1877 год. Бухарский эмират. Поездка в княжество Сват.
Ян находился один в глубокой яме высотой в три и шириной в две сажени. Сквозь решётку, которая закрывала яму, падали лучи солнца, освещая лицо, разбитое вчерашними тумаками нукеров. Мицкевич со стоном перевернулся на спину, затем сел и стал медленно ощупывать себя. Кажется, кроме нескольких ребер, ничего не сломано. Он даже не помнил, как его спустили в яму. Судя по тому как он себя чувствует, особо не церемонились — просто сбросили. Возможно, больные рёбра и есть результат падения. Если так, то легко отделался. Но отделался ли?! Какая его ждёт судьба? Отведут в Регистан и «секир башка» или прямо здесь зарежут? Да, вряд ли будут водит на площадь, им теперь ссориться с русским царём ни к чему — сделают всё по-тихому.
— Эй, урус! — послышалось сверху. —Ты там живой?
— Живой... — ответил слабым голосом Мицкевич.
— На, держи! А то подохнешь раньше времени! Ха-ха-ха...
К ногам Яна упала половина лепёшки. Она была ещё тёплой, наверное, только с тандыра. Через минуту на верёвке спустили кувшин. Мицкевич припал губами к носику и стал жадно глотать воду. Потом догадался отвязать веревку, чтобы не вытянули обратно. С них станет...
Потянулись долгие мучительные дни и ночи на дне ямы. Земляной пол, пропахший мочой и экскрементами, нисколько не способствовал раздумьям. Также, как и в первый день, каждое утро ему бросали половину лепёшки и спускали на верёвке кувшин с водой. Несмотря на ужасающие условия, Ян чувствовал себя с каждым днём лучше. Молодой, крепкий и тренированный организм с лёгкостью справлялся с трудностями. Однажды ему спустили на верёвке кетмен и ведро.
— Урус! Чистить будем яму! Копай!
Ян с удовольствием принялся за физический труд, да и в яме дышать станет легче. С помощью кетмена он снимал верхний слой грунта, складывал в ведро и отправлял наверх, а сверху вместо наполненного спускали пустое ведро. Так за пару часов работы Мицкевич вычистил всю площадку. Когда он, отправив инструменты наверх, приготовился отдохнуть, как снова к ногам упал конец верёвки. На этот раз это был толстый аркан.
— Урус! Привязывайся! Будем тебя поднимать...
Теперь Ян узнал голос — это был Файзрахман, племянник командира охранников эмира. Как только Мицкевича подняли наверх, его подхватили два нукера, скрутили руки назад и крепко связали. Затем затолкали в стоящую рядом крытую арбу и, грохоча колёсами по мостовой, долго везли по улицам города. Через какое-то время повозка остановилась в одном из дворов, обнесённом высоким дувалом.(31) Яна стащили из арбы и завели в просторную комнату большого дома.
— Раздевайся, урус!
— Как я разденусь, если у меня руки связаны?
Подошёл один из нукеров и, срезав кривым ножом верёвки, отскочил в сторону. В комнате, кроме Файзрахмана, были ещё два нукера и, по всей видимости, хозяин дома — пожилой, но крепкий узбек с чалмой на голове.
— Раздевайся! — снова приказным тоном сказал Файзрахман. — Всё снимай! Сапоги тоже!
Мицкевич снял сапог и, неожиданно изловчившись, кинул его в лицо рядом стоящего нукера, затем подсёк ударом ноги и свалил на пол. Овладев его ножом, развернулся в сторону опешивших на мгновение невольных зрителей. Но они быстро очухались и стали лихорадочно хвататься за оружие, висевшее в ножнах. Но Мицкевич был быстр, как разъярённый барс. Два молниеносных движения трофейным ножом — и два нукера, успевшие лишь наполовину вытянуть сабли из ножен, скрючились, схватившись за раненные плечи. И вот уже нож приставлен к горлу Файзрахмана. Тот, побелев, прижался к стене.
— Не убивайте меня, Ян-усто!
— Ах, теперь я усто?! Теперь не урус?! Говори быстро, если жизнь дорога, куда меня привезли и что собирались делать?
— Привезли тебя ко мне, урус, — послышался сзади спокойный и твердый мужской голос. — Не оборачивайся и опусти нож, иначе я разнесу твою голову!
К затылку Яна прижался холодный метал оружия. «Мультук! — понял Мицкевич по запаху тлеющего фитиля». Он уронил нож под ноги и тут же получил удар по голове прикладом мультука. Теряя сознание успел подумать: «Снова отвлёкся, как тогда в бою...»
— А собираемся мы продать тебя в рабство, урус! — закончил ответ мужчина уже потерявшему сознание русскому.
