Велосипед...

Александр Акишин. Повесть

* * *

Мать и сын молча бредут в раскаленном мареве Степи. Им не о чем говорить: обо всём уже говорено-переговорено. Они бережно расходуют крошечные остатки сил, чтобы преодолеть этот адский путь.

У Пети подгибаются ноги, противно дрожат колени, ему с трудом дается каждый шаг. Он не в силах даже попросить маму, чтобы она шла помедленнее. Ему не хватает воздуху. И минутами ему кажется, будто внутри него всё давным-давно испеклось. А мама упорно идет и идет, тянет и тянет его за руку. Пете же хочется лечь прямо на дорогу и уснуть.

В висках его противно стучат невидимые молоточки – тук-тук, тук-тук. И так с каждым очередным шагом – тук-тук...

«И как мама терпит такую жарынь в своем черном, почти до пят платье? – удивляется он из последних сил. – Зачем она вырядилась именно в это платье? А что если и Смерть наряжается точно в такое...» - мелькнула неожиданная мысль и тут же гаснет.

Но тогда почему он вырывает свою ладонь из руки этой женщины? Ведь она его мама. Чего же тогда он боится? Это же не Смерть! Еще не Смерть...

А может, это мамина ладонь разжалась от усталости? Ну, конечно, она уже не может идти, она решила передохнуть... Но где она, его мама? Неужели она бросила его?

Он падает и не ощущает удара тела о землю...

Сначала Петю поглощает тьма – кромешная, как в безлунную ночь, потом его подхватывает сильный вихрь и несет, несет над выгоревшей Степью, над большим селом...

С высоты птичьего полета Петя видит колодец, где такая вкусная ледяная вода. И ему ужасно хочется пить. Но неведомая сила не позволяет ему опуститься на землю, чтобы утолить жажду.

Отсюда, с высоты, он отчетливо видит копошащихся кур, драную кошку с бешеными глазами, еще он видит пыльную улицу и понуро плетущихся по ней двоих людей – женщину в черном и мальчика в пилотке из размокшей газеты и в коротких штанишках, из которых он давным-давно вырос...

«Чудно! – удивляется Петя. – Как я могу видеть маму и себя, если я сейчас так высоко парю...»

Он креко зажмуривается, а когда открывает глаза, вдруг видит, что лежит в придорожной канаве, под громадным перекати-полем, которое царапает его лицо сухими, жесткими щупальцами.

Ему не больно, но так противно и страшно, что хочется позвать маму. Но ее не видно. И кур уже нет. И кошки. И ни единой души рядом. Только громадный колодец, высотою с большой холм, скрипит на ветру воротом, и жалобно стонет пустое ведро на громадной цепи.

И опять к нему подкрадывается неутолимая жажда. Но как, как дотянуться до колодезного ворота? Надо быть великаном... А он всего лишь маленький, беспомощный человечек.

Жесткие щупальца, между тем, продолжают безжалостно царапать Петино лицо. Он пытается защититься от них, но у него только две руки, а у перекати-поля десятки...

Он уже собрался закричать, позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг щупальца отпускают его, раскрываются и перед Петей возникает жирное лицо с заплывшимися глазами. Он узнает сельсоветчика. Обнажив прокуренные зубы, дядька смеется, а изо рта у него – пенится, вскипая, кровь, как тогда у коня Васьки...

«Выходит мамка не только отругала его, - догадывается Петя, - но и палкой отходила. Но как быть мне? Мамки рядом нет, а этот дядька вот он, теперь-то он со мною разделается...» - тоскливо думает Петя, однако не плачем и не просит пощады.

А оборотень дыхнул ему в лицо противным запахом водки и шипит тихо так, как гадюка:

- Вы, люди, плохо отзываетесь об мне... Да, я перекати-поле, да, я не сопротивляюсь ветрам и ураганам, куда подует - туда и я. Но вы-то чем лучше? Что с того, что вы сопротивляетесь? Вы мечетесь, пытаетесь утоять против бури-урагана, однако жизнь вас все равно ломает. И в конце концов вам же выходит больнее. Потому что когда не сопротивляешься, тогда не так больно. Ха-ха-ха, - засмеялся он так, что Петя вздрогнул, и в его хохоте послышались раскаты грома.

Петя зажмурился, не найдя что возразить этому человеку, который, оказывается, вовсе и не человек, а говорящее перекати-поле. Но почему он так похожь на дядьку из сельсовета?

- Но вам же отдала мамка пятерку, - на всякий случай напоминает ему Петя. – Чего вам еще надо?

