Он уже тогда умер
С Равшаном я познакомился здесь, в оздоровительном центре на Кавказе. Благоразумный, приятный. Хоть и молчал в основном, но при первых словах становилось ясно, что человек он начитанный, знает толк в литературе, любит многих не только известных писателей, но и таких, как я.
…В столовой мы с ним оказались за одним столом.
За обедом присмотрелся к нему: чувствовалось, что он не в духе. Всё время молчал, будто его терзала какая-то душевная боль. Уже третий день он был в таком удручающем настроении.
— Друг, что-то вам не по себе? Всё ли у вас хорошо? — спросил я после обеда.
— Брат, ничего такого. Это моё личное, — сдавленно улыбнулся он.
— Думайте о хорошем. Всё проходит.
— Брат, у меня к вам просьба. Если у вас завтра найдётся время, может, съездим в Ессентуки? Хотя… кто его знает, лучше, наверно, самому съездить?
— Не стесняйтесь. Если надо, конечно, я поеду с вами.
— В Ессентуках мне надо встретиться с одним человеком.
— Это с кем? — В голове затолпились самые разные мысли.
— С дядей.
— Но ведь это же хорошо!
— Хорошо, конечно. Если можно, давайте выйдем на свежий воздух и поговорим.
Мы нашли безлюдный уголок парка.
О Равшане я уже кое-что знал. Во время предыдущей нашей с ним встречи он предстал человеком с прекрасными манерами. Лет ему было не больше сорока пяти. Ему можно было позавидовать — чувствовалось, что этот рассудительный и спокойный человек ещё и удачливый предприниматель. В своём городе он сделал много хороших дел. Был уважаемым человеком среди земляков. Построил два завода строительных материалов в предгорье. Продавал продукцию даже за границей. Известный на всю страну человек и только с хорошей стороны. Как я уже сказал, спокойный, он не терял самообладания при запахе денег, не летал в облаках гордыни.
— Брат, дядя — единственный брат моей матери. С тех пор как он покинул кишлак, прошло тридцать пять лет. Несчастная мама глаза просмотрела, глядя то на дорогу, то в окно. Совсем старенькая, ослепла почти. А теперь вот заболела тяжело — не встаёт с постели.
— А что стало с дядей? Почему он так поступил? Он не проведывает вашу маму?
— Я расскажу вам, брат. В двенадцать лет я потерял отца. Был в семье старшим. Мы, пятеро сирот, остались на руках у мамы. Я, две сестры и два брата… Словом, было ещё то положение. А дядя окончил русскую школу. В институт поступил в России. Это был конец восьмидесятых… Потом работал в областном центре, было ему тридцать. Увлёкся девушкой, она приехала из какой-то русской глубинки по направлению. А потом бросил жену с трёхлетней дочкой и уехал с этой девушкой в Россию.
— Его никто не остановил?
— Куда там… Мать плакала, просила его, всё бесполезно. Ослеп и оглох, обезумел от страсти, продал дом с участком. — Да-а-а уж! Пленник женщины.
— Когда он собирал вещи, мама пошла в его дом с нами. Младшему братишке не было и года. Помню, мама отдала мне его и, задыхаясь, побежала. Я с братиком на руках бежал за ней и кричал что-то, уже плохо помню — что-то вроде «пусть уходит, пусть пропадёт пропадом». Видимо, тогда уже многое понимал.
— Зачем пришли? Не учи меня. Сам знаю, что делать, — дядя рычал как зверь. Мама тогда медленно сползла вниз по косяку ворот в бессилии.
— Какой же ты мужчина, если бросаешь пятерых сирот-племянников! Из-за чужой женщины отрекаешься от ребёнка — твоей родной крови, от родной земли? — кричала она.
Куда там! Я тогда маме не сказал, что дядя на самом деле уже отрёкся от всего, даже от себя.
— Не твоё дело! — Дядя схватил маму за руку и вытолкал на улицу.
Я не смог вытерпеть. Отдал младенца сестрёнке, схватил лежащее у ворот ведро и швырнул им в дядю. Мама в ответ дала мне оплеуху и заплакала. Она кричала, чтобы слёзы его жены и дочки отлились ему с лихвой! Бросить малышку, которая родилась болезненной, и прекрасную жену — какое же чёрствое сердце надо иметь.
— Кончай, лучше займись не мной, а воспитанием своих щенят, — сказал он, указывая пальцем в нашу сторону. У мамы будто ноги подкосились. Она ничего не сказала, а только опустила голову и пошла по пыльной дороге домой. Мы, старшие, с младшим братиком на руках, шли за ней.
