Эпиграф.
Тем, кто яростно защищает Власова и "власовцев".
Мы не желаем слышать про войну.
Воспоминанья тяжелы и страшны.
Разрушен наш Союз, ложь на кону -
Тем дважды предаём мы павших.
Первые главы мемуаров моего деда, Пичугина Михаила Павловича, были опубликованы по ссылкам:
- Первая часть https://cont.ws/@mamalama2021/...
- Вторая часть https://cont.ws/@mamalama2021/...
- Третья часть https://cont.ws/@mamalama2021/...
- Четвёртая часть https://cont.ws/@mamalama2021/...
- Пятая часть https://cont.ws/@mamalama2021/...
В оглавлении уже напечатанные части помечены мной курсивом. Теперь публикую следующие главы мемуаров моего деда (выделены жирным шрифтом).
"СОДЕРЖАНИЕ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
1. Начало Великой Отечественной войны. Призыв в Армию.
2. Комиссар полевого госпиталя.
3. Одни сутки дома. Отправка на фронт.
4. В Торжке. Первые раненые и мои впечатления.
5. В деревне Дарьино. По пути наступления наших войск.
6. В Нелидове. Кровь за кровь. В чертовом мешке. Наша трагедия.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
1. Разгром.
2. В лагере. Побег.
3. Встреча с партизанами.
4. Зимовка.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
1. Подрывники.
2. Строчка из партизанской жизни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 3. Встреча с партизанами.
Мой родной дед, Михаил Павлович, батальонный комиссар, пошёл на войну в возрасте 48 лет в августе 1941 года уже бывалым солдатом первой мировой. Заведовал госпиталем 3-й Ударной армии уральцев и сибиряков, воевавшей под Ржевом в 1941-42 годах. Там, во Ржевском котле, обессиленная армия попала в плен. Михаил Павлович бежал из плена и стал заслуженным партизаном Белоруссии. Награждён медалями и орденами…
Итак, продолжение повествования...
...Начинало светать. Вскоре подошли к деревне, наткнулись на картофельное поле. Сняли свои мешки и принялись копать картошку. Быстро наполнили свои походные сумы и двинулись дальше. Деревня была расположена поперек нашего пути, пересечь ее мы боялись, а вдруг немцы в деревне... или полиция. Деревня оказалась очень большая, шли не менее двух километров, и конца не видно было. Речка круто повернула на юг поперек деревни, берега ее довольно густо были покрыты кустарником, и мы решили перейти деревню урёмой. За деревней видны были снова чистые поля, но километра за полтора вдали синел еловый лес, и мы направились туда.
В поле мы наткнулись на молотильный сарай, в нем мигали фонари, стучали цепи, шла молотьба вручную. Возле дверей сарая на обрубке дерева сидел древний старик, курил трубочку. Огромная седая борода его спускалась до пояса, большие жилистые руки, сутулые широкие плечи, умные хитрые глаза. Крепкий еще старик.
Белорусские старики в (отличие от наших сибиряков) очень разговорчивы и вежливы, очень хитры и смышлёны. Мы сели рядом на бревно, старик предложил махорки. С удовольствием закурили и разговорились. Старик не спрашивал, кто мы, откуда и куда, он все понимал.
-Дедушка, есть у вас тут немцы?
-Нет их здесь. Немцы только в Червино.
-А сколько отсюда до Червина?
-До Червина двенадцать верст.
(Значит, - подумали мы,- прошли уже четырнадцать километров!)
-И далеко до леса, дедушка?
-Нет, вот видите, синий! Так и пойдет он всё на юг лентой вплоть до Шклова и дальше до Могилева и до брянских лесов.
-Как живется, дедушка, при немца?
-Ох, и не говори, сынок. Все берут, грабят. Видишь, ночью молотим? Заставляют везти сдавать хлеб по 25 пудов с гектара.
- Ну и как, повезёте?
Старик хитро улыбнулся.
- Повезли один раз. Дорогой напали партизаны, завернули нас в лес, ехали, ехали, а потом приказали копать яму. Сложили в яму наши мешки с хлебом, заровняли землей и говорят: «Вот, старики, придёт зима, или мы, или вы воспользуетесь этим хлебом, а немцам - «фигу». Вот и сегодня собираемся везти... Да вряд ли довезём, опять получится то же самое...
