Александр Акишин. Повесть
* * *
На другое утро Петя проснулся ни свет ни заря. Он решил улизнуть из дому пораньше: мало ли что взбредет в голову отчима... Даст какое-нибудь задание на день – попробуй отлучись. Нет, без хитрости, видать, в этом доме не прожить...
Так думал Петя, торопливо пересекая двор. Он держал путь к многочисленным сарайкам, где в этот ранний час хлопотала мама. И хоть еще с ночи, когда возвращались по холодку домой, говорил ей, что сегодня они с Ванюшкой пойдут рыбалить, однако решил еще раз напомнить. Вдруг за ночь позыбыла...
Про рыбалку он придумал, чтобы не рассказывать про ужей. Еще отговорит... Сидеть же, сложа ручки, и ждать, когда отчим надумает наградить его велосипедом, так и жизнь вся пройдет. Нет, твердо решил Петя, пора самому шевелить мозгами.
- Ты куда спозоранок? – удивилась мама. – Поспал бы еще чуток.
- Не охота...
- Погоди, молочка парного нацежу – попьешь, всё не на пустой желудок.
- Сейчас он проснется, задаст какую-нибудь работу – плакала рыбалка.
- А как же ты без удочек?
- У Ванюшки целых пять штук.
- Ишь ты, пять! – удивилась она. Ничего, я тебе как-нибудь бамбуковую из города привезу. Что ж это такое, Магдалина одна-одинешенька живет, а своему цыганенку ни в чем не отказывает. А мне и то нельзя, и это...
- Да ладно, мам, - проглотил горький комок Петя, - дай-ка лучше стакан молока и хлеба побольше. Червей не больно-то добудешь в такую сухоту. А ты опять на базар?
- Надо! Сметана скопилась, яичек десятков пять, да молоко прихвачу – вчерашнее и утрешнее.
- А он, что ли, сам доил вечером?
- Сам. Тебе чего привезти из города?
- А ничего, - сказал Петя. – Хоть что привезешь – всё одно скандал. Надоело!
- Ну, портфель обязательно возьму, еще удочку бамбуковую – коль у всех ребят есть. На велосипед, конечно, вырученных денег не хватит. Потерпи малость, будет тебе и велосипед. Не пешком же каждый день в село ходить. Четыре-то года учился в своей школе – ладно, а теперь-то восемь километров – не ближний свет.
- Да ты что, мама, ты что? Он же загрызет потом меня, а уж тебя и вовсе со свету сживет. Куда я после один?
- Зубы обломает! – твордо сказала мать. – Магдалина всё своему берет. А ты чем хуже?
«Ну вот, побывала в гостях у тетки Магдалины, совсем другим человеком стала, - дивился Петя, но мамина решительность ему, честно говоря, пришлась не по душе. – А может, она права? Хватит уже за просто так гнуть на него спину. Рабы мы с ней в этом доме, что ли?..»
- Мама, а чего ты всё на базар да на базар? Шла бы лучше работать. Всё крутишься возле скота да торговать ездишь, а это всё, - обвел он глазами двор, стайки и дом, - как-будто и не твое...
Ничего она не ответила ему на это, а лишь печально поглядела куда-то вдаль, туда, где Степь смыкается с горизонтом, и погладила задумчиво Петину голову.
- Ну, я побёг!
- Побегай вволюшку: до школы совсем немного осталось...
* * *
Так и не сказала, почему не идет работать, думал Петя, усевшись в выжженую траву за околицей поселка. Наверно, отчим не пускает. Дома держать возле сараев да на базар посылать через день-другой, видать, ему выгоднее.
А как продадут овец да бычка, останется с десяток кур да корова – как тогда? Тогда, скорее всего, пошлет пахать. Может, на ферму или зерноток. Нет, на току нынче делать нечего: всё выгорело – зерна не будет. Остается ферма...
Ну и пускай, рассуждает Петя, хоть тогда она станет самостоятельным человеком. А он после школы будет помогать ей... Он и на базар с ней несколько раз ездил и помогал торговать. Да только отчим запретил. Из-за настольной лампы, которую они с мамой купили прошлой зимой...
До назначенной встречи с Ваней у Пети оставалось еще довольно времени,и он от нечего делать стал вспоминать зимний базар...
* * *
Как всегда с утра они загрузились сметаной, яйцами да двух уток прихватили: отчим еще с вечера зарубил и велел продать подороже.
