Аминь и вечная память Хивинскому походу!
Если бы не было этих неудач, то не было бы нам и побед в Азии. В.И. Даль
Мужество в перенесении тяжких лишений
и бедствий, коими ознаменовался Хивинский поход,
составляет славу Русского имени.
«Русский архив», 1867.
Принципиальный вывод современного далеведения, сформулированный М.В. Строгановым, состоит в том, что «традиционная интерпретация его произведений в рамках натуральной школы представляется верной только в том смысле, что Даль организационно выступал в рамках этого направления, но смысл и строение его повестей и очерков отличались от произведений иных авторов» [5, с. 73]. Поиск содержательной специфики художественного мира В.И. Даля и составляет главную задачу современной науки.
К настоящему времени стало ясно, что его художественные исследования мира русского национального бытия во многом предвосхитили «вершинные» открытия русской литературы, совершенные Л. Толстым, Ф.Достоевским, А. Чеховым, А. Платоновым и другими классиками более позднего периода. Среди этих предвосхищений, на наш взгляд, далеко не последнее место занимает и его художественное исследование психологии человека и народа на войне.
Для современного человека опыт войны приобрел особое смысловое значение, поскольку развеивает многие иллюзии, созданные современной цивилизацией. В первую очередь, война напоминает людям о бренности и быстротечности их земной жизни, о наивности попыток построить «рай земной», о поврежденности человеческой природы Первородным грехом, делающей неизбежными войны. Вместе с тем, войны всегда были великими воспитателями народного духа, уча нас самопожертвованию и способности «положить душу за други своя» – высшему проявлению земной любви.
Уникальные духовные и нравственные качества русского народа – это не только результат тысячелетней жизни в лоне Православной Церкви, но и результат постоянных войн против агрессоров, приходивших на Русь с Запада и Востока. Именно благодаря этим качествам русский народ сумел вынести самые страшные в мировой истории вражеские нашествия – татаро-монгольское, наполеоновское и гитлеровское, и сумел выстоять и победить. Поэтому способность воспринимать войну со всей духовной трезвостью – важнейшее качество человека, без которого ему не устоять в Правде.
Духовный смысл справедливой войны и ее значение для нравственного воспитания народа хорошо сформулировал известный современный ученый А.Г. Дугин. Он пишет:
«Если люди не будут защищать свой народ и свою веру на войне, они потеряют связь с этим народом, превратятся в жалкие бродячие атомы, а вера их утратит спасительную силу, станет плоской, недейственной, ханжеской мелкобытовой моралью. Отказ от войны, бегство от войны, неготовность к войне свидетельствуют о глубоком вырождении нации, о потере ею сплоченности и жизненной, упругой силы. Тот, кто не готов сражаться и умирать, не может по-настоящему жить. Это уже призрак, полусущество, случайная тень, несомая к развеиванию в пыли небытия. Поэтому везде, даже в самой мирной из цивилизаций – в христианской цивилизации, никогда не прекращался культ войны и культ воина, защитника и хранителя, стража тонкой формы, которая и давала нации смысл и содержание. Не случайно так почитаем православными Святой Георгий, воин за Веру, заступник за православный люд, спаситель еще земного, но уже православного (т. е. уже ставшего на небесные пути) царства» [3, с. 121].
Военные походы оренбургского губернатора В.А. Перовского на Хиву, участниками которых были В.И. Даль (в 1839 г.) и А.Н. Плещеев (в 1853 г.), привлекали внимание и Л.Н. Толстого, который собирался написать роман, «местом действия которого должен быть Оренбургский край». В своих воспоминаниях И. Н. Захарьин-Якунин воспроизводит такой разговор со Львом Николаевичем: «Меня этот поход (Хивинский поход 1839 г. – Авт.) очень интересует» [2, с. 56]. У участника первого Хивинского похода чиновника особых поручений при В.А. Перовском В.И. Даля сохранилась тетрадь из тонкой китайской бумаги, на которой (способом, дающим два подлинника одновременно) сухими чернилами отпечатались письма, посланные им из похода, к родным и знакомым. Эти письма В.И. Даля до настоящего времени еще ни разу не становились предметом специального исследования в качестве целостного произведения. В.И. Прудоминский в своей известной книге «Даль» из серии «Жизнь замечательных людей» цитирует эти письма исключительно в биографических целях.
Начало исследованию особой проблематики писем из этого похода было положено в работах Ю.П. Фесенко [См.: 7; 8], однако этот автор сосредоточился в основном на анализе двух стихотворений В.И. Даля, написанных об этом походе и стилизированных под народные песни, а также приказа-воззвания к солдатам командующего В.А. Перовского, написанного В.И. Далем, в котором объясняются причины прекращения похода.
