инвестиционного комплекса, где уже занято, более 20 миллионов человек? А если удастся, то как укомплектовать людьми множество новых мощностей, когда и старые-то простаивают из-за нехватки рабочих? Не получим ли мы бездействующие предприятия, созданные напряжением всех сил? Разумеется, сторонники “второй индустриализации” возразят; новые мощности, технически совершенные, станут сберегать труд и все другие ресурсы. Теоретически справедливо, но на практике такие намерения покамест плохо реализуются. Есть еще одно ограничение для маневра Мы узнали о нем, пересчитывая показатели развития экономики новыми методами. Капиталовложения финансируются в основном из прибыли. В текущих ценах прибыль растет довольно быстро. Иное дело, если мы возьмем цены неизменные. Не хотелось бы утомлять читателя расчетами— они достаточно сложны. Дадим сразу выводя. Абсолютная сумма прибыли по народному хозяйству в неизменных ценах увеличивалась до 1965. года, а затем стала таять и к середине 80-х сошла на нет. Дефицит до недавних пор покрывался доходами от внешней торговли, но, как уже сказано, этот источник теперь начинает иссякать. За счет чего, спрашивается, проводить “вторую индустриализацию”? Да и нужна ли она? Правда ли, что развитие экономики уперлось в проблему основных производственных фондов? Истина всегда конкретна. Скромные средние величины прироста мощностей складываются из весьма приличных вводов в одних отраслях и мизерных в других. В народном хозяйстве возникают узкие места. Они-то и лимитируют развитие экономики. Чтобы выявить их, мы проанализировали реальную динамику и использование основных фондов по отдельный отраслям. Выводы получились неожиданными —в ряде случаев они противоположны устоявшимся представлениям. Возьмем для примера черную металлургию - отрасль поистине базовую. Вроде бы она не обойдена вниманием. В прошлой пятилетке металлурги получила в 3,5 раза больше капиталовложений, нежели в шестой (1956—1960 годы). А какова отдача? В 1981—1984 годах среднегодовые вводы мощностей упали сравнительно с шестой пятилеткой по выплавке чугуна в 15 раз, по выплавке стали—в 1,7, по производству готового проката — в 1,4 раза. Вывод как будто однозначен; металлурги из рук вон плохо используют колоссальные средства, отпускаемые на развитие отрасли. Но ведь стремительно растет и стоимость строительства. Мы пересчитали капиталовложения в отрасль в неизменные цены. И что же? При таком единственно достоверном измерении вложения в черную металлургию росли только до 1974 года, а затем стали падать. В 1984 году впервые за всю историю страны отрасль получила такую сумму на свое развитие, которая даже не восполняла фактического износа основных производственных фондов. Проще говоря, этих денег было недостаточно, чтобы только поддерживать производство на прежнем уровне. А ведь выпуск металла надо еще и увеличивать. Напомним, что в ходе последних пятилеток плановики вынуждены были снижать задания машиностроителям как раз из-за нехватки металла. Могут возразить: резервы металлургии велики — отрасль все хуже использует свой потенциал. Да, по официальным оценкам, съем продукции с каждого рубля основных производственных фондов упал здесь за 1955—1980 годы в 3 раза. Но это снова фокусы счета. С какого рубля уменьшился съем продукции? Допустим, четверть века назад построили цех за 10 миллионов рублей, а ныне еще один такой же мощности, но уже за 30 миллионов. Тот и другой будут зачтены в общую сумму производственных фондов по номинальной цене. Выходит, старые и новые фонды оценены разными рублями. Для верной оценки надо сделать одно из двух; пересчитать старые фонды в нынешние более дешевые рубли либо все фонды — в неизменные цены. Мы сделали то и другое. Теперь уже нетрудно выяснить, как менялась фондоотдача. За последнюю четверть века в черной металлургии она нисколько не упала. Значит, предположение о громадных резервах отрасли — миф. (Хотя, конечно здесь, как и везде, надо хозяйствовать рачительнее.) Опытного хозяйственника, да и рядового читателя этот выход не удивит. Все знают, что металлургические агрегаты работают круглосуточно. Как тут еще увеличить съем продукции с них? Мы отнюдь не предлагаем безудержно наращивать строительство новых домен, конверторов, прокатных