В Средиземном море история пиратства имеет тысячи лет. Жители приморских районов — сначала финикийцы, затем греки — довольно рано освоили способы мореплавания. Скоро после этого некоторые лихие люди поняли, что корабль позволяет не только эффективно торговать, но и не менее эффективно грабить торовцев. Видимо, еще в те далекие времена в греческом языке появился специальный термин для обозначения морского разбойника — πειρατής, собственно, пират. Говорят, это слово происходит от глагола πειράω, что означает «искать счастья». С тех пор прошло немало лет, с пиратами боролись и во времена Римской республики,а затем Империи, уничтожили его как явление. Имперский флот столетия господствовал на море пока в VII веке арабское завоевание не оторвало от Империи огромные территории на востоке: Сирия, Палестина и Египет, крупные центры морской торговли, оказались в руках недавних кочевников. Теперь лишь вопросом времени оставался их выход в море. Уже в конце VII века арабы повели свои корабли под знаменами ислама на византийские берега, а вскоре к «морскому джихаду» присоединились и параты. В сборнике арабских сказок «Тысяча и одна ночь» один из героев рассказывает свою историю:
« … И была у меня любовь к путешествиям по морю на корабле, а наш город лежал на море, которое было обширно, и вокруг нас были острова, большие и многочисленные, посреди моря. И у меня было в море пятьдесят кораблей торговых и пятьдесят кораблей поменьше, для прогулок, и сто пятьдесят судов, снаряжённых для боя и священной войны».
(Рассказ третьего монаха (календера). Ночь 14)
Как видно из этих слов, военных кораблей у героя было больше, чем каких-либо других. Подобные люди проживали в немалом количестве в приморских городах на восточном берегу Средиземного моря и часто отправлялись в набеги. В конце IX и начале X века они приняли наиболее разрушительный характер, так как византийская армия была связана войной с Болгарским царством и не могла дать арабам должного отпора. Стоит отметить, что не всегда можно увидеть разницу между действиями собственно пиратов, так как многие из них считались подданными халифов, несущими службу. Сложно сказать, были ли набеги всегда результатом частной инициативы или же они требовали одобрения со стороны власти Халифата. В данном сюжете мы увидим, что лидер пиратов занимается не только личной наживой, но при этом сознательно отстаивает интересы Халифата.
В 825 году арабы захватили остров Крит и выстроили на нем крепость Хандак (современный Ираклион). Утвердившись, они сделали остров настоящей пиратской базой и приступили к методичному ограблению островов Эгейского моря (Лесбос и Эвбея), анатолийских берегов и прибрежных районов Пелопоннесса. В 872 году возвращавшиеся из очередного набега арабские корабли приближаясь к Криту встретили на своем пути ромейский флот под командованием патрикия Никиты, который сжег 26 кораблей греческим огнем. Это остановило арабов на некоторое время, но через 20 лет набеги возобновились: В 893 году был опустошён остров Самос, в 903 году Лемнос. В 901 или 902 пираты захватили дрений город Димитриада в Фессалии и разграбили его. К тому времни набеги на острова Эгейского моря и берега Анатолии, Пелопоннесса и Фессалии были обычным явлением. Но в 904 году произошло нечто невообразимое: арабские пираты положили глаз на Фессалоники — второй по величине город Империи.
Фессалоники или просто Салоники — это древний город на северной оконечности Эгейского моря. Ее название связано с событиями основания города: македонский царь Филипп , отец Александра Македонского после победы в Фессалии решил назвать родившуюся от любовницы дочь в честь этого события. Θεσσαλία — Фессалия и νίκη — победа. Девушка досталась в жены царю Македонии Кассандру. Видимо, он крепко любил жену и в 315 году основал город, которому дал ее имя. В 146 году до н. э. Фессалоники захватили римляне. После того, как Империя потеряла западные области в 5 веке, Фессалоники оказались в выгодном географическом положении на пересечении дорог из Константинополя к Адриатическому морю (Via Egnatia) и из Афин к среднему течению Дуная.