Человек, держащий в руке мультук, был тот самый пожилой человек с чалмой на голове. Он повелительно взмахнул рукой и нукеры бросились заканчивать раздевание Мицкевича. В два счёта стянули сапоги и одежду, сорвали нательный крест, затем стали снова одевать Яна, но теперь уже в другую одежду. Через пару минут на полу лежал неотличимый от остальных восточный человек без обуви. Лишь цвет кожи выдавал в нём чужестранца.
Через некоторое время Ян очнулся и обнаружил себя одиноко лежащим посреди большой пустой комнаты с зарешечёнными окнами. Опять косо падали солнечные лучи, как тогда в яме — солнце явно хотело поддержать человека своим теплом. У Мицкевича страшно гудела голова и болели сломанные рёбра. Он подвигал во рту непослушным языком, пытаясь вызвать слюноотделение — горло было сухое, словно посыпанное горячим песком.
— Воды! — просипел он. — Э-эй! Кто тут есть? Э-эй...
Его слабый голос остался без ответа. Силы покинули подпоручика и он снова впал в забытье. В полусне, в полубреду ему приходили виденья, будто он с Ольгой в Оренбурге едут на санях, запряжённых в тройку белых коней с бубенцами. Девушка смеётся, радостная и счастливая. Говорит ему:
— Спасибо, сударь, что вызволили меня из плена басурман. Папенька доволен, обещал вам сапоги подарить. А то вы всё босиком, да босиком... Мёрзнут же!
Опять смеётся во весь голос. И правда, Ян смотрит на свои голые ноги, слегка припорошенные снегом. Сам в тулупе, а ноги без сапог. Они и впрямь мёрзнут. «А где ж я сапоги потерял?!» — думает подпоручик. Хочет полами тулупа прикрыть, но не достает.
— Но-о! Урусы проклятые! — кричит кучер по-узбекски.
«Странно, почему кучер узбек?» — опять удивляется Мицкевич. Кучер машет плёткой, подгоняя лошадей, и попадает по ногам подпоручика обжигающим ударом. Мицкевич вздрагивает от боли и ... просыпается. Лежит и, не открывая глаз, прислушивается к ощущениям: всё так же болит голова и рёбра, теперь присоединилась боль в стопах. Опять обжигающий удар по пяткам.
— Просыпайся! Очнись, проклятый урус!
Мицкевич открывает глаза и видит ненавистную бородатую рожу Файзрахмана. Тот сверлит подпоручика расширенными зрачками, наклонившись над головой. От него пахнет гашишом и бараниной.
— Воды! — просит Ян, еле вороча пересохшим языком.
— Сейчас угощу тебя водой, урус! — кривляясь говорит Файзрахман и замахивается плёткой, чтобы снова ударить. Но хлопок в ладоши, громко прозвучавший в пустой комнате, останавливает замах на полпути.
— Дайте ему воды! — звучит знакомый властный голос.
Из дверей тут же появляется нукер, неся кувшин с водой. Он сам наливает в пиалу воды и подносит к губам Мицкевича. Ян осушивает посуду в несколько глотков. Живительная влага разносится по органам, принося облегчение.
— Поставьте его на ноги!
Нукеры рывком поднимают подпоручика с пола. У Яна слегка кружится голова, но он достаточно крепко стоит на ногах.
— Ты можешь идти? — спросил пожилой узбек в чалме.
Мицкевич посмотрел на свои босые ноги, подвигал пальцами в ноге и отрицательно покачал головой. Пожилой узбек понятливо хмыкнул. Затем хлопнул в ладоши пару раз и снова, как по мановению, из дверей появился человек, неся в руках махси — невысокие кожаные носки — сапоги без каблука.
— Надевай!
Человек, принесший обувь, знал своё дело — махси оказались впору, хотя и ношеные.
— По дому можешь ходить в них, — сказал узбек в чалме. — Для улицы подберут туфли-кавуш. Предупреждаю, урус: не пытайся сбежать и не причиняй вреда моим людям! Иначе подрежут твои пятки и затолкают туда конский волос. Надеюсь, ты знаешь, что это такое?!
Мицкевич понятливо кивнул. Он знал об этом изощрённом методе азиатов. Рабов или пленных, склонных к побегу, ловили, делали острым ножом несколько надрезов на пятках. Туда заталкивали рубленый конский волос. Когда рана зарастала, волосы причиняли боль несчастному при ходьбе. Он мог только передвигаться на коленях или в раскоряку, наступая лишь на внешние края ступни.
— Поживёшь тут малость, пока всё не успокоится, — продолжил пожилой узбек. — Как перестанут тебя искать русские, тогда и решим, что делать.
