Верящие в непорочное зачатие, интеллигенты, несовершеннолетние, все те, кого коробит от ненормативной лексики, проходите мимо — статья писалась не вам. Она для тех, кто не ссучился в погоне за баблом, кто не предавал старых друзей — для настоящих пацанов.
Позавчера вернулся из Казахстана. Хоронили Ляпу. Чуть-чуть не дотянул до шестидесяти. Всё как обычно — высокое давление, лишний вес, нездоровый образ жизни… Ушёл ещё один из нас — тех, кто жили по соседству, учились в одной школе, занимались в одной секции, просто дружили.
*****
Осень 1998-го, полдень. Стою на остановке «у часов», поминутно вытирая платком лоб. Блин, даже спрятаться негде — в сентябре на юге Узбекистана случается и +40°C. Из проезжающей мимо машины вдруг вываливается пузатый чувак в бордовом «Brioni», и с криком «брателло», лезет целоваться.
— Мужик, ты чего?
— Гы-гы-гы… Ты, Костыль? Бля буду — ты... Я уже думал никого здесь не встречу.
Взгляд… В человеке со временем меняется всё, только не взгляд. Я помнил этот взгляд ещё со времён наших спаррингов в секции бокса, что на Фестивальной площади.
Наш тренер постоянно, как мантру, повторял: «Ваш настоящий противник — вы сами. Вы должны победить труса в себе».
Когда-то, в молодости, мне пришлось участвовать во многих конфликтах большинство из которых заканчивалось дракой. И видел я много глаз — наглых, дерзких, но почти во всех, где-то там, в глубине, всегда прятался страх.
Ляпа был не таким. Он один из немногих сумел выиграть бой с самим собой. Вам доводилось видеть питбуля перед схваткой. В его взгляде ни страха, ни злости, нет даже возбуждения — только решимость драться. Я и сегодня, в толпе, по брошенному на меня взгляду, узнаю бойцов. Иногда, проходя мимо, мы даже киваем друг другу как старые добрые знакомые.
Лёха запомнился светловолосым крепышом с причёской до плеч, — мы все тогда косили под «битлов». В неполных семнадцать наши пути разошлись, он получил три года за «хулиганку». Как я потом узнал, — в колонии раскрутился ещё на девять, — проделал в ком-то лишнюю дырку электродом, последние пять из них провёл на «крытке».
А тут, передо мной стоял бритый наголо, явно не в форме, сорокалетний мужик. Хотя… Я вспомнил его отца, — такой же толстый, с вечной одышкой, весельчак, — любитель женского пола и домино. Наследственность…
— Костыль, ты как здесь?
— Считай ностальгия…
— А, я тут… это… тоже… считай по делам… Видел, что они с городом сделали? С НАШИМ городом...
Я молча пожал плечами — «они» не только с городом, — эти пидорасы с нашей страной сотворили непотребство.
Потом была Лёхина коронная фраза:
— Ну, чё, бухнём, повод ведь есть.
И мы бухнули…
*****
Утро третьего дня встречали в кабинете замначальника городской милиции.
— Пацаны, вы чего творите? Вы мне план на полгода вперёд сделали.
— Да, ладно тебе… Ну, оттопырились немного, с кем не бывает.
— Какое на … немного, вы, на …, весь город на уши поставили. Ресторан, где погром устроили, его хозяин знаешь чей зять? А ссать в фонтан зачем было? Десять метров в сторону отойти в лом? Я уже не вспоминаю шлюх, что в том гадюшнике на площади, прямо на людях, вам минет делали.
— И?
— Ты понимаешь, что это оскорбление?
— Кого?
— Всех, и меня тоже. Я правоверный мусульманин…
— Гы-гы-гы! Во дела! Костыль, а я его комсомольским вожаком помню…
— Бля-а-а, Леха, заканчивай, а!
— Чего заканчивать-то? Вот — ты, вот — мы. Перестал считать нас друзьями? Так и скажи, по-другому разговор строить будем.
В подобных случаях обычно принято писать — в помещении повисла нехорошая тишина.
— И чё теперь? Расстреляешь? Алик, кончай дурку валять, не можешь решить проблему, давай межгород, сделаю всё сам — тебе позвонят.