- Конечно, отдала. Попробовала бы не отдать! А зачем противилась? Что она с того выгадала?

«Пятьдесят восемь копеек...» - хотел было сказать Петя, но промолчал.

Он не знал, как далеко ушла мать, и не настигнет ли ее этот грабитель, и не отберет ли последнюю мелочь?

- Зачем противилась? – настойчиво повторяет свой вопрос чудище.

- Потому что вы поступили несправедливо. Последнее нельзя отбирать. Теперь я от голода и жажды свалился и лежу тут, а вам хоть бы хны.

- Надо было попросить хорошенечко, может, тогда я и уступил бы половину...

- Вот еще – просить! Деньги-то наши – мои и мамины. Как можно свое же еще и просить?

- А вот подрастешь, тогда и узнаешь.

- Нет, вы сейчас ответьте, - настаивает Петя.

- Ты не допрашивай меня – мал больно! А вот с малолетства вас и надобно давить, заставлять подчиняться силе урагана, чтобы потом вы были бы покорны даже едва заметному дуновению ветра, - забормотал заплетающимся языком чудовище.

- Это почему же нас надо давить? – возмущенно крикнул Петя

- А чтоб не высовывались, чтоб подчинялись всегда и во всем.

- Не дождетесь!

- Тогда ноги-руки не раз и не два переломаете себе, а то и шею свернете, а потом всё одно подчинитесь и выйдет по-нашему.

- Нет! – кричит Петя. – Нет... Не будет по-вашему. Никогда!

И снова налетает ураган. Петя силится хоть за что-нибудь уцепиться, но дикая сила отрывает его от земли, он взмывает в небо и летит над Степью, а вдогонку несется громоподобный хохот.

- Ха-ха-ха... Я же говорил, что придется подчиниться. Говорил! Ха-ха-ха...

- Вот погоди, я вырасту, стану сильным... – шепчет Петя.

Сквозь забытье он ощущает горьковато-приторный запах дыма.

«Неужели Степь горит? А как же мама? Она же там, внизу...»

- Мама, мама, - мотает Петя головой. – Пожар в Степи...

И вдруг слышит голос Вани-цыганка:

- Лежи спокойно, тебе нельзя резко двигаться.

Петя с трудом поднимает тяжелые веки...

* * *

- Тетя Варя! – зовет Ваня Петину маму. – Петушок очнулся.

И хоть Петя не любит, когда его так называют, сейчас это его совсем не раздражает. Наоборот, в устах цыганка оно звучит ласково, уважительно и тепло. Он радуется, что, наконец-то, пробуждение вырвало его из когтей жуткого кошмара.

Принюхавшись, он с удовольствием вдыхает аромат сладковатого дымка и еще чего-то такого, отчего страшно хочется есть . Приподнявшись на локте, видит свою мать в компании тетки Магдалины.

Как-то Петя сказал ей, что у нее очень красивое имя и в нем будто бы музыка звучит. И она ему на этого ответила: «Живи, сынок, сто лет!» и погладила по голове.

- Ишь, как у тебя руки дрожат! Небось голодный, как волк! – подмигнул ему приятель. – Счас наши мамки доварят уху, и будем лопать.

- Уху? А где вы раздобыли рыбу? Ой, Ванюшка, а как я сюда попал? И еще с мамкой... И уже ночь! Вон звезды высыпали...

- Нет, еще вечер. Поздний, - уточнил Ваня. – Я как раз ловил рыбу. Сейчас опять караси пошли. Вдруг слышу мамкин голос: Ванюшка, мол, поди подсоби... Глядь, а моя мамка и твоя тебя волокут. Тебя, видать, солнечный удар долбанул в темечко. Или тепловой...

- Ну как, сынок? – склонилась над ним мама. – Напугал ты меня до смерти. Спасибо Магдалина чуть ли не следом возвращалась из села. Не то и не знаю, чтоб я делала. Полегчало? – тревожно спросила она.

- Да всё в порядке. Ничего не болит. Только противная слабость в руках и ногах.

- Сейчас Магдалина ухой угостит. Пить-то не хочешь?

- Не-а.

- И то, Ванюшка не успевал тебе подавать воду. Всё напиться не мог...

- Ага! Я уж думал лопнешь, - засмеялся Ваня. Засмеялся и Петя. Мама тоже улыбнулась, да так, что в глазах ее печаль до последней горькой капельки растаяла.

