Телефильм о подвиге советского народа на фоне вранья системы – даже не всей, а отдельных ее представителей – едва ли тянет на русофобское высказывание. Но в контексте нынешних российско-американских отношений это еще и дерзкий вызов: американцы и европейцы способны писать русскую историю убедительней, чем сами русские
В ноябре 1983 года на американском канале ABC показали фильм об ужасах атомной войны «На следующий день». Его посмотрели 100 миллионов человек, почти треть населения страны – до сих пор не побитый для телефильмов рекорд. «На следующий день» стал не только культурным событием, но еще и коллективной травмой: в 1983 году, даже после Хиросимы, мало кто осознавал все реальные последствия атомной войны, о которой тогда в новостях говорили дежурно, как о чем-то вероятном. Фильм детально показал, что обмен ядерными ударами – это не просто несколько взрывов с большим количеством жертв, а смерть вообще всему живому на многие годы.
Кошмар, который увидела тогда треть американцев, надолго запал им в душу и кардинально изменил отношение к холодной войне – идея выиграть ее любой ценой уже не казалась такой хорошей затеей. Были, конечно, скептики, которые жаловались, что масштабы катастрофы в фильме сильно преувеличены. Пацифисты, напротив, настаивали на том, что там все приукрашено, а в жизни все было бы хуже.
Некоторые активисты Республиканской партии пытались даже остановить показ фильма, настаивая, что подобная либеральная пропаганда затормозит развитие американского военного комплекса (в частности, программы Рейгана «Звездные войны»). Сам Рональд Рейган, впрочем, фильм увидел еще за неделю до показа, и тот произвел на него неизгладимое впечатление. Во многом благодаря «Следующему дню» три с половиной года спустя был подписан Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. На подписании договора Рейган даже процитировал строчку из фильма.
Тридцать шесть лет спустя история частично повторилась с пятисерийным телефильмом «Чернобыль», вышедшем на HBO. Как минимум по части коллективной травмы: давешний и новый телефильм объединяет убедительная картина радиоактивного ужаса – ужаса, который не потусторонний или из космоса, а абсолютно реальный. По части популярности тоже получилось похоже – конечно, 100 миллионов зрителей у экранов одновременно «Чернобыль» собрать не смог (все-таки он вышел на платном HBO, а не в эфирном ABC), но провести последние пять недель, ни разу не увидев упоминание «Чернобыля» в СМИ, было практически невозможно.
Есть параллели и в том, какую роль телефильмы играли в российско-американских отношениях. В «На следующем дне» советские войска, конечно, агрессоры – пусть и нарочно остается неясным, кто именно первым нажал на красную кнопку. Тем не менее основной акцент в фильме был на недопустимости ядерной войны в принципе, что помогло международному потеплению. В «Чернобыле», по сути, главный герой – советский народ; произведения, более доброжелательного и внимательного к местной культуре и деталям, западный мир, кажется, еще не рождал. Но основной посыл фильма об опасности лжи в контексте нынешних российско-американских отношений легко интерпретируется как вызов.
Что скрывает ложь
Смотря «Чернобыль» в России, легко попасть в логическую ловушку, думая, что все в нем исключительно о нас и про нас. Изображенная там бездушная машина советской бюрократии тогда видится прямым укором нынешней российской власти. Но такая интерпретация – совсем не то, что было в уме у авторов.
Создатель фильма Крейг Мазин вообще ревностно относится к интерпретациям и потому параллельно с сериалом запустил подкаст, в котором детально рассказывал про каждую серию. В первом выпуске (а также во множестве интервью) он объясняет, откуда взялась идея сериала. Мазин всю жизнь проработал в нарративном бизнесе: писал сценарии, создавал истории. Это были в основном легкие комедии, и талант Мазина тратился на цели совсем безобидные. Но истории могут быть и иными, а нарративное искусство может запросто превращаться в оружие массового поражения, именно об этом Мазин хотел рассказать. О том, как искусство создавать нарративы и контролировать их может быть использовано силами зла. Разрабатывать эту идею Мазин начал еще в 2015 году, но потом были президентские выборы в США – и проблема стала еще актуальнее, а необходимость в таком фильме – сильнее.