Чем же был вызван этот поход на Хиву? В 1830-е гг. в Хиве накопилось до 2 тысяч русских пленных, которых продавали открыто на базарах: «За русского невольника средних лет и способного к работе платили 300 рублей на наши деньги, тогда как персияне ходили за половину этой цены» [2, с. 57]. Выделение русским царем 300 тысяч рублей ежегодно на выкуп не помогало освобождению русских пленных. Летом 1836 г. по распоряжению русского правительства было задержано в Астрахани и Оренбурге более 500 хивинских купцов вместе с товарами, что дало некоторые результаты: были отпущены 25 пленных, через год – еще 80. И только тогда вышел царя «о воинском поиске в Хиву, дабы понудить хана силою оружия выдать всех русских и доставить нашей караванной торговле полную свободу» [2, с. 57].
Поход в Хиву 1839-1840 гг., в котором участвовал В.И. Даль, долгое время оставался в самой России почти неизвестен – о нем лишь ходили темные слухи, и не упоминалось ни единым словом в печати. Только в 1860 году, в «Чтениях общества истории» при Московском университете (Кн. I, С. 147-166), появилось первое печатное известие об этом походе в статье под заглавием «Военное предприятие противу Хивы». В ней говорилось, что целью похода, начатого под видом посылки ученой экспедиции к Аральскому морю, было «сместить хана Хивы и заменить его надежным султаном Кайсацким, упрочить по возможности порядок, освободить всех пленных, дать полную свободу торговле нашей». На издержки было отпущено 1 698 000 рублей ассигнациями и 12 тыс. червонных, т.е. золотых рублей.
В походе участвовало 4 генерала, 14 штаб-офицеров, и около 5 000 солдат и казаков. Все приготовления к походу отличались надежностью и предусмотрительностью, однако шестимесячный поход этот не удался в том смысле, что войска не достигли самой Хивы и принуждены были двинуться обратно из-за гибели большинства верблюдов.
Перейти пустынную степь летом считалось невозможным из-за жары и недостатка воды, так что решено было выступить ближе к зиме. Войск для похода собрали около 5 тысяч человек – 3 с половиною батальона пехоты, 2 полка уральских казаков и 200 оренбурских казаков. 15 ноября 1839 г. войско вышло из Оренбурга. Поход продолжался несколько месяцев. Хивинцы напали лишь на один русский отряд (в 140 человек), их отбили. Больше хивинцев не видели, но В.А. Перовский понял, что продолжать путь (до Хивы оставалось еще 800 верст) нельзя: начались сильные морозы и бураны, больных с каждым днем прибывало, из 12 тысяч верблюдов осталось полторы тысячи, погиб транспорт с продовольствием, шедший из Ново-Александровского укрепления, в строю осталось меньше половины людей. И 1 февраля 1840 г. он отдает приказ о возвращении в Оренбург.
Несмотря на неудачу похода, его цель все равно была достигнута: напуганный решительными мерами России хивинский хан Аллакул запретил своим подданным под страхом смертной казни «грабить и полонить русских» и велел передать В.А. Перовскому, что готов выполнить все его требования. Кроме того, были отпущены 416 русских пленников. Вслед за тем русские купцы возобновили беспрепятственную торговлю с Хивою. Поэтому отпала необходимость нового похода на Хиву, к которому уже готовились в Оренбурге.
Как справедливо писали публикаторы «Писем к друзьям из похода в Хиву» В.И. Даля в журнале «Русский Архив» в 1867 году, «Мужество в перенесении тяжких лишений и бедствий, коими ознаменовался Хивинский поход, составляет славу русского имени, и мы искренно радуемся, что счастливый случай дал нам возможность познакомить читателей с живыми подробностями этого смелого и необыкновенного, по всей обстановке своей предприятия» [1, с. 405]. В.И. Прудоминский в биографии В.И. Даля писал, что «солдаты и казаки шли освобождать русских невольников… которые захвачены были в степи, проданы в Хивинское ханство и стали там рабами.
Мы избавим от неволи
Своих братьев-земляков, –
пелось в казачьей песне.
Закричим мы враз ура!
Тут погибнет вся Хива.
Даль независимо от того, считал ли он поход необходимым и как объяснял для себя причины (резон) его, много потрудился, чтобы зажечь в людях стремление избавить от неволи своих «братьев-земляков»: в газетах и журналах того времени частенько появлялись записанные им рассказы «пленников», бежавших из Хивы или выкупленных, – рассказов этих напечатано значительно больше, чем мы полагаем, основываясь на собраниях сочинений («Рассказ невольника прочел с большим удовольствием», – замечал Белинский, познакомившись со свежим номером журнала)» [4, с. 223-224]. Таков биографический контекст этого произведения В.И. Даля.