Дядино злое слово меня возмутило, но я стерпел.
До сих пор в ушах стоит его крик «воспитай своих щенят».
— После этого вы больше не встречались с дядей? — спросил я, тяжело вздохнув.
— Виделся. Я тогда учился в университете в Ташкенте. По настоянию матери взял его адрес у богача, который был его партнёром по бизнесу. Поехал в Москву. Нашёл его дом. Он открыл дверь, в дом не впустил и спросил: «Что ты тут делаешь?» — Удивился сильно.
А я почему-то не могу сказать, что мама попросила его проведать и узнать о здоровье. Не знаю почему. Словом, я не хотел унижаться перед этим чужаком. Подумал: «Мама ведь справилась тогда, не осталась без помощи».
И я ему сказал, что это я сам, просто решил его проведать.
В тот момент я даже возненавидел себя.
Он меня оглядел с ног до головы и спросил: — Хочешь работать в Москве?
— Захочу — поработаю, — сказал я.
— Понятно…
— Что понятно?! — мне тогда почему-то сразу захотелось с ним поругаться.
— Хочешь прописаться у меня? — спросил он и неприязненно так скривил рот.
Я рассвирепел! Было такое чувство, будто мне дали пощёчину.
— Ты подлец! — сказал я и ушёл восвояси, дав себе слово, что больше никогда ноги моей не будет у его порога. Вот и всё, что было!
…Повисла тишина. Равшан закурил. Я не знал, что сказать. Не смог подобрать слов для такого дяди. «Да, всякое бывает», — подумал.
— Если так, то зачем ещё раз с ним встречаться? Какой в этом смысл? — спросил я, опустив глаза.
— Я уже говорил — мама больна. Умоляет меня в последний раз узнать о нём. Какая-то часть её души как в склепе. Мучается. «Хочу видеть брата, найдите», — просит и плачет. В последнее время перестала вставать. Глаз не отрывает от двери. От еды отказывается.
— Понял.
— Ну что делать, пришлось мне лететь в Москву. Хотел разжалобить его. О боже! Хотел ему сказать, что родная сестра хочет увидеть его перед смертью. Пошёл к нему. Оказывается, он уехал с женой отдыхать. Я дал прислуге денег, узнал адрес санатория в Ессентуках и номер телефона. Позвонил. Сказал, что это мамина воля — хочет его увидеть в последний раз. Завтра буду у вас.
— Ну, хоть по телефону поговорите, — попросил.
Он долго молчал. Потом разрешил приехать на следующей неделе.
В тот же день я прилетел сюда.
В Ессентуках не оказалось места в санатории. Остановился здесь. Вот уже и неделя прошла, надо завтра ехать к нему.
— Конечно, обязательно поедем, — сказал я.
…С утра мы отправились к дяде Равшана. У входа в фешенебельный санаторий на окраине города охранник проверил наши документы и попросил позвонить дяде. Равшан поговорил с ним по телефону. Внутрь нас всё равно не впустили. Мы сели у фонтана перед входом. Ждём. Равшан волнуется. Мне тоже не по себе. Из в распахнувшихся стеклянных створах входной двери появился человек. Под короткой шёлковой накидкой без рукавов тяжело плескались складки жира, он был в шляпе и цветастых шортах, в руках бережно, как младенца, нёс собачонку мелкой породы. Следом шла высокая женщина с белой борзой на поводке. Женщина присела на резную скамью недалеко от нас. Равшан в полной рассеянности резко встал, когда к нам приблизился толстяк в шляпе. Они долго молча смотрели друг на друга. Тот, что в шляпе, прочистил горло. Я увидел в застывшем выражении его бескровного лица-маски, в злобном взгляде из-под кустистых бровей того самого дядю. Он до мозга костей был отравлен чуждым для узбека духом.
— Ты, что ли? — спросил он сердито из-под шляпы.
Равшан кивнул.
Дядя сел на скамью рядом. Прожёг Равшана взглядом с ног до головы. Погладил собачку. Казалось, всё сущее замерло в ожидании.
— Что ты хотел сказать?
— В-в-в в общем, мама больна. Она ждёт вас в последней надежде.
Толстяк повернул голову в сторону рослой женщины. Женщина встала, одновременно с ней поднялась с места борзая и потащила её за собой в нашу сторону. Когда они поравнялись с нами, этот так называемый дядя сказал по-русски:
— Они пришли меня проведать.
Женщина посмотрела на нас как на инопланетян, и то ли шутя, то ли всерьёз, сказала:
— Да-а-а, я очень рада.
