Это тема отдельного и небезопасного разговора.

Цитаты от писателя Юрия Полякова:

Добро - оно, конечно, зло побеждает. Но оно при этом очень устаёт.

Любовь наполовину состоит из прощения.

Народ, не уважающий собственных прошлых побед, обречен на будущие поражения.

* * *

Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:

Ссылка на видео: https://youtu.be/MCbcb8r1pjs

* * *

«…-кто был твой муж?

- Не знаю…

- В каком смысле?

- В прямом. Я выходила замуж за чудесного парня… Однокурсника. Умного, веселого, сильного. Любого перепьет, любого перешутит, любому в морду даст, если нужно… И он не имел ничего общего с тем существом, которое поселилось потом у меня на диване перед телевизором…»

* * *

Патриотизм - это всего-навсего порядочность по отношению к своей стране.

Сила характера не в том, чтобы ломать других, а в том, чтобы не сломать себя.

* * *

У каждой страны, у каждого народа, у каждого человека своя правда, которая другим кажется ложью. И это нормально.

Ненормально, когда страна, народ, человек начинают верить в чужую правду, а свою, родную, воспринимают как ложь.

Тогда всё рушится.

* * *

С возрастом я понял: мало знать истину, нужно еще иметь луженое горло, никогда не лопающееся терпение и крепкую, как нейлоновая удавка, нервную систему.

* * *

А раба, друзья мои, если слишком торопиться, можно выдавить из себя вместе с совестью. К этому, кажется, всё и идёт…

* * *

«Сначала врагом объявляется тот, кто против нас, потом тот, кто не с нами, потом тот, кто не поспевает за нами, потом тот, кто справа или слева. И так до бесконечности»

* * *

Эти люди должны понимать, что свинячить в стране, которая тебе всё дала, небезопасно. Должен действовать закон.

Что это такое - 7 лет условно за украденные миллионы?

Понимаете, это как человек изнасиловал, значит, 25 девственниц и его условно кастрировали…

Так же не бывает!

У нас этой условной кастрацией с возможностью портить девственниц наказывают очень многих.

Это недопустимо!

Эта цитата из интервью Ю.М. Полякова в передаче «Постскриптум» (ТВЦ, эфир от 01.04.2017)

Другие цитаты Юрия Полякова по ссылке на источник:

ИСТОЧНИК

* * *

Юрий Поляков, из начала статьи «Бушующая наглость». Газета «Культура», октябрь, 2020:

«В почте «Литературной газеты», которую я редактировал 16 лет, значительное место занимали письма примерно такого содержания:

«Купила книгу, получившую «Русского букера», начала читать и не могу понять: то ли я сошла с ума, то ли автор текста явно не в себе да еще плохо владеет русским языком…»

Приходилось успокаивать, мол, с Вами всё в порядке, а вот жюри премии и автор, эти явно неадекватны…»

ИСТОЧНИК

____________________________________________

КОГДА ЧЕСТНАЯ ЛИТЕРАТУРА БЫЛА ДЕЛОМ БЕЗОПАСНЫМ? НИКОГДА.

Беседуют писатель Юрий Поляков и главный редактор издательства «Книжный мир» Дмитрий Лобанов.

Дмитрий Лобанов: В отечественной истории «поэт был больше, чем поэт», а писатель – «властителем дум». Как Вы думаете, с чем это связано, почему это у нас в Отечестве так?

Юрий Поляков: Во-первых, это связано с тем, что русская литература довольно долго оставалась в лоне церкви, но даже выйдя из него в конце XVII века, осталась учительной, сохранила обостренный интерес к нравственно-религиозной проблематике. Во-вторых, наша литература всегда отличалась очень высоким художественным уровнем, увлекая и покоряя читателей. У нас, я считаю, одна из самых серьезных литератур в мире, если не самая серьезная. Но есть и третья причина, она связана с нашей политической историей.

Дело в том, что мы до начала ХХ века развивались как монархия с довольно серьезными ограничениями свободы слова, хотя не такими тотальными, как сейчас пытаются представить. Например, Булгарин был скорее не доносчик, а составитель аналитических записок в верха, но содержание, направленность этих записок кое-кому выходило боком. Достаточно почитать секретные донесения Булгарина, они теперь переизданы. Там есть очень интересные и глубокие наблюдения. Но это к слову…

А так как не было легальной оппозиции царю, то не существовало оппозиционной трону легальной прессы, за исключением потаенной, за которую сажали, и эмигрантской. Но и тут все не так просто: просвещенное общество, например, чутко следившее за публикациями «Колокола», отвернулось от него, едва Герцен поддержал польских мятежников, отличавшихся свирепой жестокостью по отношению к православным.

Оппозиционная пресса появилась лишь после революции 1905 года, а до этого ее функции выполняла изящная словесность. В ней искали ответы на проклятые политические вопросы.

