УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОГО

Нашу семью можно было бы назвать самой обыкновенной и, может быть, даже счастливой, если бы не дядя Казик. То есть Казимир Васильевич. Чуть ли не через день он приходит к нам обедать, поскольку живёт практически рядом, через пару домов. Моя мама, его родная сестра, убеждена, что дядю нужно срочно женить, иначе его упекут в дурдом или в крайнем случае заберут в зоопарк и посадят в клетку к братьям по разуму — обезьянам. Мой папа, давний приятель дяди, наоборот, считает, что если дядя женится, то человечество лишится величайшего в мире затейника.

Я не знаю, насколько дядя Казик большой учёный, но выдумщик он знатный. И от его дурацких шуточек страдают не только его друзья и знакомые, но и мы, ближайшие его родственники. Судите сами.

Приходит он как-то к нам ни свет ни заря и прямо так с порога заявляет:

— А что это вы ещё дрыхните и к свадьбе не готовитесь?

— К какой свадьбе, Казя? Опять ты со своими шуточками… — протирая глаза, отвечает ему мама. И вдруг радостно так: — Постой, постой... Ты это о какой свадьбе-то? Уж не о своей ли?

— Ха, ещё чего! — басит дядя. — Не надейся, Глафира, не моей! Машкиной свадьбы!

— Какой такой Машки?

— Да кошки вашей. Или её не Машкой зовут?

— Тьфу ты, балаболка! — рассердилась мама и собралась было уже идти на кухню, но дядя её остановил.

— Не веришь? Ну тогда посмотри в окошко и сама убедись, сколько к Машке женихов пожаловало!

Тут с нас весь сон как рукой сняло. Глянули мы в окно и ахнули: возле нашего крыльца собралась целая кошачья армия! И чёрные, и белые, и рыжие, и полосатые... И ведут они себя как-то странно: валяются, катаются по траве, будто пьяные.

Мы сначала немного поудивлялись такому котопредставлению, а потом задумались: как же нам из дома-то выйти? И тут мы не на шутку испугались. А дядя, глядя на наши растерянные лица, едва сдерживал смех.

Нашим спасителем стал дядя Фёдор, наш сосед. С помощью обыкновенного садового шланга и холодной воды он буквально за пару минут разогнал весь кошачий батальон. От мощного водяного напора четвероногие разбойники бежали так, что только хвосты, как пропеллеры, мелькали. Дядя Казик, наблюдая за этим из окна, хохотал так, что аж прослезился.

Перед уходом домой дядя признался, что кошачье нашествие устроил он: купил несколько пачек мелкого кускового сахара, облил их валериановыми каплями и ночью, когда мы все уже спали, и разбросал на нашем крыльце и вокруг него...

Хорошо, что он сказал это, когда уже был перед самой дверью. Это обстоятельство уберегло его бедовую голову от серьёзного ущерба, потому что мама после этих слов до того разозлилась, что схватила стоявшую на комоде фаянсовую кису и пульнула её в него. Дядя успел выскочить за дверь, а киса, стукнувшись о стену, разбилась вдребезги.

* * *

Я долго удивлялся, почему родители так снисходительно относятся к проделкам дяди Казика: пошумят, покричат иной раз на него, а потом, когда он уйдёт, сами смеются. А назавтра как ни в чём не бывало здороваются с ним и кормят его борщом и котлетами. Удивлялся я до того момента, пока папа однажды не признался мне, что именно благодаря шутке дяди Казика он познакомился с моей мамой. И рассказал, как это случилось.

В молодости дядя Казик и папа вместе учились в институте. Однажды в перерыве между занятиями дядя подошёл к папе и по секрету сообщил ему, что одна его знакомая, «ну очень хорошенькая девушка», безумно в папу влюблена и мечтает с ним познакомиться. Но первой подойти к нему она не может, поскольку стесняется. «Она, вот увидишь, чрезвычайно хороша собой и, главное, восхитительно умна. Настоящая Василиса Премудрая и Елена Прекрасная в одном сарафане! — расписывал моему папе достоинства своей знакомой дядя Казик. — Но хочу тебя сразу предупредить: у неё есть два маленьких недостатка. Во-первых, она немного грассирует... Ну, плохо выговаривает букву «р»! А во-вторых, у неё с рождения понижен слух, и поэтому с ней нужно говорить погромче...»