Пете стало совсем хорошо. И чего он боялся признаться маме, что давно уже дружит с Ваней-цыганком и что тетка Магдалина его привечает, как своего?

Боялся, что не поймет и не захочет этой дружбы. А вон, оказывается, как дело обернулось...

Петя удивлялся, как иной раз всё чудно переплетается в жизни. Между тем послышался чуть хрипловатый, густой голос хозяйки:

- Прошу всех к столу! Отужинайте, гости дорогие. Чем богаты, тем и рады... – пригласила она.

За этот суматошный день все так проголодались, что теперь с предвкушением уселись вокруг низенького круглого столика прямо на земь.

Напротив каждого дымилось по миске только что свареной на костре , благоухающей ароматом ухи. Петя зачерпнул ложкой густое варево и , обжигаясь, проглотил.

- Вкусно! – похвалил он.

- Ешь на здоровье! – улыбнулась ему тетка Магдалина.

Уха слегка отдавала озерой тиной и камышом. Это был неповторимый привкус, говорящий о том, что уха приготовлена чисто из карасей.

- Озеро обмелело, а ты где-то ухитрился карасиков настаскать! - удивился Петя.

- Места надо знать, - плетовато усмехнулся Ваня. – Не больно-то и обмелело озеро. С берега кажется... А дальше, к середке, попадаются такие глубоченные ямы...

- Ты бы поостерегся этих ям! – прикрикнула на него Магдалина. – не приведи господь ухнешь – беда!

Но Петя видел, как она гордится своим сыном. А вот он вряд ли сумел бы в эту пору наловить карасей да на такую большую уху. А Ванюшка смог... Уха и правда такая ладная получилась, , густая, наваристая. Сразу видно – не пожалели рыбки. И проса немножко, как водится, добавили – как без этого! И лучок зеленый с укропчиком, мелко нашинкованные, в миски добавлены.

- Кому добавки? - спрашивает тетка Магдалина.

- Спасибо! – отказывается Петина мать. – Я, пожалуй, сыта. Даже в сон начинает клонить, а нам еще с Петушком топать..

- Как знаешь, Варвара. А вам, пострелы?

- Нам еще, - просит Ванюшка. – Ты же не против? – обращается он к Пете.

- Еще столько бы съел, - вздыхает тот, с готовностью пододвигая пустую миску к тете Магдалине.

- Вот это я понимаю! Настоящие мужички! – радуется хозяйка. – А мы с тобой, Варя, чайком побалуемся. Меня тут за гадание баночкой вареньица вишневого наградили, самое то к чаю. Я-то его завариваю разными травами, он и сил прибавляет, и бодрит, когда надо. Как раз перед дорожкой. А то и заночуйте с нами. А по утру пойдете...

- Да нельзя. Дома ждут, - вздыхает та.

Петя усмехается про себя и думает, что никто особенно их и не ждет. Если бы они очень нужны были, отчим не сидел бы сиднем, а встретил бы их...

После ужина над Степью низко зависла Луна. Поросшее камышом озеро уснуло теперь до утра. Лишь задыхающиеся от теплой воды караси нет-нет, да и нарушат на мгновение озерный сон тихим, ленивым всплеском. И опять замирает гладь, неплотно укрытая белесым одеялом, сотканным из рваных заплат робкого тумана, медленно укрывающего озеро.

Женщины пьют чай и беседуют о чем-то своем. Ванюшка позвал Петю помочь ему подтянуть велосипедную цепь.

- А то сегодня ездил, штанину цепью затянуло, чуть сопатку не расквасил, - пожаловался он.

Петя с радостью согласился помочь.

- Ты чего целую неделю не показывался? – причудливо блестят в лунном мерцании Ванюшкины зубы.

- А когда мне? – вздыхает Петя – Отчим заставляет барашек выпасать.

- Они, что ли, у вас не в общем стаде? Пастух же есть общественный, ему и деньги за это идут...

- Отчим говорит, будто отдельно от стада они быстрее вес нагуляют. Потом всех подчистую продаст. Засуха ведь. Кормить зимой нечем будет. И корову, наверное, продаст, и телят...

- Корову, поди, оставит. Как без молока? У вас же еще малой Тимка. Ему без молока никак нельзя.

- Может, корову и оставит. Для нее одной меньше надо корма. А остальных продаст...

- Вот тогда и купит тебе велик. А что? Не зря же ты столько вкалывал... Неужто не купит?

- Кто его знает, - пожимает плечами Петя. – Обещал раньше, а теперь, может, и раздумал.