станов. Наша страна уже производит металла больше всех в мире. Главная задача — поднять качество металла. Но это тоже требует капитальных затрат. Близко к пределу своих возможностей работает энергетика. Все горячее в названной отрасли. Приведём только одно сопоставление. В начале 60-х годов энергетики вводили ежегодно по 10 миллионов киловатт мощностей. Сегодня тем агрегатам пора выбывать, а теперешние вводы — опять по 10 миллионов киловатт в год. То есть столько, сколько надо для замены. А потребность в электричестве растет, вот и приходится эксплуатировать устаревшие мощности. Узким местом экономики стал железнодорожный транспорт. И пусть никого не вводит в эйфорию тот факт, что критическая ситуация зимы 1984/85 года больше не повторялась, что планы транспорт исполняет и перевозки растут. В бой брошен последний доступный резерв: Министерство путей сообщения распорядилось увеличить так называемую статическую нагрузку. Поясним. Вагон, как любая инженерная конструкция, имеет запас прочности. Если он рассчитан, к примеру, на 62 тонны грузе, то повезет и 70 тонн, не развалится. Так теперь и делают. Решение нелегкое. Быстрее изнашиваются вагоны и рельсы. Возросли потери грузов. Скажем, уголь засыпают с большущей шапкой над вагоном, и при современных скоростях ее просто сдувает. В сущности, транспорт доставляет потребителю сверх обычного не уголь, а цифру. В отрасли появились приписки, чего раньше не было. Любопытный казус выявили специалисты Минчермета. Московская железная дорога отказалась принимать у завода “Серп и молот” вагоны, загруженные по старой корме. А по новой не получалось: завод исполняет относительно небольшие заказы. Железнодорожники предложили двойную бухгалтерию: для их отчетов пусть будет вписан больший вес, чем в сопроводительных документах на металл. Чтобы железнодорожный транспорт работал устойчиво, нужно, как уже сказано, увеличивать пропускную способность дорог. А это опять сопряжено с капитальными затратами. Прогресс экономики в решающей степени зависит от развития машиностроения. Это можно считать аксиомой. Менее очевидно другое: надо ли безудержно увеличивать капитальные вложения в эту гигантскую отрасль? Вроде бы иначе и нельзя. По официальным отчетам, фондоотдача в машиностроении за 1955—1980 годы поднялась почти в полтора раза и продолжает улучшаться. Но съем продукции с рубля фондов не может расти беспредельно. Уже сейчас, утверждает статистика, мощности используются здесь примерно на 90 процентов, что близко к допустимому максимуму. И если мы желаем быстро обновлять производственный аппарат народного хозяйства на современной технической основе, то волей-неволей придется вкладывать больше средств в развитие отрасли, поставляющей технику. Но опять-таки не будем брать на веру эти цифры. Как так вышло, что в металлургии, топливной промышленности, энергетике фондоотдача по отчетам непрерывно падает, а в машиностроении растет? Неужто в одних отраслях собрались сплошь недотепы, а в других — исключительно чудо-богатыри? Разгадка иная. В сырьевых отраслях стоимость основных производственных фондов искусственно завышена вследствие роста цен на оборудование и строительство. Стоимость же выпускаемой продукции там увеличивается медленно, строго в меру истинных прибавок производства, поскольку цены на сырье стабильны. Вот и возникает иллюзия, будто с каждого рубля фондов сырьевики снимают все меньше продукции. По-другому обстоят дела в машиностроении: основные фонды дорожают, конечно, и здесь, но еще быстрее растут оптовые цены на продукцию. В итоге фондоотдача по видимости идет в гору, производственный потенциал используется как будто все эффективнее, значимые резервы истощены. Достаточно, однако, пересчитать фонды и продукцию в неизменные цены, как красивый мираж исчезнет — фондоотдача в машиностроении не только не улучшается, но имеет даже тенденцию к снижению. О каком исчерпании резервов может идти речь, когда машиностроительные заводы работают в одну, в лучшем случае в полторы смены? Электромоторы крутятся здесь немногим более 1000 часов в год — в 2 раза меньше, чем в США. Значит, и оборудование, укомплектованное моторами, действует тоже 1000 с небольшим часов. Напомним, что в году 8760 часов. Только за 