И старик хитро сощурил глаза, чуть улыбнувшись в бороду.
- Не найти ведь нам, где теперь хлеб и закопали - ночью дело было. Молодежь нашу немцы многих забрали и угнали в Германию. Меня бургомистр наш тоже мобилизовал было волость сторожить, да скоро прогнали обратно.
- А почему тебя прогнали, дедушка, из сторожей?
- Да так, неприятное слово сказал немецкому офицеру одному, ну и прогнали. Дело-то было так.
- Сижу я на крылечке волости... караулю, значит. В волость много всякого народу гонят, бывает и ночью.
Уборной-то нет, ну и навалили кругом всей хаты этой, волости. Вонь такая, что нос зажимать. Бургомистр мне не раз говорил: «ты бы хоть навел порядок, пройти нельзя, воняет, стыдно будет перед немцами за такое свинство», а я сижу себе, хоть бы что, привык.
Приехал однажды немецкий офицер, увидел наше благоустройство, сморщился, аж позеленел от злости и кричит на меня:
-Лус швайн, старый человек а порядка у вас нет!
- Так точно, ваше благородие, - говорю я, - нет у нас порядка, если бы порядок-то у нас был, так мы бы теперь у вас в Берлине «испражнялись».
- Немец, хорошо, что не всё понял, что я сказал... Ну а бургомистр после этого прогнал меня, говорит, с тобой беды наживешь.
Старик дал нам пол-булки хлеба, горсть махорки, мы поблагодарили и зашагали к синеющей невдалеке опушке леса.
Глава 3. Встреча с партизанами
Недалеко от лесной опушки на лугах паслись стреноженные кони. Позванивали на разные голоса колокольца, подвешенные на шеи лошадей. Дымились костры, возле них сидели ребятишки, пасшие коней и, не замечая нас, о чем-то оживленно разговаривали. Эта мирная картина напоминала нам наше детство, «ночное», как любил я когда-то сидеть ночью у костра, слушать интересные рассказы о ведьмах, леших ("шишигах" - по уральски), русалках. Слушать, как крякают утки в камышах.
- А теперь мы, -думал я, - люди «без рода, без племени», вне закона, окружены врагами. И единственное наше желание - приобрести возможность снова начать борьбу с коварным врагом, который топчет нашу родную землю!
Вскоре мы вошли в лес. Уже совершенно рассвело. Солнце золотило верхушки деревьев, тихо кругом, ничто не шелохнет, птицы поют на разные голоса, воздух чист, наполнен лесным ароматом. Как хорошо бы сейчас лечь у дерева отдохнуть, сварить и поесть горячей картошки, но надо идти - мы еще не отошли и пятнадцати километров от страшного лагеря.
Лес лентой уходит далеко на юг с поворотами, зигзагами, с перерывами. Видны отдельные деревушки, хутора. Их нам приходится обходить, делая большие зигзаги опушкой леса. Иначе нельзя, кто знает, на что в деревне или на хуторе можно наткнуться? На немцев или полицейских?
Отошли еще километров пять, мой товарищ не утерпел и обратился ко мне с предложением отдохнуть и сварить свежей картошки, я согласился. Углубились подальше в лес, нашли яму с хорошей водой, зачерпнули котелки, развели в густой заросли леса огонь и сварили картошку. Никогда в жизни мы, наверное, не ели с таким аппетитом горячую рассыпчатую картошку, три раза наполняли котелки новой картошкой и все съели, потом покурили и оба мгновенно уснули.
Проснулись мы уже в самый полдень, стояла тихая теплая погода. Козлов потянулся, лежа на спине, посмотрел в синее небо, улыбнулся самой счастливой улыбкой и промолвил, обращаясь ко мне:
- Как хорошо, Александр Кузьмич! Снова мы на свободе, нет теперь над нами никакой полки. Вот так лежал бы я без конца, прямо до самой смерти. Эх, как хорошо в лесу, и главное – мы свободные люди, и никому сейчас, никому не подчиняемся!
- Да, Михаил Петрович! Мы с тобой освободили себя от немецкого плена, но это не всё, мы находимся на оккупированной территории, , окружены коварным и жестоким врагом. Наши братья на фронте гибнут во имя спасения нашей Родины, а мы с тобой ещё пока никакой пользы Родине не даём. Наша задача - найти партизан, присоединиться к ним и драться с врагом, мстить проклятым немцам за слезы, кровь и разорение нашего народа, в этом теперь наша задача.