Город был защищен прочными стенами со стороны суши. Неоднократно вражеские армии подкатывались к нему, но неизменно терпели поражение. Высокие стены и помощь святого Дмитрия, покровителя города, спасали Фессалоники. Однако, в системе оборонительных укреплений города была одна слабая сторона: невысокая и не приспособленная для обороны стена, защищавшая город со стороны моря. Один из жителей города, Иоанн Камениата, переживший трагедию 904 года, писал, что в древности эта сторона вообще не имела укреплений. Никто из горожан никогда не думал, что со стороны моря может угрожать опасность: море всегда было источником богатств, приносимых торговлей и средством пропитания для небогатых горожан в распоряжении которых всегда были места рыбной ловли. Город процветал не зная внешних бед и потрясений.
«К югу от города лежит морской залив; омываемая с одной стороны его водами, Фессалоника открывает прибывающим отовсюду кораблям удобный к себе доступ, ибо там образуется глубокая бухта, совершенно недоступная бурям, что позволяет мореходам безопасно причалить и спокойно стоять на якоре. Искусный строитель отрезал фессалоникийскую бухту от моря; преградив буйство волн воздвигнутым посередине молом, он вместе с тем защитил гавань от морских бурь. …К югу от залива — открытое море, севернее залива — гавань, а город севернее гавани. Гавань имеет вид четырехугольника, залив кругл и весьма глубок, но изобилие его вод сдерживается далеко от берега».
Грозные вести
Жарким летом 904 года все изменилось. В середине июля в Фессалоники прибыл небольшой отряд из Константинополя. Его возглавлял протоспафарий Петрона, который доставил городским властям послание от императора Льва VI. Появление протоспафария переполошило весь город: в императорском послании сообщалось, что к городу направляется арабская флотилия из 54 кораблей. Это были пираты во главе с известным разбойником Львом Триполийским, который не первый год тревожил ромейские берега. Прежде его корабли грабили южные острова Эгейского моря, теперь же он решил замахнуться на более серьёзное и выгодное предприятие. По слухам этот Лев родился в византийском городе Атталия (современная Анталия, Турция) в христианской семье, но каким-то образом оказался у арабов, принял ислам и стал жестоким наказанием для бывших соотечественников и единоверцев.
Протоспафарий — (πρωτοσπαθαριος) — одно из высших византийских званий в VIII—XII веках, присваиваемое заслуженным полководцам и губернаторам провинций, а также иностранным принцам. Протоспафарии носили золотое ожерелье, украшенное жемчугом. Буквальное значение слова — «первый спафарий (меченосец)», глава императорских телохранителей. Присуждение его означало также принадлежность к сенату Византии. Его престиж был, соответственно, очень высок.
«Был он человеком коварным и исполненным злобы; дела его в полной мере соответствовали его имени, и кровожадностью нрава и безудержностью устремлений он не уступал льву. Ты, конечно, и сам наслышан о нем, ибо молва не устает говорить о его злобности, и знаешь, что никто из величайших на земле нечестивцев не доходил, подобно этому человеку, до того, чтобы с ненасытной жадностью любоваться потоками человеческой крови и более всего жаждать гибели христиан».
Отправляясь в поход, Лев основательно приготовился: под его началом объединились арабы и эфиопы из многих прибрежных городов Сирии и Палестины. Пиратский флот состоял из больших кораблей, «каждый из которых величиной своей не уступал целому городу».
Команду их составлял пестрый сброд самых потерянных и на все готовых людей — измаилитов (мусульман), населяющих Сирию, и соседних с египтянами эфиопов, отличающихся кровожадностью и звериной жестокостью, искушенных во всяческих убийствах, имеющих на совести множество разбойничьих нападений, так что человеку страшно слушать даже рассказы об угрозе их нашествия, и. настигнутый этим сбродом, каждый спасается бегством, предпочитая жить в горах с дикими зверьми, чем попасть в руки этих варваров и быть преданным мучительной смерти.
