Из Ростова через Раздоры, Ведерники, Цимлу, Гугнины до самого Царицына идет Фуршачий шлях, по которому часто раскатывало начальство и духовные лица, посещая попутные станицы. Считало начальство время от времени своим долгом проведать станичников в их богоспасаемых уголках. Филипповская же станица была в стороне, на берегу Дона. Была она расположена в лесу, среди курганов, сама маленькая и начальство чаще всего проезжало мимо – толь не замечало, толь не хотело трястись по плохой дороге. Но станичники все же всегда готовились к встрече и к угощению «чем Бог послал», приготовляя заранее обед с выпивкой. Но обычно начальство проезжало мимо и тогда тут же, на сборе, все заготовленное и съедалось казаками. Нельзя же оставлять до другой оказии –говорили они – яства протухнут, а водка, не дай Бог, усохнет.
А некоторые казаки после этого отправлялись в кабак, и там уже заканчивали неожиданный веселый денек. Начальство же ехало дальше и не подозревало, что целая станица выпивала и закусывала по случаю его проезда по шляху. Сидя в кабаке, гости иногда начинали безобразничать и нередко обижали кабатчика, съедая у него все, что стояло в печи. Печь была устьями в питейную. Однако и кабатчик, был парень не промах. И вот как то, чтобы отучить раз навсегда особенно самовольных, а также,чтобы и подшутить над ними, зажарил, раз большую жирную кошку и оставил на переднем плане, на краю печки.
Вдруг неожиданно раздался колокольный трезвон. Поднялся крик, шум… Оказалось, что архиерея взяло раскаяние, что он отказал филипповским дедам и он решил приехать в Филипповскую. В станице переполох – чистое светопреставление. Со столов всё сметают, новые скатерти настилают – кто столы накрывает, кто встречать бежит, кто пол метет, кто пьяных собирает и по домам разводит. Подъехал архиерей к станичному правлению козырем, сошел на землю, благословил всех. Атамана к руке подпустил, да и говорит ему:
– Ну, вот я и приехал, дети мои, утомился немного, но Бог сказал и для малого потрудись. Как ушли ваши старики, так и смутился я духом, сел и поехал к вам, а вот пообедать, или там закусить, второпях то и забыл.
Атаман, ошалев, от такой удачи, завел архиерея в правление, а сам, улучив минутку, выскочил во двор, собрал казаков, велел позвать кабатчика. Кабатчика звали Михеичем, был он хромой и не мог быстро ходить. Отчего его и прозвали: рубль пять Севостихин зять. Ну, наконец и он пришкондылял. Атаман ему и говорит: А все уже то поедено, что к встрече готовилось. Выручай-ка нас, Михеич, есть ли там у тебя что-либо подходящее, на сей предмет?
У Михеича всегда было что ни будь на случай неожиданных гостей, но, сейчас взволновавшись, он про зажаренную кошку и забыл.
– Бегите атаманы-молодцы скореича, я быстро ходить не могу – согласился Михеич тащите из печки что есть, а выпивку пусть мальчишка выдаст. Побежали три казака – всего притащили. Стали филипповцы угощать архиерея да и сами понемногу закусывать – от волнения проголодались и аппетит появился снова. С водкой то, станичники, и быка можно съесть. Начали, есть кошку, не зная, что едят.
«Зайцы то у нас пошли – страсть, какие жирные обсасывая косточки, похваливались филипповцы. И архиерей взял себе кусочек подлиннее.
– На вашем юрту поймали? – спрашивает.
– На нашем, Ваша Милость, как есть на нашем… Иде же они, подобные, в иных местах водятся?! Архиерей насадил на вилку свой кусок, нож взял – да присмотрелся – видит – кошачий хвост… Вздрогнул он, да и все глаза вытаращили, побледнели…– Заяц ли это? – спросил дрожащим голосом архиерей.– Ежели не заяц – заявил задумчивым голосом сильно выпивший псаломщик – то значить кошка. Что тут началось, вспомнить было страшно. Архиерей уехал в Гугнины сильно разгневанный и оскорбленный в своих лучших чувствах. А станицу так и стали называть — Кошка.
Источник: Г. И. Коваленко. «Прозвища казаков донских и кубанских станиц. Казачья жизнь».
Оценили 15 человек
32 кармы