Папа очень заинтересовался этой полуглухой девушкой и согласился с ней встретиться.

Свидание было решено устроить в ближайшее воскресенье, ровно в полдень, в городском парке возле старого дуба.

«Девушка и правда оказалась просто очаровательной, — рассказывал папа. — Но меня немного смущало то, что мы не разговаривали с ней, а просто кричали друг на друга.

— Здгав-ствуй-те! Ме-ня зо-вут Гла-фи-га. А вас? — громко, по слогам выговаривая слова, кричала она мне, как будто это не она глухая, а я.

— Сте-пан! Меня зовут Сте-пан! — кричал я ей в ответ. И, наклонившись поближе к её уху, грохотал: — Вы у-чи-тесь или ра-бо-та-ете?

— Да, у-чусь! И га-бо-таю! — кричала она мне в ответ. И спрашивала: — Вы дгуг Ка-зи-мига?

— Что?

— Ну, Ка-зи-мига! Ка-зи-ка!

— А-а... Да-а, дру-уг! — хрипел я в ответ. — А вам он кто?

— Стаг-ший бга-ат! — радостно кричала она, да так громко, что все гуляющие в парке собаки отвечали ей заливистым лаем.

Не успел я эту новость как следует переварить, как на наши с Глашей головы с дуба упало что-то большое и костлявое. Это был Казик. Оказывается, он заранее пришёл на место нашей встречи, забрался на дуб и спрятался там в густой кроне, чтобы затем подслушивать наш разговор. Слушая наши крики, он с большим трудом сдерживал смех, пока его наконец не прорвало и он не свалился с ветки.

Казик ползал по траве на четвереньках, стучал рукой по земле и самым натуральным образом хрюкал, изнемогая от охватившего его приступа безудержного смеха. А мы стояли, смотрели на него и тоже смеялись».

Как потом выяснилось, дядя Казик сообщил своей сестре, тогда ещё не знакомой с папой, что «Стёпа — отличный парень, только очень стеснительный. И он просто безумно в тебя влюблён и мечтает познакомиться с тобой. Правда, у него есть один маленький недостаток: у него с рождения немного понижен слух, и поэтому с ним нужно говорить громче обычного...»

«Вот так благодаря Казику я познакомился с нашей мамой», — завершил свой рассказ папа.

* * *

Однажды после очередной выходки своего брата мама решительно заявила папе:

— Всё, Стёпа, моё тегпение лопнуло! Пога нашего Казика очеловечивать!

— Кастрировать, что ли? — усмехнулся папа.

— Хуже! — ответила ему мама. — Женить его надо!

После семейного совета было решено: папа пригласит к нам погостить недельки на две свою двоюродную сестру Матильду Львовну, по словам папы, даму эффектную, строгую и образованную. И, главное, незамужнюю.

Тётя Мотя оказалась высокой, стройной и, несмотря на большие профессорские очки, очень даже привлекательной особой. Когда дядя Казик впервые её издали увидел, то подозвал меня и спросил:

— Васисуалий Степандрясович, — это он меня так в шутку иногда называет, — что за шамаханская царица у вас по двору дефилирует?

— Никакая это не царица, а тётя Мотя, папина двоюродная сестра! — простодушно ответил я. И, не подумав, ляпнул: — Между прочим, папа с мамой пригласили её к нам специально, чтобы вас очеловечить... Ну, женить то есть...

— Ах, вот оно что... — задумчиво протянул дядя и почесал подбородок. — Ну, лиходеи! Погодьте, погодьте! Устрою я вам очеловечивание!

И тут я пожалел, что выдал дяде родительский секрет.

Этим же вечером по приглашению мамы дядя пришёл к нам пообедать и заодно познакомиться с тётей Мотей. Тихий такой пришёл, молчаливый. Мы уж подумали, что он заболел или на работе у него какие-то неприятности случились… Ан нет! Отправив в рот последнюю ложку супа, он, вытирая губы салфеткой, как бы между прочим заявляет маме:

— Глафирушка, я, признаться, всем сердцем надеюсь, что в этом замечательно вкусном супчике, которым ты нас сегодня попотчевала, не было лаврового листа...