Во многом эта традиция продолжилась и при Советской власти.

По мере того, как большевики расправлялись со своими врагами, оппонентами, попутчиками и союзниками (бескровно была поглощена лишь Еврейская рабочая партия), они закрывали и их печатные издания. Например, эсеровское «Знамя труда», где Блок печатал свои знаменитые поздние поэмы.

И поэтому литература, несущая в себе комплекс не только художественно-нравственных, но и общественно-политических идей, стала отчасти выполнять роль оппозиции, за что многие писатели сурово поплатились. Романы и повести читали в библиотеках и в Кремле, читали не только как беллетристику, но и как тексты, содержащие критику общества и власти.

Кстати, не за всякую критику карали, если это была «правильная», «нужная» критика, могли и поощрить.

Например, Шолохов в «Тихом Доне» очень своевременно упрекнул большевиков за расказачивание, ведь этот кошмар был делом рук Троцкого, его как раз выдавливали из власти, хотя до ледоруба в черепе было еще далеко.

Думаю, этот опыт русской классической и советской литературы сегодня тоже востребован, ведь мы, в конечном счете, после Перестройки и 90-х всё равно пришли к жесткой вертикали власти. Причем, не по чьему-то злому умыслу, по логике Истории.

Просто все поняли, что цена плюрализма – распад страны и кошмар беспредела. Нет уж, давайте мы вернемся к старой доброй вертикали…

Когда я входил в литературу, её восприятие, прочтение с точки зрения политики было очевидно. Именно так читали романы Белова, Астафьева, Бондарева, Трифонова… Искали в них прежде всего свежие общественно-политические сигналы, а лишь потом оценивая их художественное качество. Вот почему такой громкий успех имели «Дети Арбата» Рыбакова или «Тучка» Приставкина – вещи, написанные довольно слабо.

Кроме того, литература выполняла еще одну своеобразную функцию – она легализовала табуированные темы.

Успех моих первых вещей таких, как «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Апофегей», связан именно с этим. Впрочем, если бы только с этим, то сегодня их бы забыли, как большинство «перестроечных бестселлеров», а их, тем не менее, переиздают и читают.

Почему сейчас нет такого ажиотажного спроса на литературу? По той же самой причине: несмотря на жесткую вертикаль, оппозиционные партии и пресса у нас есть. Есть свобода слова, ограниченная лишь чувством самосохранения. Да, оппозиция у нас не радикальная.

А зачем нам радикалы? Чтобы в царя-батюшку бомбы метать? Спасибо, не надо…

Да, у нас есть, конечно, табуированные темы. Но по сравнению с тем, что было при царе-батюшке и при советской власти, их ничтожно мало.

И всё равно: если этого нет в телевизоре у Соловьева, то это есть в Интернете.

Спрос на литературу, как «восполнительницу» табуированных тем ушел. Теперь она может заинтересовать остротой, занимательностью, художественностью слова, неожиданным взглядом на проблему, которого не могут предложить, скажем, журналисты или политологи.

И, понятно, прежних тиражей нет…

Я разбирал свою библиотеку и наткнулся на первое издание моей повести «ЧП районного масштаба» в 1986 году в «Московском рабочем», а это было, замечу, не самое крупное издательство в СССР, так – среднее. Знаете, какой тираж? 100 тысяч - первый завод, понимаете!

А другая книжка, «Апофегей», которую выпустило одно из первых акционерных издательств в 1990 году. Первый завод – 250 тысяч!

Можете себе представить?

Конечно, сейчас это практически невозможно. Тем не менее, я думаю, в нашем обществе литература традиционно играет гораздо большую роль, чем в тех же Соединенных Штатах…

Дмитрий Лобанов: В имперской России был спор между западниками и славянофилами, в советской – были почвенники и прогрессисты… Сейчас что-то подобное наблюдается в нашей литературе?

Юрий Поляков: Да, безусловно. Несколько лет назад я написал статью «Кустарь с монитором» – о состоянии нашей современной литературы, о судьбе писателей.

В этой статье есть главка о «двухобщинной литературе».

Дело в том, что в нашей словесности сосуществуют, почти не соприкасаясь, подобно разным конфессиям, как бы две общины.

Одна из них – это продолжатели почвеннического направления с традиционной русской и имперской проблематикой. Эта «община» продолжает лучшие традиции русской и советской литературы, в ней очевидна «самая смертная связь», как выразился Николай Рубцов, с судьбой своей страны, своего народа, острое чувство ответственности за будущее.

Эти авторы стремятся понять и объяснить читателю, в чём наша сегодняшняя беда, болезнь, угроза, которая опасна для самого существования нашей цивилизации.