В своём послании император сообщил, что не может прислать помощи горожанам и что они должны самостоятельно вооружиться и приготовиться к обороне. Дело в том, что в это время Византия вела одновременно несколько военных кампаний. На восточной границе шли непрерывные боестолкновения с арабскими отрядами. На дальних западных рубежах арабы же пытались завоевать принадлежащий Империи остров Сицилия. К этому добавилась война с Болгарией, причем чаша весов клонилась на сторону болгар. В 896 году — за восемь лет до рассматриваемых событий — болгарское войско вошло во Фракию и разгромило выступившую против него византийскую армию, после чего правитель Болгарии Симеон подступил к Константинополю. Византийским дипломатам удалось купить мир с ним, но потери в личном составе были слишком велики. Несмотря на это ситуация оставалась нестабильной и Симеон неоднократно нарушал мирный договор. Это поражение заставило ромеев прервать успешную военную кампанию на Сицилии. На востоке боевые действия также были свернуты: теперь арабы получили возможность беспрепятственно грабить раздробленные земли христианской Армении и начали наступление на пограничные земли Византии. Морские набеги на берега Анатолии также усилились. Положение стало выправляться лишь после того, как возвращенная с запада армия в 900 году отбросила арабов и разбила их в битве при Адане. На западе положение было безнадежным: в 902 году 75-летняя война за Сицилию окончилась полной победой арабских войск. На море флот мусульман чувствовал свое полное превосходство и из военных баз на Кипре и Крите опустошал Эгейские острова, а в 902 году осадил Димитриаду, город в Фессалии и разрушил его. Тяжелом состоянии византийской армии было хорошо известно на арабском востоке. Поэтому появление пиратов Льва Триполийского нельзя считать случайным и рискованным мероприятием: арабы рассчитывали с легкостью взять большую добычу, зная, что именно в этот момент ромеи не могут ничего противопоставить им.
«Когда ужасная весть была объявлена, в городе поднялся крик, всех охватили страх и смятение,— ведь впервые ушей наших достигло предупреждение о столь невероятной и тревожной опасности; мы решили бороться за свое спасение, позаботиться об отпоре врагу и вдохновить дух свой на битву».
Протоспафарий Петрона получил указания остаться в Фессалонике и помочь городу в организации обороны. Осмотрев городские укрепления, он убедился, что высокая сухопутные укрепления выглядят превосходно, но морская стены никуда не годится: она была настолько низкой (вероятно, около двух метров), что пираты могли взять ее прямо с кораблей без помощи штурмовых лестниц. Петрона созвал военный совет и, отвергнув мысли горожан об укреплении морской стены как чистую фантазию ввиду отсутствия времени, предложил свой план. Поскольку морская стена имела большую протяженность (150-200 метров), но незначительную высоту, противник первым делом попытается взять ее. Арабские пираты имели большой боевой опыт, в чем горожане не могли сравниться с ними. Поэтому нужно было любой ценой не позволить арабам войти в залив и приблизиться к городу. Петрона предложил перекрыть фарватер древними каменными могильными плитами, которые в большом количестве находились вокруг города. Плиты были собраны и с помощью некоего механизма, разработанного самим Петроной, их начали погружать в море. Таким образом подводная стена перекрыла бы пролив и вынудила арабов либо отступить, либо попытаться штурмовать город с суши, где высокие городские стены служили надежной защитой и позволяли выдержать любое нападение.
Работа шла полным ходом и была выполнена наполовину, когда из Константинополя прибыл второй посланник — протоспафарий Лев Хаджилакос с очередным указом императора. Он отзывал Петрону, Льва же назначил стратигом фессалоникской фемы и поручил ему управление и оборону города. Ознакомившись с положением дел и теми мерами, которые предпринял его предшественник, Лев раскритиковал их, велел прекратить работы по перекрытию фарватера и бросить все силы на реконструкцию морской стены. При значительном количестве работников, дело шло быстро и вскоре значительная часть стены была надстроена и представляла собой серьезное оборонительное сооружение. И все же до завершения работы было еще далеко.
Стратиг (στρατηγός «воевода, военачальник, полководец»; от στρατός «войско» + ἄγω «вести, веду») — в Византийской империи VII — X веков наместник и главнокомандующий фемы (то есть военно-административного округа), обладающий всей полнотой гражданской и военной власти. В византийской табели о рангах X века стратег фемы относится к лицам 1-го класса, степени и чина.