— Лёшка, у тебя совсем от водки крыша поехала, чего ты решать собрался, у нас с тобой уже почти десять лет как разные государства.
Ляпа опять заржал во весь голос:
— Государства разные — интересы серьёзных людей общие. Ты забыл, что у тебя за речкой? Так, давай не тяни, нам ещё похмелиться надо.
— Лёха, — лицо майора милиции, а по совместительству нашего друга детства, вытянулось, — ты, что, тоже в той теме?
— Алик, не суй свой нос куда собака … не совала, дольше проживёшь.
— О, вспомнил, — он поднял палец, — Много мудрости, много знания…
Теперь пришла наша очередь смеяться, Майора буквально согнуло пополам.
— Вы это чего, — Ляпа, не понимая, крутил головой, — это не я, это этот, как его — Экклезиаст.
Увы, но Ляпа никогда не отличался обширными познаниями в литературе.
Отсмеявшись, Алик спросил уже меня:
— Ну, а ты чего молчишь? Стыдно? Вы же с Наилем у нас всегда под «интеллигентов» косили.
— Алишер, я вижу, ты совсем забыл, что такое «наших бьют»?
Он вмиг стал серьёзным:
— Да, ничего я не забыл, — и полез в сейф за бутылкой азербайджанского коньяка. Мы с Ляпой переглянулись — небогато живёт узбекская милиция.
— Давай ребят помянем…
Мы молча чокнулись, повторили, потом хозяин кабинета сказал, — сейчас вас отвезут в гостиницу. Чтобы до самолёта сидели тихо, и ни шагу из номера. Понятно?
— Какой на … самолёт, у нас и билетов ещё нет.
— Я всё сделаю, — и приоткрыв дверь в коридор, крикнул, — сержант, забирай...
*****
Последний раз с Лёхой мы виделись в прошлом году в начале декабря — неожиданно попросил приехать. Он уже несколько лет как отошёл от дел и большую часть года проводил на своей даче в Заилийском Алатау.
Сидели на первом этаже у камина — Лёха, Витька, Андрюха и я — тёртые мужики под шестьдесят. У каждого за плечами столько, что иному на две жизни хватило бы с лихвой.
Лёха как-то тяжело с надрывом дышал:
— Знаете, после инфаркта бронхит привязался, то ли аструктивный, то ли обструктивный — никак запомнить не могу. Врачи говорят, что эта херня не лечится. Таблетки, вот, пригоршнями жру.
— И водкой запиваешь…
— Да, бросьте, — он устало махнул рукой, — кто не курит и не пьёт тот здоровеньким помрёт. Батя то мой в пятьдесят три дуба дал, а ведь последние лет десять в рот не брал — язва у него была. А табак он, вообще, на дух не переносил, сколько раз меня за курево порол. Наследственность, мать её…
— Ну, ладно, разливай, чего тормозишь.
Мы выпили, потом ещё и ещё…
И говорили, говорили, говорили… Всю ночь до утра.
У меня уже тогда сложилось впечатление, что Ляпа к чему-то готовится, и потому старается осмыслить что-то очень важное для себя.
Утром, прощаясь, уже у такси, обнялись по очереди. В глазах у Ляпы заблестели слёзы.
— Лёшка, ты чего?
Он ткнул кулаком меня в грудь:
— Всё нормально, Костыль, всё пучком… Давай… Удачи вам…
И не оглядываясь пошёл в дом.
*****
Мне очень хочется верить, — когда придёт пора отправляться в страну вечной охоты я встречу там всех своих, ушедших до меня — Дена, Боба, Наиля, Серого, Мишку, Натаху с нашего класса, и Ляпа скажет как обычно:
— Ну, чё, пацаны, бухнём, повод ведь есть?
И мы бухнём…
Ден «изобразит» что-нибудь на гитаре, я ему подыграю.
Как в нашей молодости…
А, потом, специально для Наташки, спою её любимого Вертинского:
Но когда-нибудь ты, совершенно одна,
Будут сумерки в чистом и прибранном доме,
Подойдёшь к телефону — смертельно бледна,
И отыщешь затерянный в памяти номер.
И ответит тебе чей-то голос чужой:
«Он уехал давно, нет и адреса даже...»
*****
Оценили 48 человек
66 кармы