Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото». Глава 1. "П. Н. Дурново: «Главная тяжесть войны выпадет на долю России»" (1.2)

Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото».

Глава 1. "П. Н. Дурново: «Главная тяжесть войны выпадет на долю России»"(1.2)

Предыдущая часть... https://cont.ws/@alextires/139...

 

Показательно также с этой точки зрения и выступление в Москве в декабре 1916 г. другого видного деятеля кадетской партии, члена Государственной думы В. А. Маклакова. «Династия ставит на карту самое свое существование, — говорил он, — не разрушительными силами извне, а ужасною разрушительною работою изнутри она сокращает срок возможного, естественного своего существования на доброе столетие... Безумная власть пришла бы в величайший ужас, если бы она знала, услыхала, каким языком и что говорит деревня. Бог весть, какими путями, но ей немедленно стало известно все то, что знает в Петрограде каждая кухарка и дворник. И ужасное зерно истины деревня стала облекать в невероятные одежды легенды. И получается поистине кошмар. Интеллигенция, силясь понять явление, в ужасе перед развалом, все-таки не теряет до конца великодушия и говорит о болезни, о патологии, о психозе; деревня решает проще: она знает в оценке происходящего одно ужасное слово: «измена, предательство русского народа германцам»{15}.

Но так думала не только деревня. Как показало изучение материалов перлюстрации в годы Первой мировой войны, треть всех корреспондентов связывала кризисное состояние России с закулисным влиянием, считала его даже решающим фактором политической и экономической жизни России. Образ «темных сил» эксплуатировался и левыми и правыми политическими кругами, вкладывавшими в него различное содержание. Более половины тех, кто писал о «вражеском влиянии», понимали под этим действия немецких «агентов». Даже депутат Государственной думы протоиерей А. И. Будрин писал из Петрограда своему родственнику в Пермь: «Уж так не во время эти внутренние распри, так некстати, что Боже сохрани, неужели и тут вражеские ковы германского покроя. Очевидно, да»{16}. Чтобы понять этот феномен, необходимо вернуться к началу войны, к тем новым политическим и идеологическим установкам, которые были приняты Николаем II и его правительством.

«Высочайшим» указом от 28 июля 1914 г. о правилах, которыми Россия будет руководствоваться во время войны, прекращалось действие всяких льгот и преимуществ, предоставленных в свое время подданным «неприятельских государств». Властям предписывалось задерживать тех из них, которые состоят на действительной военной службе или подлежат призыву, в качестве военнопленных, а также предоставлялось право высылать «вражеских» подданных из пределов России и отдельных местностей{17}. «Высочайше» утвержденное 19 ноября 1914 г. Положение Совета министров предписывало исключить подданных воюющих с Россией держав из состава союзов, обществ, товариществ и других подобных правительственных, общественных и частных организаций{18}.

С первых же дней войны на страницах российской прессы стал формироваться неприглядный образ беспощадного и коварного врага. Кампания началась в связи с жестоким обращением немцев с оставшимися в Германии иностранцами. С началом крупномасштабных военных действий рассказы и слухи о «немецких зверствах» умножились. Поступавшие в связи с этим из Ставки в МИД России обширные материалы обрабатывались, а составленные на их основе памятные записки распространялись за границей{19}. Неудивительно поэтому, что и в России были случаи уличных эксцессов, вроде разгрома здания немецкого посольства в Петербурге. Министерство иностранных дел в своей докладной записке Николаю II назвало этот факт «ужасающим и прискорбным событием». Однако, по свидетельству современников, случаев насилия в России было меньше, чем в других странах. Зато огульное отрицание всего немецкого перекинулось и на интеллигенцию: различные научные общества стали исключать из своей среды германских и австрийских ученых. Очень быстро это обличение всего немецкого обратилось и против немецких элементов внутри России.

Пресловутое «засилье немечества» стало слишком привлекательной темой, чтобы не свалить на вчерашних желанных союзников ответственности за все беды и неудачи России, а также поднять в массах шовинистические настроения. С этого времени проживавшие в России лица немецкой национальности рассматривались властями уже не просто как одна из категорий иностранцев и русскоподданных, а как подданные воюющей с Россией державы. Кроме того, резко изменилась внутриполитическая конъюнктура, и вчерашним высокопоставленным германофилам пришлось срочно открещиваться от прежних взглядов и искать способы демонстрации своего патриотизма. Поднятая шумиха вокруг «немецких привилегий» как нельзя лучше этому соответствовала. 10 октября 1914 г. министр внутренних дел Н. А. Маклаков направил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». В записке утверждалось, что «стремительное увеличение немецкого землевладения... должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на западные окраины», что проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии — сжечь его»{20}. При этом никаких конкретных доказательств, подтверждающих эти обвинения, в записке не приводилось.