- Ну-уу, мужик должен слово держать. А если он не хозяин своему слову, какой он тогда мужик?!

- А, - махнул рукой Петя.

Легкое дуновение ветерка донесло до ребят терпкий запах прогоревшего костра и обрывки фраз.

- ... а что тут нам делать? Засуха. Люди избавятся от скота. Хорошо, если по коровенке оставят во дворах. Так самим молочка мало будет. А уж о кусочке мяса и не заикайся. Нет, ближе к зиме подадимся на север...

- Вы вольные птицы, - говорит Петина мама. – Ничто не удерживает вас на одном месте. Может, это и хорошо. А я вот прибилась со своим Петушком к берегу, да, видать, не к тому: больно чужим и бесприютным оказался берег-то. А теперь и вовсе по рукам-ногам связана. Куда с двумя-то?

- А, милая, бабья наша долюшка, у кого она счастливая! Я вот всё хожу гадаю, а ни одной счастливой женщины и не повстречала. У каждой свое гложет. Есть, конечно, которые получше в этой жизни устроились, но чтобы полностью счастливых – таких не попадалось...

- Не про нас, видать, счастье, Магдалина. Век минует, а оно так и пройдет стороною...

У Пети от маминых слов сердце в тугой комок сжалось, так ему вдруг стало жаль и ее, и себя, да и не смышленного Тимку. Хотя Тимке что, не так-то плохо ему живется...

Грустно сделалось Пете и от слов тетки Магдалины. Надо же, а Ванюшка ни разу не проговорился, что они уйдут отсюда.

- Вань, а вы и вправду снимитесь к зиме? – не выдержал Петя, спросил друга, не теряя до конца надежды.

- Еще точто не решили. Вообще-то в палатке не мёд зимовать. Правда, можно мазанку слепить – время еще есть. Да только сам знаешь – засуха. Мы ж в основном кормимся от людей. А если у них самих мало будет жратвы, что толку цыганить! Гадай-не гадай... Да ты не переживай шибко, если и снимемся, то ненадолго: через год всё одно вернемся. Тут мамке шибко по душе пришлось. И мне. Где я еще такого друга найду? Ты самый лучший.

- Найдешь и получше.

- Нет, такие просто так не встречаются. Ты же меня за лето и читать, и писать, и математике научил.

- Этому тебя любой бы научил, если б захотел...

- Вот! – Ваня поднес свой указательный палец почти к самому Петиному носу. – Вот именно! Если бы захотел... Найдешь теперь такого, кто бы за просто хоть так чем-то поделился. Уж я-то знаю. Только и норовят затрещиной одарить да обозвать как-нибудь пообиднее... Да ладно. До зимы еще ого-го сколько!

- Конечно, - улыбнулся Петя, - может, еще что-то придумаете.

- Приходи завтра, Петушок. Пойдем в Степь ужей ловить.

- Зачем они нам. Пугать, что ли, кого надумал?

- Очень надо – пугать! Для богатства – вот для чего.

- Чего-чего?

- Вот ты хочешь быть богатым?

- Не знаю...

- Человек два уха! Велик хочешь?

- Спрашиваешь! Он мне по ночам снится...

- А на какие шиши ты его собираешься покупать, если не станешь богатым? Вообще-то, может, тебе отчим и купит... Да только не мешало бы и самому мозгами пошурупить.

- А ужи при чем? Не думаешь же ты, будто все так и сбежались покупать их у нас? Так тебе и выложили за каждого по червонцу! – хмыкнул Петя.

- Ты что! – округлил Ванюшка глаза. – разве не слыхал ни разу. Что если в доме живут ужи, значит, у хозяев обязательно будет достаток. И желание, какое загадаешь, непременно сбудется.

- Ой, мамочки! Ой, родные! Да ты представлешь, что со мною сделает отчим, если я притащу в дом хоть одного самого зачуханного ужонка?! Ой, помру сейчас со смеху! Да он меня вышвырнет в форточку, а ужонка бедненького растопчет своими сапожищами и глазом не моргнет...

Ваня открыл было рот, чтобы возразить что-нибудь веское, но тут послышался голос Петиной матери:

- Петушок! Пора, милый, домой. В гостях хорошо, особенно у добрых людей, однако дома заждались. Тимка, небось, изхныкался.

- Ладно, Ванек, завтра договорим, - стал прощаться с другом Петя.

- Но ты все равно подумай, подумай об ужах. Это, брат, тебе не сказки какие-нибудь...

(Продолжение здесь)

Александр Акишин