Подпоручика отвели в другую комнату, поменьше размером и с одним зарешеченным окном. Из окна открывался вид на двор, а за забором были видны только крыши окружающих домов. По двору сновали люди хозяина дома, выполняя поручения. Вот Ян увидел, как ушли нукеры эмира. Файзрахман задержался у ворот и принял из рук узбека в чалме мешочек с монетами. Теперь полновластным хозяином Мицкевича стал пожилой узбек.
Звали узбека Маджид. Он был одним из сановников эмирата. Поговаривали, что он, несмотря на кажущийся аскетизм в жизни, был одним из богатейших людей страны. Под его началом были вопросы торговли, налогов и таможни. Через его руки проходили сотни и тысячи товаров. Не брезговал он принимать участие и в торговле живым товаром. Маджида, в день ареста Мицкевича, соизволил вызвать к себе сам эмир.
— Маджид, — сказал он, перебирая в руках чётки. — Твоему эмиру нанесено оскорбление. Надо придумать, что делать с этим русским.
— Как прикажете, мой повелитель! — ответил Маджид, прижав руку к сердцу и склонив голову. — Если пожелаете, мы его бросим на съедение волкам или сбросим с самого высокого минарета. Или вы желаете, чтобы ему перерезали горло в Регистане?!
— Нет, Маджид! Если бы мне нужна его смерть, я позвал бы не тебя. Твой эмир желает, чтобы он мучился долгие годы, вспоминая совершённую ошибку. Твой эмир желает, чтобы ты его продал в рабство. И подальше отсюда, где нет влияния русских.
— Слушаюсь, повелитель!
Нельзя сказать, Мицкевича не искали в русском наместничестве. Наместник метал громы и молнии от бешенства:
— Как это так? Пропадает подданный Государь Императора, а вы даже ухом не повели? Найти немедленно и представить пред мои очи! Если он запил, я с него три шкуры спущу, не посмотрю, что благородных кровей. Позорите меня перед Его Высочеством Эмиром.
Сегодня он целый час сокрушался по поводу исчезновения инструктора его нукеров.
— Ваше превосходительство, а может его сам эмир того...?!
— Что? Даже думать не смейте! Ищите лучше! Поспрашивайте, кто и где его в последний раз видел!
— Спрашивали уже... Говорят, что к купцам приходил нашим, шептался о чём-то. Может, с ними уехал?!
— Пошлите гонца в Самарканд! Пусть узнают, был среди них офицер или нет. Может, на самом деле ослушался меня. Приходил он ко мне, просился в действующую армию.
— Слушаюсь, Ваше превосходительство!
Через несколько дней гонец вернулся ни с чем. Подождали ещё пару дней также безрезультатно и наместник царя был вынужден отправить секретную депешу об исчезновении подпоручика Мицкевича Яна Бозидаровича.
Тем временем подпоручик коротал дни и бессонные ночи в комнате дома сановника Маджида, ожидая своей участи. Кормили его два раза в день, на прогулку выводили только тёмной ночью со связанными руками и стреноженными ногами так, чтобы он мог передвигаться только мелкими шажками. Время от времени к нему в комнату заходил сам Маджид и пытался вести светские беседы. Ян, конечно, понимал истинную причину этих разговоров. Маджид пытался понять, на что способен этот русский и сколько он сможет выручить за него.
— Ты, урус, не обижайся, что так случилось с тобой, и смирись, — говорил Маджид назидательно. — Ты же сам виноват, что покусился на святая святых эмира — на его гарем. Это харам. Значит, ты должен быть наказан.
— Я лишь помог своей соотечественнице избежать позора.
— Благородное чувство — понимаю. Но это спорно. Девушка жила в покоях эмира, как царица. Тем более, зная повадки нашего эмира, да продлит его дни Аллах, никто не покушался на её честь. Глядишь, через какое-то время эмир выдал бы её замуж за одного из сановников. И жила бы она, как у бога за пазухой. Так, кажется, говорят русские?!
— Лучше на своей стороне за любимого, чем здесь «у бога за пазухой». Я не жалею, что помог ей сбежать. А что касается своей участи, так...
— Благодари своего бога, — перебил его Маджид. — Что не сбросили с минарета, а оставили тебе жизнь.
— И куда вы меня собираетесь отправить?
— В ближайшие дни приедет покупатель. Скоро сам узнаешь, какая тебе уготована судьба.
А судьба уготовила Яну прожить в этой комнате ещё неделю. За эти дни он окончательно оброс бородой и при встрече с сослуживцами вряд ли кто бы его узнал. Тем более в восточной одежде. Через неделю в доме Маджида стояла большая суета: резали баранов, кипел большой казан, украшали комнаты и коридоры дома, вынесли множество ковров и постелили на вычищенном, вымытом дворе — готовились встретить большого гостя. По отдельным словам, раздающимся со двора, Яну стало понятно, что в эмират приехал посланник ахунда далёкого княжества.(32) После встречи посланника с эмиром Маджид планировал устроить гостя в своём доме. По большому счёту, именно он организовал приезд этого посла довольно старого правителя княжества Сват ахунда Абдул Гафура.