— Как же, бгатец, не было? Это же кугиный бульон! Как тут без лавгушки обойдёшься? — удивлённо отвечает мама.

И тут дядя вдруг как сделает страшное лицо, как заорёт:

— Что?! Ты бросала в суп лавровый лист?! О-о-о!

— Да что такое? — всполошилась мама.

— О-о-о! — вопил дядя. — Нельзя мне ни грамма, ни граммулечки лаврового листа кушать! Потому как доктор сказал, что у меня от этого может падучая болезнь случиться! О, кажется, начинается…

Тут дядя Казик как закатит глаза вверх, как затрясётся весь! Шлёпнулся со стула на ковёр и давай, как сумасшедший, дрыгать своими длинными руками и ногами. Язык на бок свесил и как замычит жутким голосом:

— У-у-ы-ы-а-а-а!

Смотрю — мама от ужаса побледнела и в диван вся вжалась. У папы от удивления даже клёцка выпала изо рта. А кошка Машка с диким «Мя-а-а-у-у!», что, должно быть, в переводе с кошачьего на человечий означало «Спасайся кто может!», стрелой метнулась под диван. Стыдно признаться, но даже я малость струхнул и на всякий случай спрятался за занавеской. И только тётя Мотя спокойно восседала в кресле-качалке и с улыбкой наблюдала за припадком дяди.

А тот знай себе мычит да руками-ногами сучит. По стулу, на котором он сидел, так наподдал ногой, что тот, бедняжка, аж до потолка подпрыгнул, зацепился за люстру и так и повис на ней.

— Браво! Браво! — вскочив с кресла, воскликнула тётя Мотя и зааплодировала. Затем подошла к дяде и, склонившись над ним, сказала: — Браво, маэстро! Если вы решите выступать с этим номером в цирке, вас ждёт оглушительный успех! Уверена, вы затмите всех местных клоунов!

Эти слова произвели на дядю чудодейственный эффект: он практически мгновенно излечился. Резво вскочил с ковра, отряхнулся и снял с люстры стул. Затем поблагодарил маму за обед и всех нас за компанию. И сообщил, что ему уже полегчало и что теперь его ждут неотложные дела. Кивком головы попрощался и торопливо покинул комнату.

Папа и я вышли его проводить. Надевая в прихожей плащ, дядя, наклонившись к папе и прищурив один глаз, заговорщицким тоном прошептал:

— На Востоке говорят: обычным камнем можно подбить женщине глаз, а драгоценным — сердце. Но мудрые и опытные люди считают, что лучше всё-таки глаз...

Я понял, что дядя будет мстить и что месть его будет жестокой.

* * *

Буквально через день дядя Казик притащил к нам в дом... кого бы вы думали? Козла! Самого настоящего: чёрного, как смола, с большими волнистыми рогами и страшными глазищами с прямоугольными зрачками. Как потом выяснилось, дядя одолжил его «на пару часиков» у одной бабки, хотя та предупредила его, что козёл очень бодливый. «А мне как раз такой и нужен!» — успокоил бабку дядя.

Увидев козла, мама сразу стала креститься, а тётя Мотя всплеснула руками:

— Ах, какой симпампунчик!

А дядя прямо с порога заявил:

— Знакомьтесь, люди добрые: Клеопатра Варфоломеевна! Коза редчайшей кашмир-башмирской породы. Знаменита своим чрезвычайно питательным молоком. Специально выписана мной из Самарканда для поправления здоровья моего драгоценного племянника, отрока Василия!

Сидя в кресле и глядя на «симпампунчика», тётя Мотя рассудительно заметила:

— Судя по той штуковине, что висит у вашей Клеопатры Варфоломеевны под пузом, я полагаю, что было бы разумнее называть её Варфоломеем Клеопатрычем...

Должно быть, эти слова очень не понравились самаркандскому гостю. Потому что после них всё и началось. Вы спросите, что началось? А «варфоломеевский погром», как потом назвал произошедшее папа.

Первой жертвой козла стала мама: он так боднул её своими рожищами, что она даже ойкнуть не успела — сразу же очутилась на полу в другой комнате.

Второй жертвой стал папа: прицельным ударом Клеопатрыч отправил папу прямёхонько на диван.

Затем полетели в разные стороны стулья.