Целью данной статьи является анализ «Писем к друзьям из похода в Хиву» В.И. Даля как художественного исследования характера русского народа, в частности, его военной психологии. Как отмечал С.А. Фомичев, «не быт для Казака Луганского был главным… Давно отмечено, что в творчестве Даля таится немало типов и коллизий, которые впоследствии легли в основу пространных художественных полотен классиков русской литературы» [6, с. 123]. Тем самым, в данных «Записках» В.И. Даля можно усматривать важный пролог к тем открытиям в художественном исследовании войны, которые были сделаны в прозе Л.Н. Толстого и Вс. Гаршина, а затем развиты в русской и мировой военной прозе ХХ века. Кроме того, этот аспект наследия В.И. Даля ценен и для понимания развития поэтики его прозы, развивавшейся из «физиологического» наблюдения народной психологии.
В своем дальнейшем кратком анализе мы выделим ряд тех фрагментов «Писем» В.И. Даля, в которых особенно отчетливо дана авторская рефлексия военной психологии и ее художественное воплощение.
Первая запись сделана на реке Илек, в Зауральской степи, 25 ноября 1839 г.:
«Мы вышли в поход, идем войной и грозою на Хиву, эту дерзкую и вероломную соседку, как названа она была в приказе по корпусу. Путь далек, 1500 верст, идем зимою, и третьего дня было 29° морозу; весь отряд верхом, все на конях, вьюки на верблюдах, их до 12 тысяч. Метем бураном по и степям и в Генваре должны быть на месте. А когда воротитесь, спросите вы, по сродному вам добродушию и состраданию?» [1, с. 407]. И чуть далее: «Так тянем мы день за день, время уходит, – и скоро, скоро пролетят ее только эти полгода, но и много других полугодов и годов» [1, с. 409].
В этих записях В.И. Даля ярко отражено оптимистическое восприятие времени, которое позволяет солдату легче переносить тяжести походов, веря в победу. И В.И. Даль повторяет, как заклинание: «до Усть-Урта две недели, до Теть-Урту столько же – и пришли!.. 21-го Дек. на Эмбе, в укреплении нашем Алы-Якши, что значит по-русски: доброе имя. Ура! 500 верст прошли; не успеем оглянуться как пройдем и еще столько, да полстолько, да еще одну версту – и пришли» [1, с. 420].
В свою очередь, этот оптимизм опирается на рациональные основания – на осознанную подготовку к трудностям и на упорную мечту об успешном окончании похода:
«Холоду мы не боимся; говорим это не из хвастовства, а по опыту; взгляните только на нас, и вы убедитесь, что мы не хвастаем… все запасено, припасено, и несчастные стужа, холод, мороз, словом, вся зима, не знает, с которого краю приступиться. Вы скажете: Ах, Боже мой, какие страсти! за 1500 верст, верхом, зимой – и прочее, и прочее. Ну, изволите видеть, сыром в масле мы конечно не катаемся, равным образом нельзя чтобы не было в таком огромном отряде без разных беспорядков, недостатка, нужды – ну придем домой и отдохнем, будем рассказывать ребятишкам своим и добрым приятелям о похождениях своих и примечаниях» [1, с. 408].
Таково и общее чувство воинов:
«Уралец глядит молодцом, отвечает, если спросите холодно ли, «не больно морозно, ваше благородие, терпеть можно». Жалкий служивый линейных батальонов глядит, с позволения сказать, бабой: наушники, налобник и наличник его обмерзли кругом целою бахромою сосулек» [1, с. 415].
Военные испытания производят отбор среди людей по их нравственным качествам. Так, например, «академист Штернберг, художник душой и телом, милый малый, о котором мы все очень жалеем – но он, присоединившись к нашему походу волонтером, побыл с нами только три дня, и, раздумав дело еще во время, воротился. Он едет в Питер и потом вероятно в Италию, где, говорят, несколько теплее» [1, с. 408], – с иронией замечает В.И. Даль.
Обратный пример являет собой «Чихачев, путешественник по званию и призванию… говорит на всех языках как на своем, бывал в Германии и в Испании, в Алжире, в Мексике, но не бывал еще в Хиве и потому отправляется туда с нами при сей верной оказии. Он говорит и распевает весь день Персидские стихи и прозу с муллой нашим и с переводчиком» [1, с. 409].