Да, для самого существования…

Если, допустим, лет сорок назад алармистам-почвенникам (Абрамову, Чивилихину, Солоухину, Кожинову, Распутину, Белову) могли возразить, мол, что вы всё ноете? Что с вашей «снеговой уродиной» Россией может случиться, такая великая и огромная? У СССР двадцать воздушных и шесть танковых армий, четыре группы войск, семь военных округов! Куда «эта страна» денется?

Делась же!? Сузилась.

25 миллионов русских оказались за границей, на положении людей второго сорта. В Прибалтике, например.

Мы самый большой разделенный народ в мире!

Этими проблемами в Кремле кто-то занимается? По-моему, никто…

И кстати, сколько было разговоров о том, чтобы включить тему разделенного русского народа в новую редакцию Конституции, обязав Государство Российское вернуть желающих, а это миллионы, на историческую родину.

Между прочим, таким образом можно было бы восполнить недостаток рабочих рук, не заполоняя наши города и веси мигрантами, чуждыми нам в культурно-религиозном и этническом плане.

Нет! Не захотели…

Теперь-то мы понимаем, что это было не нытье, а предупреждение, увы, не понятое по-настоящему.

Так вот, первая община нашей словесности – это продолжение почвеннической ветви. И она существует у власти на положении падчерицы.

Её старательно замалчивают на государственном информационном уровне.

Достаточно сравнить, как чествуют в юбилеи и хоронят традиционалистов и либералов, кому ставят памятники…

Это очень показательно.

Почвенники, как правило, не попадают ни в какие короткие премиальные списки, да и в длинные тоже… Кстати, слово «почвенник» часто используется как синоним слова «русский». Это направление старательно и умело маргинализируется.

Помню, как я, еще будучи главным редактором Литературной Газеты, спросил одного из руководителей Роспечати:

«Почему у Вас такой странный выбор участников международных книжных ярмарок?»

Он мне ответил так:

«Пока я тут работаю, ни одного почвенника в делегации не будет!».

А это ведь слова крупного государственного чиновника, следовательно, точка зрения самого государства. В противном случае его давно бы выгнали со службы за такие слова…

Вторую литературную общину я называю «интертекстуалами».

Это сравнительно небольшая группа. Если сложить все «лонг-листы» наших раскрученных премий, то мы и получим ее списочный состав. Ну, может быть, надо добавить еще десяток городских сумасшедших из Интернета.

Группа, как видим, небольшая, но очень влиятельная, потому что она контролирует все литературное пространство через либеральные средства информации, которые государство в лице Ельцина отдало, как говорится, на кормление нашим прогрессистам еще в начале девяностых.

В «Экслибрис» (приложение к «Независимой газете») один критик предложил рецензию на мой роман «Любовь в эпоху перемен», статью приняли, заверстали в номер. Но ее в подписной полосе увидел главный редактор Ремчуков, записной либерал, к слову сказать, во времена перестройки стажировавшийся в Пенсильванском университете.

Он снял рецензию со словами: «Полякова у нас не будет ни в каком виде!»

При основателе «Независимой» Виталии Третьякове такое было невозможно.

Когда я редактировал Литературную Газету, мне тоже попадались материалы, с которыми я не был согласен, например, с оценками того или иного писателя. Но я никогда их не снимал из номера, а заказывал еще одно – альтернативное мнение.

У «интертекстуалов» жесткая, почти тоталитарная организация.

Не зря я в свое время, хлопнув дверью, ушел из академиков «Большой книги», назвав ее «лохотроном».

Там раздают коврижки только своим, идейно близким авторам. Чужие там не ходят!

Впрочем, «интертекстуальная» община в российской словесности – явление довольно сложное, и объяснить ее специфику исключительно этнической «сплоткой» нельзя, хотя эта «сплотка» прослеживается, как, впрочем, и у почвенников.

Однако всё гораздо сложнее. Борьба идей тоньше, чем этническое противостояние.

В чем особенность «интертекстуалов»?

Они действительно очень любят русский язык, они любят русскую литературу. Они Пушкину готовы простить стихотворение «Клеветникам России» за то, что он был гением русского слова.

Но они не связывают русский язык с судьбой нашего народа и русской государственности. Слова и люди отдельно.

Понимаете, наш великий и могучий для них как латынь. Ну, пал Рим – и хрен с ним! Латынь-то осталась! Еще можно тысячу лет на ней говорить, писать, творить… А еще есть наследие замечательных римских писателей: Гораций, Овидий, Вергилий, его можно толковать, цитировать…

У «интертекстуалов», даже талантливых, нет «смертной связи» с русским народом, русской историей, русским государством, русской футурологией… Они напоминают мне пассажиров круизного лайнера, сидят в шезлонгах, пьют, закусывают, пишут что-то, глядят на мимо проплывающие острова, спрашивают:

– Слушай, а куда плывем-то?