1965—1980 годы наш станочный парк возрос в 2,5 раза. Сегодня он превышает парк США, Японии а ФРГ, вместе взятых. Бесспорно, тут много устаревшей техники, ее надо менять, что потребует капитальных затрет. Но из опыта мы знаем, что выпуск новинок осваивается с трудом. Существует грозная опасность: по инерции машиностроение будет долго еще производить много привычной техники, и в итоге на одну изготовленную действительно современную машину станет приходиться несколько традиционных. К чему это приведет? Если сегодня даже при односменной работе только в промышленности, пустует около 700 тысяч рабочих мест, то их будут уже миллионы. Колоссальные капиталовложения на создание их как в машиностроении, так и в отраслях — потребителях техники окажутся зряшными. Так может случиться, если для производства новой техники создавать и новые мощности. Но можно поступить иначе: ценою сокращения общего выпуска техники (по количеству ее и без того в избытке) увеличить производство современных прогрессивных машин, а затем эксплуатировать их хотя бы в две смены. Близкий к этому опыт уже есть в Ленинграде: устаревшее оборудование там выводят из эксплуатации, на освободившихся площадях устанавливают современную технику и используют ее в две, даже в три смены. Инициатива ленинградцев высоко оценена в Политбюро ЦК КПСС, она становится образцом для подражания При таком варианте страна сбережет капитальные вложения и смажет перебросить их в те отрасли, которые действительно работают на пределе своих возможностей.
Есть в истории нашей статистики и светлые главы. Как это ни парадоксально, лучший ее период совпадает с труднейшими годами становления страны, когда, казалось бы, стремление к утешительной цифре можно было если не простить, то понять. Первая светлая полоса связана с государственной деятельность В.И. Ленина. Ильич сам прекрасно владел статистическими методами и учил тому, что без объективной информации работать нельзя. В условиях голода и разрухи при его активной поддержке было создано небывалое по масштабам учреждение—Центральное статистическое управление РСФСР, “Нам нужна полная и правдивая информация”4,— требовал Ленин и весьма резко выступал против, по-теперешнему сказать, показухи. Приведем его письмо от 4 февраля 1922 года: “Прошу просмотреть эту коротенькую справку Сокольникова, которую он дает мне по вчерашнему моему запросу. Во-первых, справка неполная, я затребовал дополнительно, во-вторых, если она верна, то из нее следует, что Новицкий (секретарь золотой валютной комиссии, работник Наркомфина.— Авт.) давал нам цифры прямо неверные. Необходимо добиться полной истины на этот счет, и если подтвердится, что Новицкий дал цифры неверные, поставить в Политбюро вопрос о предании его суду”
Страстно обрушивался на очковтирательство Ф. Э. Дзержинский. Возглавив Наркомат путей сообщения, он лично занялся налаживанием статистики. Поучительно, например, как он поддержал сотрудника НКПС Ильина, в прошлом рабочего-металлиста. “Поскольку мы скрывали свои болячки, поскольку мы открыто не говорили о них и не анализировали их, постольку мы оставалась немощными и бесплодными — докладывал Дзержинский на конференции Союза железнодорожников в декабре 1923 года. — Он (Ильин.— Авт.) выявил в своем графике, сопоставил работу и расходы, которые мы все производим, не в деньгах, а в рабочей силе, в топливе, материале, подвижном составе. Должен сознаться, что первое время, когда он ко мне пришел с этим графиком, хотя я и не слабохарактерен, однако не мог ориентироваться и сказал ему, что, если твой график будет опубликован, это будет величайший материал для белогвардейцев, ибо она укажут, как не умеет хозяйствовать Советская власть, рабочая власть... Потом, когда я вникнул в это дело, то понял, что это величайшее открытие, хотя тут никакого изобретения нет, а есть просто сопоставление. Метод т. Ильина-выявление того, что есть на деле, а это есть начало всякой возможности вести борьбу. Поэтому имя т. Ильина должно войти в историю возрождения нашего советского транспорта как одного из идеологических и технических творцов этого воссоздания... И когда мы по методу Ильина, который совершенно откровенно действует, будем также говорить все откровенно, мы добьемся результатов”6.