И тут я рассказал Козлову правду о себе: кто я и мое настоящее имя и фамилию. Мой товарищ сначала как-то недоверчиво посмотрел на меня и сказал:
-Ну вот, и зовут тебя не так, как ты говорил в лагере, и черт знает, кто ты такой...
Я рассмеялся.
-Брось, Михаил Петрович, я не провокатор, ты сам пойми, нельзя было иначе, не мог ведь я довериться, не узнавши тебя.
Вообще, Михаил Петрович, давай будем осторожны, не доверять и населению. Знаешь, предателей и шпионов немцы имеют немало среди населения.
Козлов успокоился.
-А... ну что же, мне ведь все равно как звать тебя: звал Александром, теперь буду звать Михаилом и я Михаил, мы с тобой, значит «тезки».
Покурили, поговорили и снова двинулись дальше опушкой леса.
К вечеру мы подошли к какой-то довольно большой деревне влево от нас за небольшой речкой. Впереди нас лес кончался, и на опушке виднелась какая-то большая кирпичная постройка. Чтобы добраться к следующему лесу надо было пересечь довольно большое поле, в котором население жало вручную ячмень и овес. Выйдя на опушку, стали наблюдать за деревней.
По улице ходили какие-то люди.
Но кто такие? Разобрать трудно. Вдруг мое внимание привлек человек, сидящий на завалинке хаты. Приглядевшись внимательно, мне показалось, что человек одет в немецкий мышиного цвета мундир.
-Козлов, смотри хорошенько, ведь это немец.
Козлов посмотрел:
-Да, похоже, что немец. Здоровый человек не будет в такой день сидеть на завалинке, когда «страда» и люди все на поле.
Ждать ночи, чтобы перейти поле, нам сильно не хотелось. Недалеко от нас в конце деревни проходил глубокий овраг и кончался в середине поля.
Решили пробраться оврагом. Это было очень неосторожно с нашей стороны. Но мы тогда еще не осознавали этой опасности.
Оврагом прошли благополучно
Но когда вышли на чистое поля, нас увидели все, кто жали на поле. Прекратили работу и удивленно смотрели на нас, никто не сказал нам ни слова, но по лицам женщин, по их страху в глазах мы понимали, что в деревне немцы и они могут заметить нас!
Мы кинулись бегом к лесу. Недаром партизаны пели песню «что лес роднее дома стал». Как мы спешили к спасительному лесу и, добежавши, юркнули в глухую лесную чащу.
«Попробуй теперь нас найти»!
КТО ТАКИЕ "НАРОДНИКИ"?
Мы двинулись напрямую лесом в южном направлении. Уже было темно, когда мы вышли на противоположную опушку леса. В полу-километре от нас чернели крыши какой-то деревни. Приходилось проводить нашу первую ночь в лесу.
- Знаешь, Михаил, - обратился ко мне мой товарищ, - пойду я в деревню, уже очень хочется молока, авось достану.
-Ну что же, иди! Только осторожнее. Не попадись, пройди сзади в какой-либо двор.
Козлов отправился, а я сел под дерево и задремал. Через некоторое время он пришел радостный, оживленный.
-Михаил, смотри, полный котелок молока. Да там я выпил больше этого.
-Ну как тебя приняли белорусы?
Козлов рассмеялся:
- Знаешь, они никак не верят, что я бежавший из плена, а приняли меня за какого-то «народника». Хозяйка, которая наливала молока, спрашивает меня: «ты что, с поста, что ли, пришел за молоком?
- С какого поста, - спрашивю я.
- Не притворяйся и не обманывай, - говорит она, - я ведь вижу, что ты «народник».
-Что это еще за «народник», Михаил, ты не знаешь?
-Не знаю, - ответил я.
Черт знает, что это за название. Все же я насторожился: «народники», «посты»,
- Пост какой-то, - думал я, -что-то тут неладно.
- Михаил, - шептал мой товарищ, - разводи давай огонь, я хлеба принес, поедим с молоком.
- Нет, Козлов, - возразил я шёпотом, - здесь огня не будем разводить, пойдем вглубь леса, там и огонь разведем, и спать будем.
Мой товарищ презрительно сжал губы.
-Что, боишься? Ты оказывается не из храбрых!