Однако приоритет в постановке вопроса о необходимости борьбы с «германизмом в русской жизни» принадлежал прессе. Наступательный характер здесь задавало «Вечернее время», которое 1 сентября 1914 г. напечатало открытое письмо «группы русских» с призывом к «бескровной борьбе с немецким началом в России». Редактор этой газеты Ф. Оссендовский (мы еще встретимся с ним неоднократно) впоследствии писал, что он «вел борьбу с германцами во всех отраслях нашей жизни, пользуясь материалами и денежными средствами, предоставленными Н. А. Второвым, А. И. Гучковым, польскими деятелями и др.»{21}. Столь же воинственные позиции занимало и «Новое время», наиболее значимым вкладом которого в борьбу с германизмом стала публикация списков сенаторов с немецкими фамилиями летом 1915 г. По свидетельству современника, «эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты»{22}. Большой общественный резонанс получили и напечатанные в «Русском Слове» две обширные статьи А. И. Куприна об «исконном бесправном 10-миллионном населении Прибалтийского края», попранном «господской пятой» нескольких «десятков баронских родов» и почти миллионом немцев-горожан{23}. В действительности все население прибалтийских губерний к этому времени не достигало и 5 млн., а проживавших там немцев насчитывалось около 150 тыс.{24}. В сознании обывателя настойчиво формировался образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны.

Увы, борьба с «немецким засильем» сразу же вышла из рамок «бескровной»: в результате имевшего место в мае 1915 г. погрома в Москве были разграблены и уничтожены многие мелкие торговые и ремесленные предприятия, владельцами которых были немцы{25}. В Петрограде активно действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». Утверждая, что «нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем», идеологи общества видели причину этого «засилья», в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов»{26}. Хотя подобные обвинения и были крайне преувеличены, они способствовали нагнетанию в обществе антинемецкой истерии, в связи с чем министр внутренних дел Н. Б. Щербатов был даже вынужден обратиться в августе 1915 г. к Государственной думе с просьбой «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими»{27}. Дело доходило до того, что видным политикам приходилось менять фамилию. Так, бывший обер-прокурор Синода В. К. Саблер стал Десятовским. Известно, что пытался взять фамилию Панина (по матери) и Б. В. Штюрмер, назначенный в январе 1916 г. председателем Совета министров, в связи с чем французский посол в России М. Палеолог не преминул заметить в своем дневнике: «Происхождения он немецкого, как видно по фамилии. Он внучатый племянник того барона Штюрмера, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове св. Елены»{28}.

Полную поддержку взятого правительством курса на ликвидацию в России «засилья немечества» выразил черносотенный лагерь, в котором германофильские настроения до войны были особенно сильны. Видевшие ранее в «старинных отношениях с Германией могучий оплот монархического принципа среди кругом бушующего моря революций»{29}, правые теперь превратились в наиболее рьяных обличителей «германизма», именно их представители в Государственной думе внесли в августе 1915 г. предложение об образовании специальной «комиссии о всех мероприятиях по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни». 

Против этого предложения выступили социал-демократы и трудовики. «Нам предлагают бороться с немецким засильем, да еще во всех областях русской жизни, — заявил М. И. Скобелев. — Теперь, когда исчерпана тема засилья еврейского... нам преподносят новую теорию немецкого засилья». 

А. Ф. Керенский советовал черносотенцам «поостеречься с немецким засильем», так как эта тема «слишком опасна для тех, кому вы служите»{30}. 

В связи с этим «Новое время» ехидно замечало, что «крайний левый фланг испугался того, что этих виновников нашли, и также пытается отвлечь от того, что совершается у нас, в Петрограде и в России»{31}.

Примечания:

{15} Донесения Д. К. Куманина из Министерского павильона Государственной думы. Декабрь 1911 — февраль 1917 года // Вопросы истории. 2000. № 5. С. 28–29.

{16} Измозик В.С. К вопросу о политических настроениях российского общества в канун 1917 г. // Россия и Первая мировая война. СПб., 1999. С. 166.

{17} РГИА. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 36. Л. 1.

{18} Там же. Л. 3об.

{19} Михайловский Г.Н. Записки. Из истории внешнеполитического ведомства. 1914–1920. Кн. 1. М., 1995. С. 91.

{20} РГИА. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 30. Л. 35–36.

{21} Старцев В.И. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. СПб., 1994. С. 28.

{22} Михайловский Г.Н. Указ. соч. С. 155.

{23} См.: Русское слово. 1914. 29 и 30 окт.

{24} См.: Виграб Г.И. Прибалтийские немцы. Юрьев. 1916. С. 2.

{25} Дякин В.С. Первая мировая воина и мероприятия по ликвидации так называемого немецкого засилья. // Первая мировая война. 1914–1918. М., 1968. С. 234.

{26} См.: 1914 год (Известия Общества 1914 года). 1916. 19 февр. и 19 марта.

{27} Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая. Стенографические отчеты. Пг., 1915. Т. 1. Стб. 436–437.

{28} Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 20.

{29} См., например: письмо В. М. Пуришкевича С. Д. Сазонову от 14 января 1914 г. // Исторические записки. М., 1965. Т. 75. С. 50.

{30} Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая. Стенографические отчеты. Аг., 1915. Т. 1. Стб. 404–411.

{31} Новое время. 1915. 4 авг.

Продолжение следует...