- А если хорошую цену не дадут, - брюзжал он в след, - задарма нечего уступать. Обратно домой везите. До следующего базара, поди, не протухнут – вон какая холодынь стоит. Зиму на веранде провисят и ничего с ними не сделается...
Когда отчим поспешил на Тимкино хныканье, мама достала из комода свою черную юбку – самую красивую из ее немногочисленных вещей – и аккуратно сложила, запихнув в и без того раздутую сумку.
- Может, найдется покупатель...
- Ты чего, мам? Она ж у тебя единственная, - удивился Петя.
- И что с того? Всё одно некуда наряжаться. В клуб и то не ходим. Не в сарай же ее надевать. А продадим, глядишь, на вырученные деньги что-нибудь для себя возьмем.
С тем и отправились...
День был базарный. И они, не долго мучаясь, прямо на привокзальном базарчике продали сметану и яйца. Правда, с утками пришлось поторговаться. Покупатели просили скинуть по рублику за утку. И мама, наконец, уступила.
- А чего людей обдирать? Им красная цена и того меньше, - словно оправдываясь, сказала она.
Да только Петю не обманешь: чувствовал, мама переживает. Может, надеется за юбку выручить побольше, решил он, да вложить те два рубля. Уж кого-кого, а отчима не проведешь, он носом чует базарные цены, хоть сам и редко бывает в городе...
Они зашли в привокзальный буфет, взяли по стакану какао с молоком и по горячей ватрушке. Покончив с поздним завтраком, сели в городской автобус и поехали на барахолку...
Над барахолкой стоял густой пар от дыхания сотен людей. Все что-то продавали и покупали, истово торгуясь.
Петя очень быстро понял, что покупателям куда легче. Они поторгуются-поторгуются и юркнут в какую-нибудь забегаловку или магазин. Отогреются и обратно к неуступчивому торгашу. Так и берут измором, пока приглянувшаяся вещь, наконец-то, не перекочует из рук продавца в руки покупателя.
- Настырные! - усмехалась мама, наблюдая за замерзшими продавцами и снующими между рядов покупателями. – Морозище! Мы-то долго стоять не будем.
И правда, не успели они пристроиться с краю от деда, который торговал всякой ржавой мелочью – шурупами, отвертками да старыми замками, - как полная женщина, уставившись в мамину юбку, будто она когда-то принадлежала ей, выдохнула огромный клуб пара:
- Сколько такая?
- Других нет, а эту отдам за пятнадцать.
- Ну и народ пошел! Ну и спекулянты! Да ей красная цена червонец!
Петя знал, мама никогда особо не торгвалась, жалела людей. А тут, похоже, разобиделась на толстую тетку-самовар, как ее успел прозвать про себя Петя. Обиделась мама за свою юбку, которую очень уж любила и которая ей так шла...
- За червонец поищите в другом месте, - разозлилась она. – Да вам всё равно не подойдет.
- Ой, можно подумать! Тоже мне нашлась миниатюрная, - зло бросила женщина. – А может, я не себе хотела ее взять. Понаедут тут с колхозов и требуют за свои навозные юбки сумасшедшие деньги!
- Двадцать! – сказала мама, не моргнув глазом.
- Да ведь только сейчас пятнадцать просила. Ты что, рехнулась?
- Тридцать! – громко сказала мама. – А вам и за пятьдесят не отдам.
- Ну, дают! – запыхтела тетка-самовар. У нее то ли от злости, то ли от мороза челюсть свело, и она процедила сквозь зубы: - Шпекулянтка!
- Следом подошла девушка. Худенькая, высокая, с густыми распущенными волосами – видать, студентка, определил Петя.
- Ой, какая прелесть! – улыбнулась она. – Взяла из маминых рук юбку и стала разглядывать поближе, затем прикинула к бедру...
- Вам бы она была в самый раз, - улыбнулась и мама.
- Конечно. Теперь такую ни в одном магазине не достать, - вздохнула девушка. – Но она, наверное, дорого стоит, а мне еще три дня до стипендии...
- Пятнадцать рублей прошу.. – вздохнула мама.
- Ой, и недорого совсем. Вот если бы вы могли подождать денька три. Но вы же не сможете, - расстроилась девушка. – А сейчас у меня только двенадцать.
- Да бери, милая, и за десять. Чего там! Два рубля оставь себе на еду. Не помирать же с голоду из-за юбки...
- Ой, мне так неудобно, - покраснела студентка. – Вы же хотели пятнадцать. Нет, я не могу так...