В.И. Даль особо отмечает интернационализм как особенность русской армии:
«Прислушайтесь, и вы услышите Английский, Испанский, Немецкий и Французский языки, Малоросийские, Персидские и Русские песни, Татарский говор… Загляните, и вы увидите на решетке кибитки Черкесскую шашку, Испанский, Толеданский палаш, казачью саблю, Персидский, Индейский, Турецкий кинжал» [1, с. 409]. Екатерина Даль (дочь Владимира Ивановича от второго брака) в своих воспоминаниях также отмечала его рассказ о том, что «в походной кибитке татарского языка он слышал более, чем русского, но им говорили люди образованные, которые бы украсили собой беседу и в русском обществе; у них сделалось шиком говорить по-татарски» [2, с. 60].
Что же объединяет этих людей, давая им бесстрашие? В первую очередь, ощущение правды своего дела и упование на помощь Божию: «мы сошлись тут, все четыре отряда вместе, и теперь пойдем в полном составе, дружно и густо, чтобы никто не мог обидеть, чтобы быть сильнее всякой силы, кроме Божьей, на которую душой и сердцем уповаем. Он выведет нас отселе через 7, 8 месяцев, или скорее, коли Ему угодно, и мы заживем опять новою жизнью, вдвое оценим домашний быт и домашнее благо свое» [1, с. 411]. Поэтому «не смотря на все это, мы придем благополучно, сделаем что приказано и воротимся к своим. Всякий из нас убежден в необходимости и в пользе этой меры, что крайность заставила правительство наше поднять на этих воров копье и штык; всякий идет охотно, не только по долгу, но и по убеждению» [1, с. 419], – специально подчеркивает в своих размышлениях В.И. Даль.
Это ощущение, в свою очередь, создает и особое чувство братства между солдатами и офицерами, которое выражается и в особой «артельной» организации похода. Командующий «завел на свой счет общественную трапезу и большую кибитку, в которой всегда огонек: без этого мы бы замерзали каждый по одиночке в своем углу, потому что невозможно на каждого отдельно запастись дровами, и нельзя было бы даже ставить для каждого по одиночке чай. Ночью в юлламе (кибитке нашей) никогда не горит огонь, а шесть человек греют друг друга прекрасно» [1, с. 413]. Традиционно в русской армии проявляется и особая забота начальства о простом солдате. В.И. Даль отмечает, что на стоянке в укреплении солдат «кормят очень хорошо, теперь дают по целому фунту мяса в день» [1, с. 423]. Фунт – это более 400 грамм! Столько мяса в один день далеко не всякий сможет съесть и в наше время.
Это общее чувство братства и оптимизма, в свою очередь, порождает своеобразную праздничную атмосферу похода:
«В двух местах в эту минуту раздаются песни; вплоть у кибитки, где я пишу, поют штабные господа наши в буфете или кают-компании, поют разладицей и каждый своя, – а там подальше, человек двенадцать уральцев затягивают согласно: «Ох ты милый мой, мил сердечный друг» [1, с. 415].
При этом тяготы похода не отупляют, а наоборот, обостряют все душевные чувства человека, рождают моменты обостренного созерцания красоты Божьего мира. И вот В.И. Даль восторженно описывает ночные «искристые столбы туманного свету», восклицая в итоге: «благодать Господня почиет на христолюбивом воинстве… Счастливый и завидный путь!» [1, с. 428]. Более того, в созерцании некоторых особо грандиозных образов природы В.И. Даль усматривает символику человеческой судьбы:
«Лунный свет сверху, зарево огней снизу, а в средине лазоревая тьма. На земле кипит еще кровь наша, выше земли тьма, для нас непроницаемая, еще выше свет, а какой, можно только иногда догадываться, когда душа безотчетно к нему стремится и его пугается» [1, с. 420].
Не случайно, опыт войны, пройденный в молодости, лежал в основе творчества большинства классиков русской литературы – именно он во многом углубил их душу и заострил их взгляд.
Среди простого народа аналогом такого заострения является то, что можно назвать богатырством. Так, В.И. Даль пишет о караване дровяного транспорта до 500 верблюдов под командой «известного Грозненского батыря, Оренбургского войска хорунжего Петрова»:
«Это тот самый, который сидел недели две на гауптвахте за то, что неловко или неосторожно, как сам он говорит, неосторожно снял с лошади одного строптивого Киргизского старшину, сломив ему руку и ногу» [1, с. 417].
Это богатырство рождается именно постоянными военными испытаниями – и оно, в свою очередь, уже является исторической основой богатырства духа великой русской культуры.
Но если богатырство – это буйство стихийных сил в человеке, ищущих себе выхода, то оно, с другой стороны, уравновешивается столь же сильным чувством долга и военной дисциплины. Так, например, В.И. Даль пишет о том, как командующий «ночью хотел проехать насильно через цепь; часовой уставил ему штык в грудь и побожился, что заколет, если не остановится на месте до прихода ефрейтора, которого звал отчаянным голосом» [1, с. 426].