Наверное, нет ни одного человека из мусульманского мира, кто бы не знал этого престарелого современника. Он был основателем и главой почти всех тайных обществ, заслуживших упоминания среди мусульман, и духовным вождём всех остальных. Его показная непримиримость к ваххабитам была лишь маской и, безусловно, рука убийцы, казнившая лорда Майо, ловко направлялась Абдул Гафуром.
Февральским днём 1872 года лорд Майо, вице-король Британской Индии, прибыл на Андаманские острова в Бенгальском заливе для инспекции тюремных колоний. Уже наступали сумерки, когда он, прежде чем покинуть четвёртый остров, решил взобраться на холм, чтобы окинуть взглядом окрестности. С этого момента его свиту стал тайно преследовать индус, вооружённый ножом. Ему представился удобный случай в момент прогулки лорда вдоль пристани в ожидании лодки. Убийца, неожиданно для лорда, прыгнул на его спину и дважды вонзил длинный нож под лопатку. Несчастный лорд умер чуть ли не мгновенно после этого. Убийца по имени Шерали был тут же схвачен и подвергнут избиению солдатами. Но его фанатичные глаза при этом горели от радости, а на губах блуждала улыбка. Позже, когда спросили о причинах убийства, он ответил: «По велению Аллаха».
Дервиши, члены ордена Бекташи, все завывающие и пляшущие нищие и другие мусульманские нищенствующие монахи признают власть ахунда превыше власти шейх-уль-ислама над правоверными.(33) Вряд ли османцы или персы, какими бы еретиками они ни были, осмелились бы когда-нибудь издать хоть один указ без одобрения Абдул Гафура. Фанатичный и хитрый, он, вместо того, чтобы давать прямые указания истреблять ваххабитов, посылал свои проклятья и указывал пальцем только на тех из них, кто стоял на его пути. С другими же он поддерживал, хотя и втайне, дружеские отношения.
— Эй, урус! Ты что, уснул?!
Мерное покачивание на спине верблюда и весенние лучи солнца действительно способствовали дремоте под монотонный рассказ попутчика. Хотя приближённого Абдул Гафура трудно было назвать просто попутчиком, потому что теперь потомственный польский дворянин, подпоручик Русской Императорской армии, офицер Генерального штаба был рабом.
— Нет, нет, уважаемый Сейф аль-Малюк. Я вас внимательно слушаю. Очень увлекательный рассказ про моего будущего хозяина.
Сейф аль-Малюк рассказывал совершенно откровенно про ахунда Абдул Гафура потому, что, во-первых, видел: русский — человек образованный, то есть, хороший собеседник; во-вторых, полноценный раб. Но раб не простой, который будет работать по дому или гнуть спину в каменоломне, а специально заказанный своевольным ахундом в качестве воспитателя младшего внука. Абдул Гафур чувствовал, что дни его сочтены и желал, чтобы воспитанием внука занялся европеец, знающий языки. Русский офицер как нельзя подходил под его требования: знал воинское искусство, был высокообразован, умел разговаривать на разных языках, в том числе на языке извечных его врагов — англичан. Для внука Абдул Гафур имел далеко идущие планы, не стеснённые пределами княжества.
Караван верблюдов и лошадей,загружённый множеством бухарских даров для ахунда, сделав короткую остановку для совершения молитвы правоверными, покинул пределы Бухарского эмирата и взял путь в далёкое горное княжество Сват, находящееся в Британской Индии.
31. Дувал — глинобитный забор или стена в Средней Азии, отделяющая внутренний двор местного жилища или дома от улицы.
32. Ахунд — звание мусульманского учёного высшего разряда, аналог арабского кади. До 1788 года ахунды являлись главами духовенства даруг (областей) и городских общин и именно через них царские власти взаимодействовали с имамами. До середины XIX века княжество Сват (на территории современной Северо-Западной пограничной провинции Пакистана) управлялось тамошними ахундами, среди которых самым знаменитым был Абдул Гафур (1794—1877).
33. Бекташи — суфийский орден, основанный Хаджи Бекташи Вели в XII в. в Малой Азии, верования и обряды которого сочетают элементы шиизма и христианства. Шейх-уль-ислам — титул высшего должностного лица по вопросам ислама в ряде исламских государств.
Продолжение следует.
От автора: По ходу написания романа он обрастает новыми событиями и героями, поэтому, что бы не ломать хронологию событий, периодически будут добавляться новые части ранее опубликованных глав данной книги.
Рамзан Саматов ©
Приглашаю посетить мой канал на Яндекс Дзен и вспомнить старые добрые публикации.
Оценили 43 человека
98 кармы