Мы часто слышим, что историю пишут победители, и воспринимаем эту поговорку так, что происходит все исключительно постфактум: сначала победили, потом написали. Но иногда это процесс одновременный или даже в обратном порядке – как случилось, например, на украинских выборах 2019 года, где победила история, написанная еще пять лет назад. А на упомянутых выборах в США победила даже не одна история, а набор баек.
«Какова цена лжи?» – с этого вопроса профессора Легасова начинается «Чернобыль», и все следующие пять часов посвящены ответу на этот вопрос. Ложь тут многолика, и у советской власти или КГБ нет на нее монополии. Не менее страшен и старший на станции в момент взрыва инженер Дятлов, который даже после самого взрыва, видя неопровержимые доказательства, что ядро реактора взорвалось, все равно отказывался в это верить.
Но главным злодеем в итоге оказывается нарратив об успешности советской атомной энергетики. Именно защищая эту историю, власти приняли решение засекретить доклад об инциденте на Ленинградской АЭС в 1975 году. Если бы этот доклад был доступен персоналу Чернобыльской АЭС, они бы знали, что кнопка АЗ-5, которую они считали таким стоп-краном, которым можно воспользоваться в экстренном случае, – на самом деле в их условиях не только не работала, а напрямую вела к взрыву в реакторе. В рамках этого же нарратива советской пропагандой занижались данные о радиации в Припяти и ее окрестностях.
Сам Мазин ни разу не входил в конкретные детали, когда расшифровывал свой посыл. За него это сделал писатель Стивен Кинг: «Невозможно смотреть “Чернобыль” и не думать о Трампе. Как и те, кто был ответствен за обреченный русский реактор, он некомпетентный человек, которому доверена величайшая сила – экономическая и глобальная, – и он ее не понимает». – «Очень приятно, что вы смотрите и что смотрите с умом», – ответил Кингу Мазин.
Действительно, хоть связь абсолютно любого современного произведения искусства с президентством Трампа из России выглядит комично, но для американцев куда логичнее снимать фильмы и сериалы о своих проблемах – что они и делают. И дело не только лично в Трампе, но, например, в его отрицании глобального потепления. Или поддержке корпораций, добывающих нефть и газ путем фракинга и активно вкладывающихся в нарратив о безопасности данного метода, хотя у многих экологов мысли противоположные.
Русофилия
Сериал, впрочем, легко делится на две истории. Одна о том, что происходило непосредственно до взрыва на АЭС. Но в момент взрыва она кончается, и начинается другая – о героизме. Изучая историю Чернобыля, Мазин раз за разом поражался тому, как самоотверженно работали все, кто участвовал в ликвидации последствий катастрофы.
Многие вещи, показанные в фильме, нам кажутся очевидными, потому что нам не нужно объяснять русский контекст слова «долг». Мазину же довольно сложно было поверить в этот абсолютно киношный героизм большинства ликвидаторов. Да, многие не то что в СССР, во всем мире тогда еще не понимали реальной опасности радиации, но даже того, что они знали, могло бы хватить, чтобы не соглашаться на такую работу за скромное вознаграждение от 400 до 1000 рублей (при средней зарплате 190).
Хотя Мазин не до конца осознал концепцию долга, он точно понял, что на героизм людей толкал совсем не страх перед системой, а, напротив, вера в нее. В сопутствующем сериалу подкасте Мазин прямо говорит, что пусть Чернобыль мог случиться только в СССР, но и справиться с ним могли бы только там же. Он поражался тому, как организованно и послушно проходила эвакуация Припяти (не забывая, впрочем, упомянуть, что в деревнях все было уже не так ровно), как младший персонал станции, по сути невиновный, все равно стремился все исправить, пусть даже ценой своей жизни.
Как и критики сериала в среде российских охранителей, Мазин вспоминает инцидент на АЭС «Три-Майл-Айленд» в США в 1979 году. Критики спрашивают, почему американцы сняли именно про Чернобыль, а не про себя, и ответ тут, конечно, очевиден: во время инцидента на «Три-Майл-Айленд» катастрофы не случилось и никто не погиб. Но в то же время Мазин абсолютно уверен, что, случись там что-то сопоставимое по масштабу с Чернобылем, последствия были бы куда хуже.
Вместе с тем в сериале нет такого четкого деления на советскую власть и советский народ, какую ожидаешь при всех остальных вводных данных. Делятся все только на лжецов и тех, кто страдает от лжи. Как ни парадоксально, именно такой подход для российской пропаганды куда опасней, чем привычная нам «клюква».