В это время в городе появился третий посланник императора, стратиг Никита. Он был послан, чтобы помочь в обороне стратигу Льву и предупредить горожан о том, что враг подошел уже совсем близко: флот пиратов остановился у острова Тасос и готов продолжить путь на Фессалонику. Возможно, это был тот же самый патрикий Никита, который в 872 году сжег арабский флот у Крита. Жители встретили его у городских ворот с тревогой спрашивая его о том, что их ждет. Успокоив горожан, насколько это было возможно, Никита отправился к морской стене, где продолжались строительные работы, чтобы приветствовать Льва. Оба полководца были на конях и при встрече что-то испугало коня, на котором сидел Лев. Животное взвилось на дыбы и выбросило всадника из седла. Стратиг свалился на землю столь неудачно, что получил серьезную травму правого бедра. Жуткие боли не позволяли ему встать на ноги, не то что продолжать руководство обороной. Раненного стратига отнесли в его дом, где он мучился одновременно от боли и от тревоги за судьбу города. Никита принял на себя командование обороной города. Строительные работы продолжались, но по его данным пираты были слишком близко, чтобы горожане смогли увеличить стену на всем протяжении в оставшийся срок. Никита отдал приказ строить деревянные башни, чтобы хоть как-то защитить нетронутый участок стены.
Распорядившись на счет строительных работ, новый стратиг занялся более важным делом: оказалось, что в городе до сих пор нет достаточного числа солдат. Он разослал письма архонтам всех окрестных городов, в том числе стратигу соседней фемы Стримон с просьбой прислать войска. В окрестности Фессалоники в то время проживало много славян, подчиненных византийской администрации. Они славились мастерством стрельбы из лука и их навыки могли дать византийцам существенное преимущество в обороне. Однако, архонты проявили полное равнодушие к судьбе Фессалоники: в город прибыло небольшое количество лучников («их можно было без труда сосчитать»), причем, плохо вооруженных. Никита в отчаянии продолжал писать письма, требуя помощи, писал стратигу Стримона, напоминая о его обязанностях, угрожал тем, что в противном случае тот сам будет отвечать перед императором — но все напрасно. Тот отвечал, что скоро пришлет достаточные войска, но постоянно тянул время. Скоро стало ясно, что помощи ждать неоткуда,
Архонт — (ἄρχων — начальник, правитель, глава; от ἄρχη — начало, власть) — в Византийской империи этот титул носили высокопоставленные вельможи, а также правители некоторых территорий. В данном случае речь идет о главах славянских поселений, подчиненных стратигам фем Фессалоники и Стримона.
«Стратиг этот презрел божий страх и повиновение и, ни во что не ставя даже гибель столь великого города, не пожелал ни прибыть самолично, ни разрешить кому-нибудь из подвластных ему людей прийти нам на помощь в столь бедственном положении: напротив того, этот коварный человек до самого последнего дня осады вводил нас в заблуждение постоянной надеждой на свою поддержку и, коварно обманув, вволю смеялся над нашей злой погибелью».
Таким образом, в распоряжении Никиты находился небольшой отряд бойцов из свиты стратига Льва, некоторое количество славянских лучников (вероятно, около сотни), несколько катапульт с боевыми расчетами, а также городское ополчение. Совокупная численность подчиненного ему войска превосходила арабов, но в большинстве оно не имело военного опыта, плохо владело оружием и страшилось рукопашных схваток, которые неизбежно должны были случиться. Горожан пугала сама мысль взять в руки оружие и защищать себя, свои семьи и своей город от отъявленных головорезов — арабов и негров. Об этом ярко пишет очевидец тех событий, Иоанн Камениатис : «Мы привыкли к изнеженному и роскошному образу жизни и до сих пор были далеки от ратных дел». Несмотря на это, жители были полны надеждой отстоять город.
Пираты
В воскресенье 29 июля на рассвете горожане собрались в храме святого Димитрия, покровителя города, чтобы совершить молитву о помощи. Ведь не раз и не два он помогал защитить город от нашествия варваров. В это время выставленные дна берегах залива дозоры сообщили, что пиратские корабли появились у мыса Эмвол, в 20 километрах от города и скоро войдут в фессалоникский залив. Ополченцы спешно вооружились и двинулись к морской стене. Взойдя на нее, стратиг Никита а сним и многие другие с тревогой смотрели на то, как из-за мыса появляются паруса пиратов. Ветер, дувший в это время года со стороны Олимпа, помогал им, наполняя паруса, большие корабли легко скользили по воде — все ближе и ближе к городу. Наконец, пираты остановились в восточной части бухты, бросили якорь и спустили паруса. Рассматривая открывшуюся картину, они были впечатлены тем, что видели: огромный и богатый город лежал за невысокой стеной — легкая и обильная добыча! Однако, стена была заполнена вооруженными людьми и это несколько сдерживало морских разбойников.