И уже определенным синтезом того и другого является знаменитая на весь мир русская военная смекалка, уникальный талант русских «воевать не по правилам», добиваясь удивительных успехов. Об этом В.И. Даль пишет так: «если бы идти нам по утвержденным и установленным на этот предмет общим постановлением, то мы бы доселе не дошли далее Илецкой Защиты… Хороши бы мы были! Долго бы нам пришлось дожидаться пятнадцати градусов, и дожидаться, поколе вырастут на пути леса и выстроятся селения!» [1, с. 427].
Но, с другой стороны, от напряжения душевные силы некоторых солдат не выдерживают:
«Странная болезнь появляется здесь изредка, скажите мне, что это такое: начинается прямо беспамятством и сумашествием, между тем как по всему нельзя предполагать тут воспаления мозгу; человек до пяти заболевали, и двое умерли» [1, с. 429].
Это, собственно, и не болезнь (поэтому В.И. Даль и не может найти ей названия), а просто крайнее физическое и психическое истощение, от которого человек умирает, надорвавшись. Но сам факт, что человек сумел дотерпеть до такого состояния, уже является подвигом и разновидностью – хотя и печальной – того же самого богатырства.
Еще одним важнейшим аспектом русской военной психологии является принципиальная честность и уважение к туземным народам, только благодаря которому Россия и собрала их в единое огромное государство. Во время похода, как пишет В.И. Даль, «кайсаки (то есть, по-современному, казахи – Авт.) все кочуют спокойно на своих местах, ничего не боятся, и доселе их никто не тронул волоском. Старый хрен Юсун Куланов явился с просьбою, чтобы камыш на зимовье его, верстах в 8 отсюда, был пощажен. Вероятно, просьбу его исполнят, хотя для нас это очень неудобно» [1, с. 423]. Русские готовы и пожертвовать своими важными интересами только ради того, чтобы чем-то не обидеть местные народы, с которыми они хотят сохранять дружбу и взаимопомощь. Вот еще пример: «Здесь вблизи кочуют Назаровцы (Чиклинцы) и начинают уже садиться на зимовье. Отряд наш проходил местами вплоть мимо аулов их, и к чести отряда должно сказать, что никто не тронул Кайсаков пальцем, не смел взять волоска, или клока шерсти, не говоря уже о баране. Я не думал, что все это обойдется и может обойтись так чинно» [1, с. 423], – с удивлением отмечает В.И. Даль, – Мы также боялись частых побегов Кайсаков с верблюдами, но доселе было только два или много три случая, остальные служат хорошо и стали даже сами (т. е. не верблюды, а Кайсаки) вьючить их к крайнему облегчению войска» [1, с. 426].
Общение с русскими благотворно влияет даже и на тех местных правителей, которые ранее не отличались хорошими качествами. Например, как пишет В.И. Даль, «известный батырь – в старые годы наездник и вор – Юсуп Куланов получил вчера хорошие подарки… был очень доволен и обещал стараться о пополнении недостающих верблюдов, лошадей и рогатого скота. Для этого через неделю будет у нас туй, т. е. пир, на который должны собраться все ближние Назаровцы и вести с собою скот, что у кого лишнее есть, и за каждую голову будут платиться деньги» [1, с. 424].
Именно эти качества русской армии и государства и обусловили создание России как огромного многонационального государства, в которое более 100 народов и народностей вошли добровольно (случаи их завоевания силой были единичными исключениями из общего правила). Этот факт составляет могучий контраст с завоевательной политикой западноевропейских стран в их колониях, и особенно с образованием США буквально на костях миллионов индейцев.
В свою очередь, огромный контраст в глазах местных народов показали русские своей храбростью по сравнению с внезапно напавшими на них намного превосходящими силами хивинцев. Как пишет В.И. Даль, «отрядец справился, собрал остальных лошадей и верблюдов, окружил себя завалом из телег и вьюков и благополучно выдержал 1 1/2 дневную осаду 2-х до 3-х тысяч Туркмен, Каракалпаков и Хивинцев. Казаки и солдаты отстреливались славно, кидались несколько раз из засады своей на неприятеля, который наконец принужден был удалиться» [1, с. 425]. Такой же контраст и зверств хивинцев на фоне благородства русских:
«Вся слава разбойников и трусов состоит в том, что они зверски замучили и разрезали по частям одного Кайсака, посланного, охотой, с увещевательными грамотами к Хивинскому народу, к Каракалпакам и проч., дабы, по возможности, предупредить напрасное кровопролитие… Это озлобило вообще всех Кайсаков до того, что они называют Хивинцев кяфырами, не мусульманами и клянутся в мести» [1, с. 425].