После них пришёл черёд маминого пианино. Когда козёл впечатался в него башкой, оно издало протяжный струнный звон, который козлу явно не понравился. И тогда он принялся долбиться в него раз за разом: «Бам-м-м!.. Бам-м-м!.. Бам-м-м!..»

Я стоял в прихожей вместе с дядей Казиком и с ужасом наблюдал, как Клеопатрыч воюет с пианино. Дядя попытался было схватить хулигана за ноги, но не изловчился и упал. А тот повернулся и сразу же дал дяде такого бодка, что тот улетел обратно в прихожую.

Уж не знаю, чем бы закончилось это варфоломеевское побоище, если бы не тётя Мотя. Схватив с подоконника графин с водой, она плеснула ею в козлиную морду... Водная процедура повергла Клеопатрыча в ступор! И пока он приходил в себя, тётя Мотя, одолжив у папы ремень, быстро стянула им дебоширу рога и, ухватившись за конец ремня, выволокла его, присмиревшего и почти не сопротивлявшегося, из дома во двор.

— Мадам, я просто восхищён вашим героизмом! — заявил тёте Моте дядя Казик, когда она вернулась в дом. И, улыбаясь и почёсывая ушибленную спину, добавил: — А вы, оказывается, настоящая укротительница козлов!

Тётя Мотя как-то по-особенному взглянула на дядю Казика и, вскинув брови, ответила:

— О да! Причём не только рогатых, но и безрогих.

Улыбочка так и застыла у дяди на губах.

А через месяц дядя Казик и тётя Мотя поженились...

* * *

Почти два месяца после «очеловечивания» дяди Казика мы наслаждались спокойной, мирной жизнью. А потом тёте Моте понадобилось на пару дней уехать в Москву...

В тот же день дядя Казик пришёл к нам на обед. И надо же было маме забыть, что с дядей нужно держать ухо востро! Убаюканная двумя месяцами тихой жизни, мама, не подумав, поведала нам, что в ближайшее воскресенье, как сообщила ей по секрету одна очень набожная женщина, ожидается конец света...

— Да-да! — неожиданно оживился дядя. — Я, как учёный, совершенно точно могу сказать, что конец света начнётся ровно в полдень. Поэтому вы, дорогие мои, должны за полчаса до этого закрыть все окна в доме и ни в коем случае из него не выходить.

— А как мы узнаем, что конец света уже наступил? — спросила мама.

— А вы услышите страшный гул, доносящийся с неба... — ответил ей дядя.

И вот в назначенное воскресенье мама, несмотря на отчаянные протесты папы, закрыла все ставни в доме и, запалив свечи, стала ожидать конца света...

Наверное, он для неё бы точно наступил, если бы дяде удалось завершить задуманное. А задумал он вот что: незаметно забраться по лестнице на нашу крышу, прихватив с собой огромную медную трубу, которую ему одолжил какой-то знакомый музыкант, засунуть её в каминную трубу и начать изо всех сил в неё дудеть. Боюсь даже представить, что могло бы случиться с мамой, услышь она страшный гудёж, доносящий прямо из камина!

К счастью для неё и к несчастью для дяди, конец света в нашем доме так и не наступил. Поднявшись на крышу, дядя зацепился трубой за антенну, труба выпала из его рук и покатилась вниз. Дядя хотел её ухватить, но поскользнулся и полетел вниз вслед за трубой...

В общем, сломал ногу, сильно ушиб, как он выразился, неблагородную часть спины, порвал штаны и куртку. Но самое, по его словам, печальное — превратил трубу в медный блин (потому как приземлился прямо на неё). И теперь хозяин трубы при встрече с дядей грозится сделать с ним то же самое, что он сделал с его инструментом.

Завтра утром из Москвы возвращается тётя Мотя. Она пока ничего не знает о случившемся. Ох, боюсь, и достанется дяде Казику от неё!

Только что по телефону он сообщил нам, что ему ещё сильно повезло: «Всего лишь одну ногу сломал, хотя мог и сандали откинуть!»

После его звонка мама спросила у папы:

— Как думаешь, может, хоть сейчас он немного уймётся?

— Ага, уймётся! — ответил папа и махнул рукой. — Горбатого только могила исправит!

А я вот что думаю: может, зря они дядю Казика очеловечивали?