Лев Триполийский, предводитель пиратского флота, на своем корабле проплыл вдоль стены, изучая ее устройство. Он отметил, что искусственная гавань перекрыта остовами затопленных кораблей и цепями. Вернувшись к своим кораблям, он решил атаковать ту часть стены, которая осталась недостроенной. Корабли выстроились для боя и на веслах двинулись к городу. Пираты били в барабаны и устрашающе кричали, потрясая оружием. Приблизившись к городу на расстояние выстрела, они натянули луки, но встретили сильный встречный огонь: стратиг Никита расставил славянских лучников на стене и в башнях так, что они легко могли вести стрельбу, будучи при этом хорошо защищенными. Сам же Никита с мечом в руке обходил защитников на стене и ободрял их:
«До сих пор, фессалоникийцы, я иначе думал о вас и не знал, что вы столь отважны и бесстрашны в ратном деле, хотя доныне не упражнялись и были чужды ему; теперь же час тягчайшей опасности рождает надежды на ваше мужество. Я 'вижу, что все вы сильны телом, мужественны духом, готовы к сопротивлению, презираете врага и доблестно противостоите его коварным замыслам. Вы держитесь как подобает, ибо сражаетесь за самих себя, мужей сильных и телом и духом, и за всю Фессалонику, с которой не может соперничать в блеске ни один из самых знаменитых городов. В случае победы над супостатом вы удостоитесь хвалы, а если сбудутся угрозы варваров, ни с чем тогда не сравнятся ваши беды и горечь вашего унижения. Поэтому стойте мужественно, завоевывая победу своей отчизне и себе самим; да не обратитесь вы перед врагом в бегство, да не оставите миру неподобающей по себе памяти, предпочтя столь грозной опасности кратковременное облегчение!»
В этот тревожный час даже стратиг Лев, несмотря на мучительную боль, сидя боком на муле, появился у стены, чтобы узнать о происходящем и своим присутствием воодушевить защитников города.
В то время, как завязалась перестрелка, несколько отчаянных пиратов прыгнули в море с деревянными лестницами и поплыли к городу, прикрываясь щитами. Им удалось добраться до берега и приставить лестницы к стене, но не более того: сверху на них полетели камни, которые похоронили их под собой. К тому же, в бой вступили и расчеты катапульт: посылаемые ими камни грозили повредить пиратские суда. Встретив серьёзный отпор, пираты рассудили, что продолжать бой не стоит. Для них эта утренняя атака стала разведкой боем.: теперь силы противника были известны и теперь требовалось как следует обдумать план взятия города. Время от времени они продолжали тревожить горожан, приближаясь к стене, но, видимо, лишь затем, чтобы держать защитников в напряжении. Наконец, они высадились на берег к востоку от города и выступили к сухопутной стене у Римских ворот. Здесь перестрелка продолжалась до ночи. С наступлением сумерек пираты вернулись на корабли, где могли отдохнуть. Защитники города не имели такой возможности: они опасались, что варвары воспользуются ослаблением обороны ипопытаются захватить город ночью. Таким образом, все остались на своих местах, проводя ночь без сна.