Именно это нравственное превосходство русских и в военной храбрости, и благородном отношении к местным народам, стало предметом удивления местных, что и подвигало их затем принять подданство русского царя. В.И. Даль отмечает такое мнение одного из казахских воинов:
«Один из них человек бывалый, видел войну между Кайсаками, видел войну Хивинцев с Персианами, с Бохарцами, – но эдакой войны, говорит, как бой 200 человек, этой горсти, за тюками и телегами, не видал. Он не может надивиться хладнокровию солдат наших, которые почти двои сутки отстреливались, пели при этом песни, как именно Кайсаки замечают в рассказе своем, даже курили трубки» [1, с. 425].
Вместе с тем, В.И. Даль глубоко понимает сущность суровой военной реальности и ее строгих моральных законов. Вот, например, как он разъясняет необходимость применения самых жестких мер, вплоть до расстрела к тем нарушителям дисциплины, из-за которых может погибнуть все войско:
«Надобно вам однако же рассказать плачевную и неприятную проделку: на днях у нас одного солдата расстреляли. Как быть! он ушел с часов, покинув ружье, потом бежал, украл другое ружье, и пр. Бремя военное, опасное, пехота чрезмерно избалована, необходимо было показать пример, для острастки. К счастию, так по крайней мере я сужу по своим чувствам, казненный бедняк был до того глуп и туп, что по-видимому вся ужасная церемония эта, причащение и отпевание заживо, не сделали на него никакого впечатления; – а смерть всякая одинакова, и скорая смерть лучше медленной и томительной. Во всяком случае, нельзя было не наказать виноватого телесно, и так, что он бы может быть навсегда был калекою, а может быть и умер бы; поэтому – спокойной ему ночи и благодатного утра!» [1, с. 415].
То же самое касается и понимания В.И. Далем смысла и задач похода. Его рассуждения по этому вопросу можно отнести к классике «философии войны»:
«Если все обойдется и христиански, чинно, смирно, тихо – тогда не узнают страху, и нельзя поручится, чтобы через несколько лет Хива не сделалась опять тем же вертепом. Если напротив придется побить их путем, разбить какой-нибудь глиняный вал или стену ядрами или подорвать его миной, поднять на штык ихнее ополчение, размести, как говорится, пепел хвостом конским: тогда бы помнили Русских долго. Первая угроза им легла бы смерчем на беспутное ханство, и каждое требование было бы свято исполняемо» [1, с. 429].
Командующий Перовский во время бунта киргизов в этом походе, когда они, получив деньги вперед еще в Оренбурге, хотели бросить отряд на произвол судьбы в снежной степи и уйти обратно в свои кочевья, вместе с верблюдами, покидав вьюки, – приказал, ввиду упорства взбунтовавшихся, расстрелять трех человек, – и только таким образом спас отряд, состоящий из четырех тысяч человек. «Так коловратно все на свете!.. все верблюдчики в колонне Толмачева объявили, что далее идти не намерены, а хотят воротиться. Причины раздумья их были очень просты: верблюды-де у нас плохи, устанут, не дойдут, неприятель впереди, время опасное – так зачем мы туда пойдем?» [1, с. 431], – отмечает в письме В.И. Даль.
Перовский, пишет В.И. Даль, «выехал к ним тотчас сам, велел их собрать и окружить караулом, человек до 200. Затем Иванов растолковал им, что мы все идем не по своей воле, а по воле Государевой, что всякий, кто теперь смеет сказать: «я не иду далее», ослушник и преступник и должен быть строго наказан; что Кайсаков у нас кормят хорошо, дают им мяса и круп более чем солдату; что неприятеля им бояться не для чего, как могут заключить из первой стычки нашей с ним: там Кайсаки лежали, по распоряжению офицера, за пулями, а солдаты и казаки отстреливались; солдаты же и казаки ранены и убиты, а Киргизы все целы и пр.» [1, с. 431].
Трагедия похода состояла в том, что при подготовке учли все, кроме одной лишь «мелочи» – особого характера верблюдов и плохого знания их характера среди русских солдат. Русские обращались с ними так, как привыкли обращаться с лошадьми, и именно это и стало причиной краха. Верблюды стали массово умирать, местные казахи сразу поняли, чем это может закончиться, и именно поэтому начали бежать. Перовский убеждал их, как мог, но они, видимо, так и не объяснили русским, что им грозит.