- Бери, чего уж там! Пока не раздумала, - строго сказала мама и, завернув юбку в газетку, протянула девушке. – Носи на здоровье!
- Даже и не знаю, как вас благодарить. – Ой, мальчик совсем зазяб, - улыбнулась она Пете. – А может, зайдете ко мне в общежитие? Я бы вас чаем напоила, - предложила она.
- Спасибо! Нам скоро домой возвращаться, а хочется еще и по магазинам пробежать...
Петя хоть и замерз, а когда вошли в магазин, выговорил маме:
- Почти задарма отдала юбку.
- А тебе разве не жаль девушку? – улыбнулась мама. – Она бедная, а бедных жалеть надо. И не нахальная, а таких грех обдирать.
- Ладно, - сдался Петя. – Чего уж теперь. – Продала и всё.
Они так озябли на морозе, что даже вывеску на дверях магазина не прочитали. И лишь оказавшись внутри, поняли – здесь им делать нечего.
- Нам надо в продуктовый, - сказала мама.
- Вот отогреемся немного, - потер Петя щеки, тогда и пойдем.
В этом магазине продавали посуду, лампочки, гвозди, краску, всевозможных размеров шурупы, словом, всё, что могло пригодиться в хозяйстве. Но им-то ничего такого и не требовалось.
Мама разглядывала красивую посуду и вздыхала, зачарованно уставившись на сервизы, разные там блюдца да хрустальные вазы.
Вазы на вид показались Пете такими хрупкими, что он на всякий случай решил отойти подальше, чтобы ненароком не задеть какую-нибудь.
Его внимание привлекла маленькая, почти миниатюрная, настольная лампа. Такую он видел в учительской их начальной поселковой школы. Однажды, когда учительница, задержавшись в классе, попросила Петю отнести в учительскую тетрадки, он, пользуясь моментом, даже два раза нажал на крошечную кнопку. Лампа загоралась и гасла...
Петя еще тогда подумал: как, должно быть, удобно делать уроки на освещенном кругу.
Теперь он не мог оторвать глаз от этого чуда.
«И сколько интересно она стоит? Видать, дорого...»
Этикетки не было и приходилось лишь гадать. А тут подошла мама, и у него само собою вырвалось:
- Были бы у меня деньги – ничего не захотел бы никогда, а только купил бы себе вот такую лампу.
- Зачем она тебе? – удивилась мама.
- Уроки делать. Знаешь, сколько света она дает! А у меня почерк неважный. Лампочка в комнате такая тусклая – того и гляди ослепнешь, - прошептал Петя.
- Да мне что-то и не приходилось ни у кого в нашем поселке такие видеть. Разве у кого из ребят есть?
- Не знаю, я же ни к кому не хожу. А ладно, - обреченно махнул рукой, - всё равно у нас денег нет столько.
- Да как же нет, - попридержала его мама, вероятно, прочтя в его глазах нечто такое, что заставило ее задуматься. – Ты погоди, Петушок! Юбку-то я продала, так если понравилась лампа, отчего и не взять?
- Сколько такая? – спросила она у подошедшей продавщицы.
- Три пятьдесят.
- Всего-то?
- А вы думали – целое состояние? – снисходительно усмехнулась продавщица. – Берете?
- Мама!
- Не пожалеете, - советовала продавщица. – Я своему точно такую же взяла, так даже почерк изменился. А то каракулями своими вконец замучал. Она хоть и небольшая на вид, но удобная – свет дает яркий. – И она продемонстрировала им настольную лампу.
- Берем! – весело сказал мама.
- Ой, мамочка! – задохнулся от нахлынувшего счастья Петя. – Ты не думай, я тоже изменю почерк. Так стану стараться, так... – но тут же осёкся. И до самого гастронома не проронил ни слова.
- Заскочим колбаски возьмем. А может, и копченой селедочки...
Петя молчит, словно воды в рот набрал. С каждой минутой он всё больше и больше мрачнел.
Заметив перемену в поведении сына, мать спросила:
- Ты чего?
- Задаст он нам жару!
- Не печалься – не за его деньги куплено...
Петя не ошибся. Перво-наперво отчим тщательно пересчитал выручку и, кажется, остался довольным. И покупкам – колбасе и селедке – обрадовался, потому что и то, и другое очень любил.
- А это, - вытащила мама из коробки настольную лампу, - Петьке. Нечего глаза слепить. Не в пещере живем. Большие-то лампочки жалеешь ввернуть – боишься лишнее нагорит. А для этой сойдет и маленькая – всё одно освещение будет ладное.