С первыми лучами солнца 20 июля пираты продолжили атаку. На этот раз они разделились и сосредоточии свои усилия на нескольких участках сухопутной стены. Они сняли с кораблей семь катапульт, которые захватили на острове Тасос и расположили перед городом, укрыв их как следует. Под прикрытием стрельбы из луков и катапульт им удалось в одном месте прорваться к стене и поставить лестницы, но несколько ромейских воинов спустились вниз и с оружием в руках заставили их отступить. В полдень, когда солнце печет особенно сильно, пираты под прикрытием щитов приблизились к двум из четырех ворот восточной стены — Римским и Кассандрийским, подкатили повозки, груженные просмоленными лодками и хворост и подожгли их. Сухое и смолянистое дерево быстро разгорелось, огонь докрасна раскалил обшитую железом внешнюю часть ворот, от чего вспыхнула и внутренняя, деревянная сторона. Охваченные пламенем внешние ворота вскоре рухнули, однако за ними открылись внутренние ворота. По счастливой случайности именно Римские и Кассандрийские ворота были двойными, в то время, как оставшиеся двое ворот восточной стены — одиночными. Конечно, пираты не могли этого знать. Обнаружив новое препятствие они сдержали натиск, в то время, как защитники города укрепили внутренние ворота и приготовили воду, на случай, если враг снова применит тот же прием. Оставшуюся часть дня продолжалась перестрелка, но на приступ пираты не пошли: видимо они решили, что штурм восточной стены не может принести успеха и снова изменили стратегию. Ночью мусульмане зажгли множество огней и при этом свете соединили попарно корабли, надстроив над ними башни, превосходившие по высоте те, что возвели горожане для обороны морской стены. Видя эти приготовления, фессалоникийцы, не спавшие третью ночь, начали падать духом.
Падение
Утром 31 июля пиратский флот рассредоточился вдоль всей морской стены и начал атаку широким фронтом. С выстроенных башен лучники отстреливали византийцев , стоявших на стене, а кроме того начали метать в них заготовленные горшки с горючей смесью. Оказалось, что в распоряжении пиратов были сифоны для метания греческого огня. Славянские лучники продолжали мужественно вести бой, но городское ополчение было полностью деморализовано: на их глазах в огненных струях заживо сгорали с детства знакомые им люди, стрелы и камни летели на стены с башен поражая защитников. Фессалоникийцы дрогнули и поспешно начали покидать стену.
Размахивая мечом, некий эфиоп бросился наверх и стоял там, стараясь понять, обратились ли горожане в настоящее бегство или покинули укрепления только для того, чтобы обмануть врагов. Ведь варвары подозревали, что фессалоникийцы устроили засаду, чтобы расправиться с ними, когда они рассеются по улицам, поэтому опасались без предосторожности войти в город и грабить его. Когда же все кругом засверкало от вражеских мечей и стало ясно, что враги ворвались в Фессалонику (был третий час дня), люди поняли, что настало великое бедствие, и бежали кто куда, ибо смертельная опасность подгоняла их. Она была рядом и не позволяла родиться ни одной мысли, которая могла бы ее победить.
Захватив стену, пираты добрались добрались до восточных ворот и овладели ими. Теперь бой продолжился на улицах города, но паника, охватившая ополчение, уже сделала свое дело: оборона была сломлена и тех смельчаков, что все еще пытались противостоять натиску мусульман, ждала смерть от меча, либо плен.
«Люди тогда — жалостное зрелище! — бросались из стороны в сторону, словно челн без кормчего, мужчины, женщины, дети наталкивались друг на друга, обнимались и целовали один другого горьким прощальным поцелуем. Иногда какой-нибудь престарелый отец припадал к плечу сына и громко причитал…
… из-за беспрерывных стенаний все было исполнено какого-то неразборчивого гула; казалось, громко блеяли согнанные на убой овцы. Кто спешил домой, кто думал о дороге, некоторые искали спасения в святых храмах, другие старались пробраться к воротам, третьи хотели вскарабкаться на стену, но не могли, так как обессилели от страха, — люди не знали, как спастись, и, так как всюду, где бы ни оказывались, они видели перед собой смерть, все способы ее избегнуть стали казаться им бесполезными».
Город погрузился в хаос. Рассредоточившись, пираты убивали налево и направо. Утолившие жажду крови, брали в плен тех, кого можно было продать в рабство. Некоторые жители укрылись за стенами акрополя, другие пытались прорваться к западным воротам (Золотым и Литейским), но и там их уже ждали.