Об этой решающей ошибке русских В.И. Даль писал так: «у нас солдат говорит: чорт дери верблюда, был бы жив я! И не смотря, ни на какой присмотр, верблюды иногда терпят без нужды горе, колеют и гибнут. У нас идут военным порядком: правая колонна, левая колонна, в средине парк, артиллерия, штаб, авангард, ариергард, который подбирает отсталых, и все это должно сняться вдруг, а вьючится исподоволь: верблюды лежат завьюченные часа по три и ожидают неготовых, а это тяжело» [1, с. 419]. Ведь «верблюд, избалованное животное, которое требует – не корму, не воды, а присмотру… Надобно также подстилать под скотину эту кошмы или камыш; а солдаты гораздо охотнее укрываются кошмами сами и жгут камыш, и верблюды болеют и дохнут» [1, с. 427]. Суть ошибки состояла в том, что «о верблюдах никто не заботился и, смешно сказать, они-то все и погубили. Верблюд сносливое животное, может три дня не есть, он выручит в нужную минуту, – но тогда только, если до этой минуты за ним хорошо ходят. Иначе он тает, как воск» [1, с. 431]. А «мнимая гвардия, весь beau monde берег свои силы для какой-то славной победы, а подробностями похода пренебрег – и потому он не удался» [1, с. 431]. Были и другие мелочи, которые и привели к неудаче всего похода:
«Да хорошо, кабы было поменьше чепухи: корма нет, а при выступлении из укрепления на Эмбе в числе хлама бросили пропасть сена. Выступили наспех, точно кто гнал нас, ночью и с голодными верблюдами, даже не дав им съесть оставляемое сено» [1, с. 431].
Пронзительным внутренним трагизмом, талантливо замаскированным под внешней простоватостью слов солдатской песни, проникнуто стихотворение-песня, написанная В.И. Далем и впервые опубликованная в воспоминаниях его дочери:
А верблюд, говорят,
Не встает, говорят,
Пяти пуд, говорят,
Не несет, говорят,
Все лежат, говорят,
Да глядят, говорят,
Не едят, говорят,
Не хотят.
А что худ, говорят,
Наш верблюд, говорят,
И что пал, говорят,
Да не встал, говорят,
Ну, так что ж, говорят,
Ничего-с, говорят,
Ну, авось, говорят,
И небось.
Полежит, говорят,
Пожует, говорят,
Отдохнет, говорят,
И пойдет, говорят,
Понукай, говорят,
Погоняй, говорят,
Не жалей, говорят,
Не робей.
Что устал, говорят,
Он соврал, говорят,
Он лежал, говорят,
Отдыхал, говорят,
Только жрал, говорят,
Только спал, говорят,
Он бока, говорят,
Отлежал.
«Песнь эту сочинил отец, – писала Е. Даль, – Он как естествоиспытатель, как любитель животных, так сказать, сам болел при смерти каждого верблюда. Как трогательно описывает он, как верблюд, выбившись из сил, в последний раз ложится и уже более не встает, что с ним ни делай» [2, с. 69]. В словах этой песни пронзительно-трагично передано внутреннее отчаяние и растерянность солдат, которые уже поняли свою роковую ошибку, и поэтому пытаются сорвать досаду на несчастном умирающем животном.
Поразителен смысловой контраст и контраст общего настроения этой далевской песни с теми казачьими песнями об этом походе, которые были записаны позднее! Как отмечает Н.Л. Юган, в собрании песен оренбургских казаков сотника А. И. Мякутина «есть много текстов, описывающих военную экспедицию в Хиву 1839-1840-х гг., в которой принял участие и В.И. Даль (песни записывались в казачьих станицах в конце XIX – начале XX вв.). Вот характерные отрывки: «Славно наше дело: / Мы идём все под Хиву, / Истребим хивинско племя, / Наживём себе хвалу. / Мы морозов не боимся, / Нам бураны нипочём…»; «Идём, братцы, к хивам, в гости, / Разобьём их ворота, // И Бековича мы кости / Принесём с собой сюда; / А за смерть и за обиду // Там уж справим панихиду: / Вместо ладана курнём / Дымом ратным с чугуном»; «Заскучал Перовский дома / На Урале кочевать / И, с отвагой быв знакомый, / Вздумал в Хиве побывать. / Весть промчалась быстрой птицей. / Встрепенулся стар и млад, / И казаки вереницей / Прискакали на Урал» [10, с. 8-9].
Ценность этих песен, впрочем, состоит в том, что они ясно показывают, что поход русских имел отнюдь не «завоевательный» характер, а был именно народным отмщением рабовладельческой Хиве, несколько веков промышлявшей разбоем и захватом русских пленников.
Дочь писателя Екатерина Даль так описывает его оценку событий:
«Перовский отдал приказ вернуться. С горестию приняли эту весть наши казаки. Этот поход был их исторической войной, события их жизни подготовляли его; теперь ему стыдно будет встретиться в этой степи с киргизом» [2, с. 68].