– Какая разница? Мы же отдыхаем! А если корыто пойдет ко дну, нас спасут, ведь вокруг цивилизованные страны!

О том, что в трюмах вкалывают какие-то чумазые работяги, которых спасать никто не будет, их не волнует…

Вот такое примерно отношение у «интертекстуалов» к нашей стране.

Но именно поэтому их литература практически не востребована.

Мы в свое время в «Литературной газете» печатали списки продаж книг писателей на базе информации сети Московского Дома Книги, а это было тогда почти сорок магазинов.

Начались скандалы, потому что лауреаты всех этих премий не верили, что у них за год продано всего 10–15 книг.

Особенно запомнилась ситуация с одним гордым лауреатом Нацбестселлера: за год ушли всего два экземпляра. Хорош бестселлер!

Из-за скандалов мы были вынуждены прекратить публикацию этих рейтингов. Нет, мы не испугались, испугались директора магазинов – им откровенно угрожали.

Повторю: сочинения так называемых интертекстуалов, хотя среди них есть и способные люди, не вызывают широкого интереса, если только, конечно, их искусственно не раскручивают, как это было с Гузелью Яхиной, с ее беспомощным текстом про Зулейху, открывающую глаза.

А раскручивали, потому что текст в значительной степени русофобский.

Обо всех этих проблемах я пишу давно.

Лет 10–12 назад в статье «Писатели и ПИПы» я ввел эту аббревиатуру – ПИП, персонифицированный издательский проект. Не надо путать писателя с ПИПом – это разные профессии.

Сейчас в Интернете в спорах о современной литературе нередко, раскавычив, приводят мои соображения 10–15-летней давности. Хоть бы ссылки иногда давали, первопроходцы исхоженных мест!

В свое время в «Литературной газете» мы часто обращались к теме «премиального лохотрона», нас не любили и побаивались. Особенно Роспечать.

К сожалению, мой преемник в Литературной Газете начинающий прозаик Максим Замшев решил, что самый короткий путь к литературному успеху это славословие в адрес тех, кто организует премиальный лохотрон. Но газета, которая не хочет ни с кем ссориться, не интересна читателям.

Так или иначе, но эта тема снова стала табуированной.

Именно поэтому мне пришла в голову мысль собрать вместе мои статьи разных лет, посвященные этой теме, и предложить издательству «Книжный мир», с которым плодотворно сотрудничаю уже не первый год. Кстати, в название я вынес заголовок моей нашумевшей статьи «Зачем вы, мастера культуры?», которая была опубликована в Литературной Газете в 2005 году. Особенно читателям понравилось название первой главки – «Молчание кремлят», где я писал об отсутствии у нас продуманной культурной политики, направленной на укрепление Державы. Нет её и поныне…

Ключевой остается позиция, разделившая нашу литературу на две общины.

Должен ли писатель ощущать ответственность за свою страну, свой народ? Должен ли идти на конфликты с властями предержащими, если они, на взгляд писателя, совершают что-то, идущее во вред стране и народу? Я, например, в 1990-е году считал, что ельцинский курс преступен, что сейчас уже говорит даже Владимир Соловьев в эфире (а он лишнего не скажет!) я открыто высказывал тогда свою точку зрения, у меня были неприятности, мои книжки изымались из магазинов, статьи обо мне выбрасывались из энциклопедий, учебников, справочников и так далее.

Но, заметьте, это была месть за идеи, а не возмездие за нецелевой расход государственных средств, как в случае с Серебренниковым. Но сколько было шума!

А вот замечательный публицист, историк, директор института Русской цивилизации Олег Платонов попал под следствие именно за свои взгляды.

И тишина…

Когда я в телеэфире сказал о том, что Платонова преследуют явно за политическую позицию, участники дискуссии как-то странно на меня посмотрели, а ведущий торопливо сменил... Впрочем, это тема отдельного и, поверьте, Дмитрий, небезопасного разговора.

Впрочем, когда у нас честная литература, болеющая за свой народ, была делом безопасным? Никогда.

Июль, 2020 год

© Поляков Ю. М., 2021

© Книжный мир, 2021

Это был небольшой отрывок из книги - «Засекреченное будущее». Сборник. Автор Юрий Поляков

ИСТОЧНИК

* * *

Один из самых читаемых авторов России (Юрий Поляков) опубликовал манифест «Почём вы, мастера культуры!»

Писатель и драматург Юрий Поляков - о спецоперации в Донбассе и предателях среди деятелей искусства.

* * *

На этом всё, всего хорошего, канал Веб Рассказ, Юрий Шатохин, Новосибирск.

Плейлист Юрий Поляков. Статьи. - 22 видео озвученные мной.

До свидания.