«Сколь великое горе случилось у Золотых ворот! Как ужасно поплатились за попытку их открыть сбежавшиеся сюда горожане! Ведь едва только они развели немного створки ворот, как варвары своим натиском заставили их отступить. Зажав их таким образом, враги поражали мечами по нескольку человек зараз и, видя, что люди, сбитые в кучу, стоят друг к другу вплотную и не могут двинуться с места, рубили наотмашь на уровне человеческих лиц, так что голова летела с плеч какого-нибудь несчастного вместе с членами его соседей; мертвые не падали на землю, так как их поддерживали тела живых; казалось, для того чтобы они причастились общей крови и общей смерти, кто-то не давал им упасть, пока все не были перебиты и не испустили последний вздох. То же самое творилось и у вторых ворот, называемых Литейскими».
Славянские лучники, выжившие в бойне, сумели вырваться через Литейские ворота, но вскоре и ими овладели пираты, перекрыв возможность покинуть город. Лишь немногие фессалоникийцы успели спастись. Теперь, когда все ворота оказались под контролем пиратов, все горожане оказались в их власти. Некоторые богатые жители предлагали выкуп за свою жизнь и пираты щадили их. Однако, о свободе речь не шла: им лишь позволили жить, от плена же их никто не собирался освобождать. Всех их ждала участь рабов. Пленных повели к морю по трупам, коими были усыпаны улицы. Разграбление города продолжалось: дома знати, храмы и дворы — все становилось добычей разбойников.
Тем временем пиратские корабли вошли в городскую гавань, куда сводили пленников и несли награбленную добычу. Там Лев Триполийский, вождь пиратов, собрав вокруг себя начальников кораблей, начал молиться так, как это принято у мусульман. Все они благодарили Аллаха за то, что он сохранил их жизни, позволил убить так много неверных и взять столь великую добычу… Закончив с этим, Лев принял некоторых представителей фессалоникийской знати, купивших свои жизни ценой богатств, и пообещал, что их больше никто не тронет. Конечно, на свободу их тоже не отпустят. Вместо этого они с пиратами отправятся в Сирию, где их доставят в Тарс. Там они будут ждать обмена пленными. Такие обмены проводились время от времени между Византией и Халифатом на пограничной реке Ламус к западу от Тарса. Таким образом, жизнь получили лишь те, кого можно было продать на невольничьих рынках и те, чьи богатства казались пиратам достаточно большими, чтобы оставить им жизнь. Всех, у кого не было денег, ожидала смерть.
Забитая пиратами и пленными горожанами гавань гудела: тут и там эфиопы и арабы тащили плачущих женщин и детей, потерявших родителей. Отдельно стояли выкупившие себя богатые горожане и представители городской власти. В числе прочих в плен попали посланник императора Никита и стратиг Лев Хаджилакос. Пленники мучились на солнцепеке, не имея возможности утолить жажду и так провели весь день, пока вечерняя прохлада не облегчила их страдания. Ночь варвары провели в дикой оргии, пьянствуя и распевая свои песни, стуча в барабаны и танцуя. На утро протрезвевший Лев Триполийский объявил, что если кто-то из горожан имеет спрятанные сокровища, то должен сдать их. Солгавших ждет смерть. Он рассчитывал на то, что отчаявшиеся люди отдадут все. что у них есть и будут доносить друг на друга, пытаясь добиться лучшей участи. Поиски выкупа продолжались десять суток. Непрерывным потоком в гавань несли груды денег и драгоценных вещей:
«… дорогих шелковых тканей и льняных, которые по тонкости соперничали с паутиной; кучи этих вещей, сваливаемых друг на друга, покрывали всю землю, образуя целые горы. Медной и железной утварью, а также шерстяными тканями варвары пренебрегали, не стремясь к их приобретению. Если же кто тайно приносил что-нибудь подобное, они бросали в море, тем самым карая и тех, кто избегнул опасности, чтобы и они, познав все возможные наказания, изведали вкус зла.