Командующий Перовский поручил В.И. Далю написать воззвание-приказ к солдатам о прекращении похода. Этот исторический документ, впервые опубликованный с комментариями Ю.П. Фесенко, также может рассматриваться как произведение особого ораторского жанра:
«Военные сотоварищи! Не с большим два месяца тому, выступили мы, по повелению Государя Императора, в поход, и, уповая на помощь Божию, надеялись быть об эту пору уже в Хиве. Бог судил иначе. Вы одолевали все трудности этого необыкновенного похода; суровая зима, жестокие морозы и бураны, вас не устрашили; вы готовы и теперь идти вперед, бороться со всеми невзгодами зимнего похода и побеждать их, покуда на это станет сил ваших; запасы наши о сю пору еще обильны – но мы лишены способов поднять их, потому что небывалые здесь снега завалили путь наш, убыль в верблюдах со дня на день возрастает, а оставшиеся падают под ношами своими, отощав от бескормицы среди непроходимых снегов. Неприятеля мы не видали в глаза, если не упоминать о стычке, показавшей только всю ничтожность его; мы даже о сю пору ничего об нем не знаем – но восставшими против нас стихиями, мы побеждены. Не унывайте, товарищи, от первой неудачи; а мужайтесь, на этот раз терпением, и, стойкостию на путь обратный, не менее трудный. Спасибо вам за усердие ваше и за добрую волю; поставлю себе священным долгом засвидетельствовать перед Государем Императором о готовности вашей, мужестве и твердости в испытанных нами необычайных военных трудах, почти превосходящих человеческие силы» [Цит. по: 8, с. 47].
Этот блестящий образец ораторского искусства должен войти в анналы русской истории и в историю русской литературы. В нем в скромной, но яркой и концентрированной форме В.И. Даль показал те нравственные основания подвигов русского воинства и русского народа в целом, на котором стояло и поныне стоит государство Российское.
Как уже было отмечено, «неудачный» по факту хивинский поход, все равно достиг своих целей – поэтому и с чисто практической точки зрения оказался вполне удачным. Не менее важна и та нравственная победа русского духа, проявленного в этом походе, о которой ярко сказал сам В.И. Даль. Екатерина Даль вспоминала такие итоговые слова своего отца о хивинском походе: «Аминь и вечная память Хивинскому походу, – говаривал отец, – если бы не было этих неудач, то не было бы нам и побед в Азии» [2, с. 70].
Ю.П. Фесенко отмечал: «преимущественным интересом писателя к самой главной “тайне” русского общественного развития – укладу народной жизни… Писатель акцентирует внимание на том, что объединяет, а не разъединяет людей» [9, с. 203]. Как мы постарались показать в своем кратком анализе, в самых тяжелых условиях военного похода интернациональное русское войско объединяет совокупность мощных нравственных качеств. Эти качества в нашем анализе были выделены курсивом, поэтому мы не будем их снова перечислять в качестве выводов. Итоговый вывод, вытекающий из всего рассмотренного материала, состоит в том, что условиях войны народ в концентрированной форме проявляет как свои лучшие качества, так и свои недостатки. Письма В.И. Даля о хивинском походе являются ценным историческим и художественным документом, передающим ценный нравственный опыт будущим поколениям.
Литература
1. Даль В.И. Письма к друзьям из похода в Хиву // «Русский архив», 1867. Кн. I. С. 402-431; 606-639.
2. Даль Е. В. Хивинский поход // «Гостиный двор», № 2. 1995. С. 55-71.
3. Дугин А.Г. Философия войны. М., 2004. 256 с.
4. Прудоминский В.И. Даль. М., 1971. 384 с.
5. Строганов М.В. «Энциклопедизм» и «художественность» как проблема поэтики В. И. Даля // Полифоническая культура Украины. Гуманитарная проблематика Донбасса. Вып. 2. Луганск, 2007. С. 66-75.
6. Фомичев С.А. «Далевский пяток на выбор» // Шестые Международные Далевские чтения, посвященные 200-летию со дня рождения В.И. Даля. – Луганск, 2001. С. 111-125.
7. Фесенко Ю.П. Два неопубликованных стихотворения В.И. Даля // Филология / Philologica. 1993. № 2. С. 47-49.
8. Фесенко Ю.П. «Записка из Хивинского похода» В.И. Даля // Филология / Philologica. 1998. № 14. С. 47-48.
9. Фесенко Ю.П. Проза В.И. Даля. Творческая эволюция. Луганск; Санкт-Петербург, 1999. 262 с.
10. Юган Н.Л. В.И. Даль известный и неизвестный в призме современного литературоведения // Даль В.И. Избранные произведения: В 2-х т. Т. 2. Луганск, 2014. С. 5-7 с.
(с) Виталий Даренский
Оценили 9 человек
25 кармы