Дзержинский схватил самую суть методики Ильина: работу транспорта и расходы он сопоставил не в деньгах (такой счет недостоверен), а в натуральных измерителях—затратах труда, топлива, материалов, подвижного состава. В последние год-полтора впервые после долгого перерыва стали публиковаться исследования о состоянии экономики по критериям, отличающимся от официальных. Новаторские, практически значимые выводы получили именно те ученые, которые считали и сопоставляли масштабы производства непосредственно в натуре либо по обобщенным натуральным показателям (например, по энергетической мощности машин, как это сделал В. Фальцман). Так через шесть десятилетий вн5вь используется, говоря словами Дзержинского, “величайшее открытие” Ильина, а вернее один из классических методов статистики. Лишь после апрельского (1985 года) Пленума ЦК КПСС и особенно после XXVII съезда партии началось возрождение ленинских традиций в статистике. “Минувшее после съезда время и последние события со всей убедительностью подтверждают принципиальное значение урока правды, о котором говорилось на съезде,—подчеркивает М. С. Горбачев.— В любой ситуации мы должны помнить предостережение Ленина: “Страшны иллюзии и самообманы, губительна боязнь истины”. Партии и народу нужна вся правда — в большом и малом. Только она воспитывает людей с развитым чувством гражданского долга, а ложь и полуправда развращают сознание, деформируют личность, мешают выработке реалистических выводов, оценок, без чего не может быть активной партийной политики”. Цель ясна, ситуация для наведения порядка в статистике благоприятна. Плановики и статистики не могут уже сослаться на то, что их предложения не будут поняты ты наверху. Впрочем, и прежде подобные ссылки звучали неубедительно—гражданский и служебный долг надо исполнять безотносительно к тому, понравится это кому-то или нет. Однако качественное улучшение учета—дело непростое. Ложная цифра глубоко укоренилась, достаточно много людей заинтересовано в ее сохранении. Пока нет полностью готовых методик верного счета. Здесь важно понять, осознать одну объективную сложность. Если восстановить в правах классические методы статистики, то в общем-то, не так уж сложно будет определите истинные размеры производства, темпы развития промышленности и других отраслей народного хозяйства. Это уже немало, и все-таки обобщенных цифр недостаточно для планирования работы отраслей индустрии и тем более отдельных предприятий. Мыслимо, конечно, верстать планы в двух измерителях — в текущих и неизменных ценах. Но тогда управленцы погрязнут в бесконечных спорах, какой прирост предприятие или отрасль дали в действительности, а какой за счет завышения цен. Так что же, стоимостные показатели в принципе непригодны? Не так! Денежные измерения исправно служат там, где деньги играют активную роль в экономике, являются важнейшим инструментом хозяйственного механизма. При чрезмерной централизации, при тотальном планировании и директивном распределении практически всех ресурсов деньги своих функций не выполняют, хотя вопреки логике они сохранены в качестве главного измерителя. Но отсюда следует вывод исключительной важности: в условиях глубокого хозрасчета, когда деньги на деле станут эквивалентом обмена, стоимостные показатели будут совсем неплохи. Взглянем на ситуацию практически. Допустим, предприятие более не получает директивных заданий по объемам и приростам продукции, по производительности труда, по прибыли. Строго регламентирован лишь налог в казну. Тогда кому любо, пусть рисует на досуге красивые цифры - ни лавровых венков, ни добавочной зарплаты это занятие не сулит. Безусловно, и в таких условиях изготовителю выгодно поднимать оптовые цены, ибо от выручки и прибыли зависит вся жизнь коллектива. Но при глубоком хозрасчете потребитель платит собственными деньгами и будет контролировать цены получше, нежели Госкомитет цен
-
-
- +1
-
Зачем поддерживать автора?
Зачем поддерживать автора?
- - Любой текст это труд, если вам понравилась статья, то поддерживая автора - вы показываете, что оценили то, что он потратил свое время и силы.
- - Автор получает небольшую финансовую помощь от вас, у него появляется больше стимула сделать еще лучше.
- - Статья, которую поддерживают пользователи попадет в рейтинг по поддержке на главной странице Конта, что принесет ей больше просмотров и откликов, а значит, поддерживая статью вы помогаете автору продвигать его точку зрения.
Оценили 16 человек
45 кармы