- Брось дурака валять, - промолвил я, - не в этом храбрость надо показывать, надо быть осторожным. Видишь, вот что это, и я показал поднятый мной на тропинке, на которой стояли, окурок папиросы.
- Ну и что, окурок и все.
- Кто же теперь из белорусов курит папиросы, ты подумай! – ответил я, - партизанам тоже негде взять их, папиросы эти. Это курили немцы или полиция.
Козлов задумался:
- А, ну ладно, быть по-твоему, пойдем в лес.
Я зачерпнул в низине котелок воды, и мы двинулись вглубь леса. Отошли порядочно, забрались в непроходимую чащу и тут развели огонь. Устроили фирменный пир, картошку жарили с молоком, делали «пюре», ели в мундире, наелись так, что я потом заболел поносом. Вознаграждали себя за голодовку в плену.
Только потом мы узнали, как кстати была принятая мной осторожность.
Лес, которым мы шли, был блокирован изменниками «власовцами», которых тогда белорусы называли «народниками», да и власовцы так приказывали себя именовать.
Местность была на военном положении, все лесные дороги и тропы заняли и стерегли от партизан «власовцы», немцы, полиция.
Ввиду этой блокады, партизаны ушли аж в Лепельский район Витебской области, километров за 250 отсюда. Остались только не успевшие уйти диверсионные группы, да небольшой отряд партизан под командой Суворова. За этим отрядом и рыскали немцы, власовцы и полиция.
Все потом удивлялись, как мы проскочили в это время этими лесами! Спасло нас то, что я, охотник и уралец, избегал идти дорожками и тропинками, а шел лесом напрямик по солнцу, невзирая на недовольные бормотания моего товарища, которого все время тянуло или на дорогу или на тропинку.
Всех, кого находили в лесу, невзирая на возраст, пол и личности, враги тут же на месте расстреливали без всякого допроса. Только счастливая случайность спасла нас от этой участи, ибо в тот момент, принимая меры осторожности, я не имел никакого понятия о размерах опасности и окружающей нас обстановке охоты за партизанами.
Ещё не взошло солнце, а мы уже тронулись в путь. Ночью выпала сильная роса и, шагая густой травой, зарослями леса, мы оба сильно промокли. Мой товарищ ругался, требовал пойти или дорогами, или тропинками. Я категорически отказался, шли всё время серединой леса.
Солнце начинало всходить, когда мы подошли к хорошей грунтовой дороге («шлях» по-белорусски»), пересекавшей наш путь. Я осторожно стал подходить к дороге, оглядываясь по сторонам.
Метрах в тридцати от дороги на небольшой поляне мы увидели свежевырытый окопчик бруствером к дороге, по свежепримятой подстилке из травы и окуркам, было видно, что отсюда только что ушли два человека. Один с автоматом, другой с винтовкой. Это было видно по тому, что на мягком бруствере окопа остался отпечаток «дырявого» кожуха ППШ, а по следам колец на ложе винтовки, она была немецкой. Гвозди на подошве немецких ботинок также ясно отпечатаны на следах ушедших. Кто и кого подкарауливал из этой засады, мы точно не могли определить и, отойдя метров тридцать вправо, осторожно вышли на дорогу.
ПОЦЕЛУЙ ФРАНЦУЗСКОГО ИУДЫ.
Влево от нас, метров сто, по обе стороны раскинулась кругом в лесу деревня. В конце деревни к нам передом стояли отдельно на бугорке четыре домика. Рядом у дороги была виселица буквой «П», на перекладине висели три трупа. На груди у повешенных приколото по большому белому листу бумаги с надписью большими черными буквами «Бандиты». Лучи солнца, чуть выйдя из-за леса, ярко освещали головы и грудь несчастных. Двое повешенных были мужчины в холщёвых штанах и рубахах, третья была молодая девушка, совершенно голая, длинные русые волосы рассыпались по плечам, чуть-чуть прикрывая щеки. Лицо было белое, а не черное как у повешенных и не обезображено смертью. Она была, по-видимому, убита пулей и уже мертвой повешена. Мужчины оба не старые, высокого роста. Девушка скорбно склонила голову на бок, ее лицо удивительно напоминало картину распятого Христа.
Нам не в первый раз приходилось видеть зверства врагов, но в обстановке войны, сожженных деревень, изрытой взрывами земли.