Переезд контекста
Как ни старался Крейг Мазин контролировать нарратив вокруг собственного сериала, это все равно задача невыполнимая. В частности, потому, что, попадая на нашу территорию, «Чернобыль» вклинивается в местные нарративы, и тогда уже то, что задумал сам автор, имеет второе, а то и третье значение.
Искусство вообще часто оказывается заложником чужих битв. Как пример – инсталляция «Пламенеющая готика», которую в прошлом году соорудили в Никола-Ленивце. Изначальная идея инсталляции проста: взять архитектурный стиль «пламенеющая готика» и действительно объять его пламенем. Но многие (причем вполне доброжелательные) зрители увидели в очертаниях готического сооружения то ли костел, то ли храм – и в этот момент произведение перестало служить автору и его идее. Вместо этого оно оказалось в нарративе битвы антиклерикалов, которые только рады увидеть пылающий собор, и сторонников статьи 148 ч.1 Уголовного кодекса – об оскорблении чувств верующих. И уже не важно стало, был там на самом деле храм или нет.
Вот и «Чернобыль» моментально начал в России вписываться в непредусмотренные им самим контексты.
Главный раздражитель «Чернобыля» для российского зрителя – это то, что американцы в нем пишут русскую историю. Раздражитель этот работает по-разному, не всегда против создателей сериала. Многие зрители признали, что с задачей HBO справились лучше, чем могли бы у нас. Пятого июня сотрудник издания DTF написал в твиттере, что после выхода сериала он впервые увидел цветы у памятника ликвидаторам аварии на АЭС, – твит набрал рекордные 18 тысяч лайков.
Другие относятся более скептично и согласны на такую сделку только в случае еще большего внимания к деталям. Отсюда претензии к совсем мелким эпизодам, которые бы явно не стали предъявлять отечественному аналогу сериала. Даже среди либеральной публики многие отмечали, что российская история в версии «Чернобыля» становится слишком западной по структуре и подгоняется под западные нарративы, теряя в ходе этого процесса какие-то детали. Об этом, в частности, в своей рецензии в New Yorker писала Маша Гессен.
Еще один нарратив, в который «Чернобыль» случайно попадает, – о вынужденном выборе, который сознательные россияне должны делать в своих отношениях с Западом. Те, кто раньше свободно совмещал свои российские и заграничные дела на новом витке российско-американского похолодания, почувствовали, что им поставили ультиматум: или вы активно против российской власти, или считаетесь ее сообщником.
В этом контексте похвала советскому народу на фоне разоблачения лжи советской системы становится действием политическим. Это в своей рецензии отмечает обозреватель сайта Colta.ru Зинаида Пронченко. «На вопрос… “Кому мы такие радиоактивные нужны?” создатели “Чернобыля” отвечают: всем, всем нужны, только подтяните оценки по свободе, равенству и братству», – резюмирует Пронченко. Конечно, в такой логике есть большой пробел – в том месте, где не учитывается, что создатели сериала вообще не пытались разговаривать с российской аудиторией, но, как отмечено выше, когда произведение попадает в чужой нарратив, то цели авторов уже не имеют значения.
А вот в самое больное место для современной российской системы «Чернобыль» бьет уже почти сознательно. Когда сериал берет на себя смелость отвечать за правду и бороться с распространением лжи, то и в американском контексте тут без современной России не обойтись: фабрики троллей, вмешательство в выборы, фейковые новости и так далее. И это, конечно, тоже своего рода вмешательство – атака правдой. И то, что российский зритель в большинстве своем правду сериала принял и одобрил американское вмешательство в летопись российской истории, – это для системы и тревожный знак, и дерзкий вызов.
И вот на этот вызов уже отвечала российская пропаганда.
Два фронта
В своем ответе на «Чернобыль» российская пропаганда обнажила свой метод, в котором есть два нарратива: внутренний и внешний, довольно сильно друг от друга отличающиеся. Внутренний – он попроще, и его оглашают лояльные СМИ вроде газеты «Комсомольская правда» и канала «Россия 24», а в совсем утрированном виде охранительские конторы вроде «Царьграда» и Федерального агентства новостей. Здесь метод борьбы самый прямой: назвать все русофобией, с микроскопом выискивать ляпы и неточности, по ходу случайно перевирая и сюжет самого сериала, и исторические факты (так, например, был пойман на лжи обозреватель канала «Россия 24»).