10 августа Лев Триполийский приказал готовить корабли к отплытию. Пираты приступили к погрузке пленных — первым делом детей и молодых людей обоих полов отличавшихся красотой. Именно их можно было выгодно продать на арабском востоке. Затем были загружены золото и другая ценная добыча. Правда, ее было настолько много, что вся она не помещалась на 54 кораблях, поэтому пираты взяли себе городской транспортный и торговый флот, а также подняли затопленные корабли из гавани. Пленников и рабов садили связанными тесными рядами. Но даже так не все пленные помещались на кораблях. Поэтому тех, кто не мог быть продан за большую цену, решено было оставить. Даже в этом деле Лев проявил коварство: он рассчитывал, что рано или поздно должен будет пройти обмен пленными между Империей ромеев и Халифатом. В течении этих десяти дней в город начали возвращаться люди, которым удалось вовремя бежать. Теперь они попытались выкупить из плена своих родственников. Им-то Лев и предложил выкупить 200 пленников под залог того, что во время обмена император отпустить 200 арабов. Получив письменное поручительство, пират выполнил свою часть договора. В поисках дополнительного дохода, Лев пришел к новой бизнес-идее: он велел поджечь город. Пожар начался с домов, расположенных у моря. Жарким летним днем огонь в течении нескольких часов мог сжечь Фессалоники. Видя это, вернувшиеся горожане просили пирата не губить город и остановить огонь. Тот благосклонно согласился, но и за это потребовал денег. Горожане с трудом изыскали необходимые средства и спасли Фессалоники от тотального разрушения.
Судьба пленных
11 августа пираты покинули разоренный город, в который словно тени стекались все те, кому удалось выжить, и вышли в море. Пленные содержались в страшной тесноте: на корабле, на котором был и очевидец событий, описавший их, было 800 пленных и 200 пиратов. В невыносимых условиях, не имея возможности справить естественную нужду, в тесноте и смраде от испражнений, пленники проводили день за днем и ночь за ночью, пока 26 августа не прибыли на Крит, принадлежавший арабам. Там часть рабов была продана. Атмосфера, которая царила на берегу у пристани, ярко и убедительно передана в сочинении Иоанна Камениаты:
«Повсюду бродили женщины, несчастные, с распущенными волосами, лихорадочно озираясь мокрыми от слез глазами, в ожидании, кого из детей найдут раньше. Дети же, кто не погиб на море, словно молодые бычки, отторгаемые от маток и жалобно ревущие, неутешно и горько плакали, бродя в этой толпе и разыскивая матерей.
Бедные матери, встречаясь с ними, изливали на них свою любовь, обнимали, покрывали их тела поцелуями и обливали потоками слез, считая великим и удивительным благом, что дети, вопреки всякой надежде, спасены и вновь возвращены им живыми. Так было с теми, кто уже держал своих детей на руках или хотя бы точно знал, что они целы. Что же сказать. о других, чьи младенцы погибли в море, и кто ничего не знал об их участи? Какими словами описать, как они разрывали на себе одежду, не в силах вынести сердечной мухи, как, нигде не находя себе места и напрасно гонимые своим страданием, то в одну то в другую сторону обращали взоры в надежде-увидеть, кого искали, или хотя бы услышать о них, чтобы этим утишить пожирающее душу пламя? Так они томились иногда два или три дня, пока кто-нибудь из знакомых не рассказывал им, уже вконец измученным, о гибели разыскиваемых, о том, что их любимые дети стали жертвой голода или жажды. С этих пор, отчаявшись еще больше, они громкими рыданиями и стонами выражали спою любовь к погибшим.
На Крите пираты сосчитали пленников. Оказалось, что в рабство попали 22 000 (!!!) человек кроме тех, кого держали для обмена пленными. Десять дней пираты оставались на острове, отдыхали, продавали рабов и готовили корабли к дальнейшему плаванию. Предназначенных для обмена погрузили на один корабль, который утром 7 сентября отправились в путь и через неделю прибыл в Трипроли, где несчастные впервые отдохнули от тягот плавания. Пираты торжественно демонстрировали свою добычу и показывали пленных ромеев так, как победители демонстрируют свои трофеи. Местные жители удивлялись успеху Льва и, несомненно, тихо завидовали ему. В короткий срок город наполнился награбленными богатствами. Прочие пиратские корабли отравились в другие портовые города Ближнего востока со своей добычей. Так жители Фессалоники — богатые и бедные — оказавшиеся жертвами пиратского набега, стали рабами, рассеянными на пространстве от Сирии до Эфиопии и дальше.
(с) Сергей Девочкин
Интересно? Не забудь поставить оценку и подписаться на наш журнал!
Оценили 13 человек
29 кармы