А здесь - тихое ясное утро, молчаливый, зеленеющий лес, тожественно-ликующая природа, мирно спящая деревня... и трупы повешенных.
Козлов схватил меня за руку:
-Михаил, что это? За что? Вон эту молоденькую, за что, а?
В глазах его стояли слезы.
- Эти казненные - без сомнения партизаны, Михаил Петрович! Как видишь, война идет и здесь, далеко от фронта, в тылу врага. Война необычная, народная и придет время, мы с тобой отомстим палачам за себя, и за наш народ, и за этих…Я сглотнул слезу.
Снял пилотку, Козлов тоже. Потом тихо повернулись и пошли прочь от страшного места.
Впоследствии, принимая партизанскую присягу:
«Я - сын моего народа, клянусь беспощадно, дерзко и смело мстить врагам за кровь, слезы и разорение моего народа»,я вспомнил эту картину страшной казни. И мне казалось, что я присягаю и клянусь перед этими мучениками, а не перед отрядом.
Потом мы узнали от жителей, что казненные были партизаны-разведчики отряда Суворова.
В этой деревне они столкнулись с карательным отрядом гитлеровцев, состоявших в большинстве из французов.
В перестрелке молодая девушка была смертельно ранена в грудь, и француз, пожилой сержант, подойдя к умирающей, поцеловал ее в лоб, пробормотав что-то по-французски: «потомок воинов якобинского конвента, став в роли палача, душителя свободы отдал дань своим революционным предкам в прощальном поцелуе Иуды». А немцы расправились уже с мертвыми, повесив их для устрашения живых.
Все, увиденное нами, насторожило и моего товарища. Он больше уже не ругался и не ворчал, когда я вёл его через чащу леса, болотами. Не по дорогам и тропам, а прямо лесом. Иногда мы встречали заросли малинника, останавливались и, как медведи, ели вкусную малину.
Часов в двенадцать дня вправо от нас и впереди нас загремела частая ружейная и пулеметная перестрелка, изредка раскатисто грохотали минные разрывы и взрывы ручных гранат. Что делалось в лесу, мы толком не знали.
Козлов обратился ко мне:
-Я думаю, это немцы стреляют по нашим самолетам.
-Что ты, Михаил Петрович! – ответил я. Где же самолеты? Их не видно. Это, по-моему, борются партизаны с немцами, не иначе.
А в душе хотелось мне сказать: «Это умирают партизаны».
- Сколько геройства у русских людей, -думал я, - окруженные врагами, далеко в тылу от фронта, без всякой надежды на помощь, горсть храбрецов ведёт войну против сотен тысяч вооруженных врагов!
«Пойдем прямо на выстрелы», решил я, может, попадем к партизанам. И мы пошли. Стрельба прекратилась, а мы все шли и шли вперед и никого не видели и не встретили, и никаких следов боя не нашли. По-видимому, где-то в лесу произошла короткая и жаркая схватка, но лес широк и где это было? Не скоро найдем.
Солнце клонилось к западу, пахнуло живительной вечерней прохладой, кругом мертвая тишина, как перед грозой. «Почему-то нет ни одной птицы», -молвил мой товарищ. И как бы в ответ на это вправо от нас совсем близко раздалось родное нам «ку-ка-ре-ку».
- Вот и птица оказалась, -засмеялся я, - да еще какая.
И мы пошли прямо на петушиную песню.
Вышли мы к деревне Орехово Круглянского района Могилевской области. От места нашего заключения отошли мы уже на сорок пять километров.
Деревню Ореховку полукругом с трех сторон окружает лес. Концы полукруга кончаются в четырех километрах от деревни. Дальше лес кончится, и пойдет широкое поле более тридцати километров, а за этим полем снова леса вплоть до Минска, до Березины, и до Полесья, конечно с перерывами, с деревнями, хуторами.
Несмотря на поздний вечер, в поле у деревни белорусские женщины, мужчины и подростки, жали ячмень и овес. Мы решили перейти поле на противоположную опушку леса.
Предварительно произвели «разведку». Недалеко от опушки леса жала ячмень молодая высокая женщина. По-пластунски бороздой ячменной полосы мы неслышно подползли к ней и сели, как по команде, на снопы ячменя буквально в пяти шагах от женщины. Обернувшись, чтобы положить горсть ячменя, она увидела нас.