Подобные тексты или репортажи вышли во всех перечисленных изданиях. Они нацелены на широкого российского зрителя – того, кто увидеть сериал еще не успел, чтобы желание у него отбить заранее.
Но есть и второй нарратив, внешний, тот, который Россия предлагает миру. И в нем уже все иначе. Russia Today в своем отзыве хвалит художественные достоинства сериала и лишь немного переживает, что полной аутентичности в нем все-таки нет.
В другом материале не забывают пройтись по Украине: дескать, был Чернобыль, все действительно было так страшно, но сегодня на территории страны работают и другие реакторы, и все они такие же опасные. Russia Beyond – культурное подразделение RT, в одном материале расхваливает вообще все аспекты фильма (в том числе аутентичность), в другом – аккуратно придирается к нескольким деталям и все равно оценивает в целом положительно.
Эта ситуация с двумя нарративами иногда оборачивается совсем комично, когда одни и те же слова интерпретируются по-разному. Новость, что министр культуры Мединский положительно оценил сериал (и цитата его явно работает на нарратив внешний), сайт телеканала «Царьград» передает с заголовком, намекающим на обратное.
К этому в конце концов все и сводится – к битве нарративов. Западного – идеализированного, в котором всегда побеждает правда, при этом правду эту можно слегка адаптировать под ровность самого нарратива. И евразийского – фаталистичного, о том, что все сложно, всюду есть нюансы, нельзя делить на черное и белое, а если кто-то осмеливается отвечать единолично за правду, то наверняка лукавит.
Второе – зачастую довольно убедительная история о противостоянии американскому империализму и необходимости многополярного мира. И до сих пор никто активно не пытался этому нарративу противостоять – напротив, новости о новых «вмешательствах» России в тот или иной демократический процесс и о всемогущей силе русских троллей только подкармливали этот миф и давали ему расти.
«Чернобыль» оказался знаком, что так всегда не будет. И если российский нарратив начнут прицельно проверять на прочность, вряд ли он устоит. По шпилю в Солсбери, по российским военным, которых «не было» в Крыму, по активному отрицанию любой попытки вмешаться в американские выборы – по всему этому уже давно видно, что миф этот не самый крепкий. Особенно когда он стоит на совсем шаткой надстройке из нарратива внутреннего, в котором уже и предателям родины мы отомстили, и Крым героически вернули, и победу Трампа осторожно можно отпраздновать.
В условиях открытого мира такая система с каждым днем работает все хуже, и на примере «Чернобыля» это тоже заметно – пока RT и Russia Beyond благородно хвалили фильм, западные СМИ массово перепечатывали новость, что в России собираются снять свой сериал про Чернобыль, в котором во всем оказываются виноваты американские спецслужбы. И действительно, планы такие есть, проект в разработке еще с 2014 года, а сейчас на фоне успехов HBO о нем вспомнили – разумеется, для внутреннего нарратива. Но думать, что об этом ничего не узнают извне, было бы действительно странно.
За последние недели мы несколько раз наблюдали, как на ходу разваливались системные нарративы. Один – о непатриотичных рэперах во время ареста Хаски – наткнулся на непредвиденную популярность русского рэпа и его активную готовность к сопротивлению. Другой, очень важный для системы нарратив об одобрении большинством деятельности президента, споткнулся о новость об изменениях методики подсчета этого рейтинга ВЦИОМом. В конце концов, мы видим, как небрежно был сложен нарратив вокруг ареста журналиста Ивана Голунова.
В целом сложно спорить с тем, что с нарративным искусством в RT, МИДе и АП явно работать умеют хуже, чем в Голливуде. «Чернобыль» при этом, конечно, не ставил перед собой задачи этим похвастаться или пригрозить, но машине российской пропаганды такую угрозу сложно не видеть. Ладно, 1986 год, но что, если завтра будет про Скрипалей, про Крым и восток Украины? Вот Russia Today, чей главный редактор написала сценарий провалившегося фильма «Крымский мост» – смогут ли они сделать историю убедительней, чем любая из предположенных выше? Конечно, на своем поле – новостном, а не художественном – эти институты пока еще стоят прочно. Но при всех благородных порывах Крейга Мазина смутную угрозу «Чернобыля» им сложно не замечать.
Оценили 7 человек
16 кармы