- На какие шиши? – задохнулся отчим, увидев, по его мнению, совершенно не нужную роскошь. – Денег и так в обрез, а ты, как барину...
- Юбку продала, - сказала она, как отрезала. – Всё равно некуда надевать. Того и гляди моль побьет..
- Ну и продала, ну и ладно, - согласился он. – а тратить зачем надо было? Деньги-то на ветер почем зря бросать – не богачка! Ишь ты, баре выискались! Я вам что – миллионер? Поишь-кормишь, да еще и безделицы им подавай... Чтобы больше ноги его не было в городе! – сверкнул он на Петю недобрыми глазами. И забегали, забегали они буравчиками, готовые пронзить Петю насквозь.
- Я что уже и прав никаких не имею в этом доме? – крикнула мама. – Ты нас двоих тут за рабов держишь, да?
- В общем так, - рявкнул он, - этому барахлу, - кивнул на настольную лампу, - места в моем доме не будет! В другой раз, как поедешь на базар, занеси обратно в магазин. Возьмут, никуда не денутся... А нет, так загонишь на барахолке. И впредь барства в моем доме не потерплю!
- Нет, - всхлипнула мама и у Пети сжалось сердце, - ему эта лампа пригодится. И купила я на свои деньги. Твоего ему не надо. А свой кусок не больно жирный он отрабатывает, обихаживая твою скотинку... Ходит, как оборвыш...
- Да уже лучше бы штаны купила, чем это... – огрызнулся отчим.
- Нет уж, брюки и всё остальное ты ему купишь, не зря на тебя вкалывает.
Тут из кухни донесся Тимкин плач. И Петя от греха подальше поспешил к брату.
Тимка кусал зубами батон колбасы и никак не мог отгрызть кусочек – такой плотной оказалась оболочка.
- Погоди! Какой нетерпеливый, - осадил его Петя. – Сейчас отрежу.
- Поскорее, - поторопил его Тимка. – Так сильно пахнет, не могу терпеть.
- На-ка вот, - сделал ему Петя бутерброд.
- Не-а, с хлебом не хочу. Так хочу!
Из комнаты, где продолжали спорить мать и отчим, вдруг донесся грохот. Тимка даже ухом не повел, а Петя сорвался с места и стремглав кинулся в комнату.
Он увидел такое, отчего у него тут же оборвалось сердце. Ослабли руки и ноги, и тело стало ватным. Даже заплакать не было сил.
На полу валялись изуродованные осколки от еще совсем недавно новенькой настольной лампы.
- И так будет со всем, что купите без спросу! – сверкнул отчим злющими глазами. И Пете показалось, будто он прожег насквозь его заколотившееся было сердце. И оно перестало биться...
«И пускай. Теперь мне всё равно не захочется жить...» - мелькнула мысль – совсем короткая, длиною все в одну вспышку, которая получается, если очень быстро нажать на кнопочку настольной лампы: раз-два... Но ее нет и больше уже не будет...
Беззвучно плакала мама. Петя видел, как по ее, как будто бы окаменевшему лицу, текут слезы. И ему было жаль сейчас не столько лампу, которую вряд ли теперь соберет даже самый искусный мастер, сколько маму.
- Поди у овечек в стойле прибери, - скрипнул отчим зубами, указав Пете кивком на дверь.
А минут через двадцать потемневшая лицом мама принесла ему в овчарню несколько бутербродов с колбасой. Петя даже не взглянул на еду, продолжая упорно, ни на минуту не останавливаясь, чистить овечье стойло...
* * *
С той зимы утекло много воды... И теперь, сидя в пожухлой августовской траве в ожидании Вани-цыганка, Петя уже не переживал случай с лампой так остро, как в первые дни...
Однако чем чаще вспоминались ему разные стычки с отчимом, тем отчаяннее понимал: обещанного некогда велосипеда не видать ему, как своих ушей. Единственная надежда на Ваню. Может, и вправду он говорит, будто ужи приносят счастье? Может, когда у него будет ужонок, ему и впрямь повезет, и мечта сбудется?
«Неужели ужи могут как-то подействовать на отчима?»
Временами Пете казалось, что с тех пор, как увели коня Ваську, отчим вконец возненавидел его.
«Но ведь не я отдал этим конокрадам Ваську, - недоумевал он, - они сами улучшили момент и увели его прямо со двора...»
(Продолжение здесь)
Оценили 20 человек
41 кармы