«Не кричать», -угрожающе прошептали мы, -«сядьте!». Женщина даже и не вздрогнула, не смутилась, а с любопытством и милой, доброй, родной, русской улыбкой взглянула на нас. Ясно стало для нас, что не так грозен и величав наш вид: худые, оборванные, немытые, безоружные, мы могли возбудить только жалость. Женщина спокойно оглянулась, повела глазами по полю и не торопясь села против нас на снопик ячменя.
- Родненькие мои! Я же думала - мой Андрей. Вы из плена бежали? Миленькие, ой, ведь вы же наверно вовсе не кушали никогда!
Женщина встала, принесла корзину, достала кусок хлеба и два огурца.
- Покушайте, мои несчастненькие, осталось от обеда.
Мы с благодарностью взялись за еду.
- Мой Андрей с первого дня был взят, ой, также может быть где-нибудь ходит.
И слезинки блеснули на ресницах добрых, прекрасных глаз.
Наевшись, мы приступили к расспросам.
-Как живете при немцах, бабонька?
- Ой, не говорите, что только делается. Рыскают, как звери, немцы, французы, народники, полиция. Гонят в Германию молодой народ, оставили по одной коровушке на три дома, да и тех хотят забрать. Партизанской считают нашу деревню. Ох, не жить нам! Погибли мы, все погибли!
-Ничего, тетенька, переживем всё, - утешали мы женщину, - придет снова Красная Армия.
-Ой, придет ли? Уж так хватаются немцы, все они забрали, уже они в Сибири будто бы, далеко эта Сибирь?
-Ну, до Сибири они зубы себе поломают! Вот погоди, погонят их, только держись.
-Ой, если бы так, любенькие.
- Куда вы теперь денетесь, несчастненькие? Босые, оборванные, поймают вас немцы или народники, убьют, сразу убьют.
-Не поймают, тетя.
-А как вы до зимы доживете? А зимой, что будете делать?
-Погибли вы, погибли, мои родненькие, а дома у всех вас дети, жены есть, наверное. Брали мы много пленных к себе «в примаки», кормились, у нас жили, а теперь немцы запретили и это. Спаси Бог, кусок хлеба дать, убьют, сразу убьют.
Она почти завыла...
- Ой, куда вы денетесь? Уж жили бы лучше в лагере.
-Нет, тетенька, мы не пропадем. Встретим партизан и будем вместе с ними воевать. Есть у вас тут партизаны?
Женщина, вдруг испуганно огляделась кругом.
-Что вы сказали? Да разве можно так говорить! Нет никаких партизан! Ничего я не знаю! Ой, уходите, не знаю я вас. Ничего я не знаю. Вон моя хата у леса на той стороне. Нет никаких партизан, и не спрашивайте меня ни о чем, уходите! Не знаю я вас. Ой, да идите же вы от меня, окаянные, беды с вами наживем!
Мы покинули перепуганную женщину, ничего не добившись, уползли в кусты и стали ждать ночи.
Совершенно стемнело, когда мы двинулись через поле к противоположной опушке леса. У конца деревни, метрах в двухстах от леса стояла хата, мы решили зайти. В избе тускло горел каганец (Каганец - черепок, в который наливают сало и кладут светильню). Вошли не слышно и поздоровались, не видя никого. От печки вышла та женщина, с которой мы разговаривали в поле.
-Что вам надо, голубенькие?
-Тетя, дай нам молочка, хлебца и табачку.
Женщина вздохнула, вышла из избы, оставив нас одних. Вскоре вернулась, неся крынку (горшок) молока, простокваши, пол-булки хлеба и порядочный пучок табаку.
- Возьмите, родненькие, и уходите скорее! Скорее уходите, слышите!
В голосе ее слышалась большая тревога.
МЫ ВСТРЕЧАЕМ ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД СУВОРОВА
Бегом мы добежали до опушки леса. Шагнули в лес. «Стой, руки вверх!». Тихо раздалась команда, звякнули затворы, и черные стволы винтовок направились в нас. Мы подняли руки. «Окружить!». Нас окружили кругом. Я стал считать, их было восемь. Одеты хорошо, почти все в кожаных тужурках, брюки галифе, часть в ботинках. Один с биноклем. Чисто выбритые, здоровые, молодые. Смотрят с любопытством на нас. Вооружены винтовками без штыков. У одного ручной пулемет, один с ППШ, у каждого за поясом по две гранаты. По такому оклику и по всему, я инстинктивно узнал партизан. Нас быстро обшарили.
