Так чей же Пушкин?..

Встречи с беженцами...

Как-то разговорился на старой автостанции Тель-Авива с парнем из Эритреи...

Беженец, совсем молоденький, как и все они, кому удалось проскочить нелегально в Израиль через Синай. Не буду сейчас останавливаться на причинах его бегства из собственной страны. Как-нибудь об этом и о судьбах беженцев, коих в Земле Обетованной собралось десятки тысяч человек, расскажу в другой раз.

А сейчас...

Мы сидели в вечерних сумерках и тихо беседовали о том, как хорошо было бы совершить путешествие в Эфиопию. Точнее, это для меня в тот момент было "хорошо" . Ему же, гражданину Эритреи, путь туда, по вполне понятным причинам, был заказан.

Но когда-то очень давно, когда он был маленьким мальчиком, он, по его словам, бывал с отцом и дедушкой в Аддис-Абебе, и теперь подробно инструктировал меня, как там лучше себя вести, чтобы не оказаться распоследним "лохом".

- Ты, главное, счет там в банке открой, - горячо убеждал он меня, - и каждый день снимай по сотне или две быр, тебе этого с головой хватит. Но, вроде бы, сейчас там уже не грабят. Карманники шустрят, но...они не берут доллары, евро и другую иностранную валюту. Вытаскивают только свои быры...

- Они что, через рентген мои карманы просвечивать станут? - я уставился в его глаза, пытаясь извлечь хотя бы искорку юмора, полагая, что он меня разыгрывает. Но в его глазах была печаль всей африканской действительности, а также долгого и трудного перехода через Синай в сопровождении "вредных" проводников-бедуинов, которые за серьезный бакшиш в несколько "штук баксов" (по его признанию), переправляли их в Страну, по его и сотоварищей твердому убеждению, "текущую молоком и медом", то бишь, в Израиль.

- Не рентгеном, но доллары не тащут из карманов.

- А если случайно вытащат и поймут, что это не их родные бырики, тогда что же?

- Могут догнать и сказать: "Сэр, Вы случайно уронили..."

Мать честная!

Чего только не случается в той Аддис-Абебе, куда после таких "откровений" мне захотелось еще сильнее и неотвратимее. И я уже готов был оплатить не только свой билет, но и проезд этого бедолаги, чтобы он уже для полной гарантии стал моим проводником не только по Эфиопии, но и по его стране, а также и соседним. Так как он, кроме своего родного "тигриньи" владел еще и амхарским, а также и несколькими другими языками и наречиями таинственного Континента. Но судя по его настроению, ему туда было не надо.

И все же я уже было хотел ему предложить такой заманчивый, на мой взгляд, вариант, как он перебил меня на полуслове:

- Ты ведь русский? Из России?

- Да! - утвердительно кивнул я.

- И у вас там самый главный человек - Пушкин?

- О! В каком-то смысле...

- А ты знаешь, откуда он родом?

- Разумеется. Откуда еще может быть родом самый главный Поэт России?.

- Нет! Ты меня не совсем правильно понял... я имею в виду его корни..

- Ах, его пра-пра-пра...?

- Да! Откуда? - Если честно, мне в тот момент подозрительным показался вдруг вспыхнувший в его глазах странный блеск. Но в тот момент я не придал этому значения. И напрасно...

- Все знают - откуда, - пожал я плечами. - Из Эфиопии.

Мама рОдная! Что сделалось с моим юным другом эритрейцем. Он буквально взвился! Подпрыгнул, как мяч, на своей пятой точке. Он обежал вокруг меня с воплем:

- И ты туда же! За что вы нас всех не любите?! Почему не признаете наше право на Пушкина?! Потому что мы маленькая страна, да?

"Ну вот, приехали! Ты где трусцой, где рысью скакал по барханам из своей страны. А тут вдруг такой патриот. Ох уж эти горячие африканские парни!" - подумал я, а вслух попросил его объяснить внезапную вспышку гнева.

И он объяснил, что предки Пушкина жили в его родной Эритрее. И Эфиопия тут ни с какого боку.

- Хотя они всегда были не прочь отхватить кусок от моей страны, а то и все забрать. И когда поняли, что у них ничего с этим не выйдет, они решили забрать святое - Пушкина! Но я буду всем объяснять, - стучал он кулаком себя в грудь, - что он наш - Пушкин! Наш! И ничей больше. Я сейчас тебе почитаю его стихи на моем родном языке "тигринья". Хочешь? Ну же!

Я не очень хотел, потому что совершенно не знал его языка. Но деваться было некуда: его глаза сверкали пламенем, в них был восторг победителя и решимость - помиловать или добить врага. Что мне оставалось делать?

... В тот вечер он долго мне читал Пушкина. И где-то ближе к полуночи мне даже показалось, что я стал понимать не только смысл, но и отдельные строфы из дивной Поэзии Александра Сергеевича, все-таки нашего, русского Пушкина,..

Александр Акишин