И присела рядом со мной.
— Ребята, теперь будем говорить по-русски. Во всяком случае, пока…
И кивнул в сторону женщины:
— При снохе говорите по-русски, умеете? — спросил он нас по-узбекски.
У меня в груди что-то оборвалось, в сердце стрельнуло. У Равшана затряслись губы.
— Пойдёмте, мне всё понятно. Возвращаемся, — сказал я Равшану тихо.
— Подождите, брат, дайте выговориться, накипело.
Равшан с горечью вздохнул и посмотрел на «дядю» со «снохой». Он щёлкнул запыхавшуюся собачку по высунутому язычку, затем взглянул на белую борзую и улыбнулся:
— Теперь вы растите щенков? А моя мать вырастила и воспитала людей. Да, наказание — оно настигает…
Он так выразительно и доходчиво говорил по-русски, что я оторопел. «Дядя» стал обтираться носовым платком. А дама вскочила как ужаленная и застыла, глядя на Равшана. «Дядя» хотел было подняться, да Равшан его остановил:
— Не трать силы!
«Дядя» остолбенел. Равшан нагнулся к нему и тихо сказал:
— Знаю я по-русски. Знаю не хуже тебя и люблю русский язык, но не так как ты, а на равных люблю. А родной узбекский люблю, как святыню, как отца родного, как мать, как своё дитя, как родину мою. Ты так не умеешь чувствовать. Дыра в тебе, прохудилась крыша, и через неё душа твоя улетела.
За всю свою жизнь я не слышал такого — о прохудившейся крыше и улетевшей душе. «Дядя» противно улыбнулся и взглянул на побледневшую жену. Она встала и, ведомая псом, быстренько удалилась.
Равшан тяжело опустился на сиденье. Воздел руки ко лбу, провёл по сторонам лица ладонями и начал читать из Корана на арабском языке суру Напутствия на помин души: «Аъузу биллахи минаш — шайтонир рожим…» — А потом повторил по-русски: «Прошу защиты у Аллаха от подвергнутого побиванию камнями сатаны. Хвала Аллаху, господу миров, Всемилостивому, Милосердному, Царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и Тебя мы просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые под гневом, и не заблудших. Аминь». — И снова провёл ладонями по щекам.
— Теперь пойдём, брат! — продолжил он вставая. — Оказывается, он давно умер. Ещё тогда, когда бросил женщин своих — Родину, жену, дочку и сестру… Мама моя была сильно к нему привязана, поэтому так и не поверила в предательство брата. Хотя он давно от неё отрёкся. Теперь вернусь и расскажу ей о его смерти.
…Мы вернулись в наш санаторий.
Я был не в силах выразить сочувствие Равшану, опять не нашёл нужных слов, видя, как он глубоко погрузился в тяжёлые думы, прикрыв глаза, на заднем сиденье машины. В этот момент зазвонил его телефон.
— Звонит брат. Сейчас передаст трубку матери, — сказал он дрожащим от волнения голосом.
Телефон продолжал трезвонить. Мне казалось, что сейчас у него в руке не телефон, а бомба, которая вот-вот взорвётся.
— Да ответьте же, наконец, — я не выдержал, — ведь… Равшан застонал.
— Здравствуйте, родная, моя милая, мама! Как себя чувствуете? Да, да, мама, я его видел. Всё хорошо. Да, он здоров. Он сейчас рядом со мной, — и протянул мне телефон.
Я не решался, казалось, прошла вечность.
— Возьмите, ради бога, брат, скажите что-нибудь. Я знаю, почему мама звонит, — он плакал.
Прикрыв телефон рукой, он протянул его мне.
Растерянный я взял трубку и услышал слабый дрожащий голос:
— Кудратжон… Мой Кудрат, это ты, ты сам? Ты здоров? Слава Аллаху, услышала тебя… Ты едешь к нам, братишка мой любимый? Приходи скорей… Мне только разок увидеть тебя, а потом… потом, уж ладно…
В горле моём застрял ком, тяжесть давила на грудь. Хлынули слёзы.
— Сестра моя дорогая, у меня всё хорошо, как вы сами, родная моя?! Конечно, я поеду, поеду к вам, сестра!..
Найти более подходящие слова я был не в силах. Всё моё нутро горело огнём, и в то же время озноб лихорадки сотрясал тело. Душили слёзы.
ЧИТАТЬ МАТЕРИАЛ ПОЛНОСТЬЮ
Оценили 2 человека
1 кармы