- Документы есть какие-нибудь? – обратился к нам один из партизан.
Я улыбнулся:
- На что вам документы, товарищи, коли мы сами на лицо?
Партизаны улыбнулись:
- А почему вы знаете, что мы вам товарищи?
- Чутьем, - ответил я.
- Ну, это брат, не всегда удается, на чутье не надо надеяться, а вдруг мы полицейскими окажемся, тогда что?
- Расстреляете и все! – ответил я.
-Ну, это ни к чему, уж умирать, так с музыкой.
Подошел, по-видимому, командир, пожилой мужчина лет сорок или даже более, с черной бородкой. Начал допрос:
- Откуда идете?
- Из плена бежали, из города Орши, ст.Червино.
- Когда бежали из лагеря?
- В ночь на восьмое сентября.
- А сегодня десятое, здорово вы прошли. Где шли?
- Все время лесом.
- Слышали сегодня стрельбу в лесу?
- Да, слышали.
- Удивительно, как вы прошли. Лес кругом блокирован немцами. Ну, ваше счастье должно быть.
Нас расспросили обо всем. Пришлось рассказать всю свою биографию. Узнав, что я коммунист, бывший партработник, командир стал мягче.
- Что вы думаете дальше делать?
- Мы бежали из плена с единственной надеждой встретить партизан и вместе с ними продолжать борьбу против врагов. Возьмите нас к себе, мы просим вас.
Командир задумался.
- Знаете что, - заговорил он, - откровенно вам скажу, мы сами сейчас в таком же положении, как и вы. Мы разбиты, базы потеряны, отряд рассыпался кто куда. Я не могу вас взять теперь, в такой обстановке.
- Что же нам теперь делать?
-Идите вот этой опушкой леса. Придете к деревне Пасырево, четыре километра отсюда. Найдите старосту деревни, не бойтесь, он наш человек, и скажите ему, что Котов просит его оказать вам содействие, замаскируйтесь там в клюквенном болоте, я в нем тоже спасался, и дожидайтесь, мы за вами придем. А вы пока отдохнете и окрепнете. Будьте осторожны. Молодцы вы, что сумели удрать от немцев. Сумейте теперь сохранить себя здесь, вот в таких условиях.
И сколько мы не просили, командир остался непоколебим. Пришлось покориться.
- Где будете ночевать? – спросил он.
- Здесь в лесу, - ответил я.
- Ну, идите. До скорой встречи, товарищ Комиссар, и он пожал нам руки.
А встреча эта состоялась почти через год.
Впоследствии, проходя с партизанским отрядом по лесам Белыничского района, мы нашли в лесу могилу с тумбочкой и звездой, на тумбочке были выжжены слова: «Здесь покоятся тела командира партизанского отряда товарища Суворова, комиссара отряда и начальника штаба. Пали смертью храбрых в непрерывном бою с фашистами 25 октября 1942 года».
Волки разрыли могилу, и черепа погибших белели возле памятника.
Страшно неопытными командирами оказались Суворов и его штаб. Их окружили в этом лесу немцы, власовцы и полиция. Выйти из окружения в лесу темной ночью, то есть пробиться отрядом, не было особой трудностью. Сколько раз нам приходилось так пробиваться и всегда без значительных потерь. Суворов же поддался панике, он приказал отряду разбиться на мелкие группы и просочиться, кто как сумеет, сквозь цепи врага. Сам со штабом остался, замаскировавшись в дупле большого дерева, где их нашла немецкая овчарка. Многие партизаны погибли поодиночке, остальные целую зиму бродили по 2-5 человек и бедствовали.
- Взял бы ты меня тогда, -думал я, - не допустил бы я тебя до такой глупости.
И я приказал придать погребению кости погибших.
Попрощавшись, мы углубились порядочно в лес. Выбрали могучий лес, кругом густая роща, развели огонек, постлали веток под себя и крепко уснули.
Впоследствии один из партизан этой группы, оставшийся в живых, рассказал нам, что после нашего ухода они одумались и решили, что мы- шпионы (у страха глаза велики). Долго искали нас, чтобы покончить, но так и не нашли. Мы уже приобретали порядочный опыт маскировки, становились волками.
Оценили 45 человек
76 кармы