по книге д.и.н., проф. А.В. Пыжикова «Славянский разлом»
Предыдущее-2
В хитросплетениях той эпохи нельзя разобраться, не прояснив роль Византии. В 1261 году из Константинополя были изгнаны крестоносцы и к власти пришло семейство Палеологов, которые фактически оказались императорами без империи. Да и трон они заполучили лишь благодаря поддержке генуэзцев, мечтавших вытеснить из региона венецианцев. В таких условиях о каком-либо экономическом или военном могуществе можно было только мечтать. Поэтому Константинополю оставалось сосредоточиться на духовном, что и превратилось в основное «ремесло» Византии при Палеологах.
Интеллектуальная элита этого периода концентрируется на обосновании единства с Западом, чтобы получить поддержку от возрастающего турецкого давления. В качестве инструмента использовался античный мир, заблиставший на византийской поверхности. С помощью него демонстрировали общность происхождения и культурную идентичность Древней Греции и Древнего Рима. – Так подводился фундамент под унию с папством, горячими приверженцами коей как раз и являлись Палеологи.
Однако такие искания вызывали неприятие Константинопольского патриархата, что вылилось в оппозицию латинству в монастырях Афона: её идеологами являлись Григорий Палама и Филофей, затем ставший патриархом. Они уделили особенное внимание Московскому княжеству, где с наступлением «монгола-татарского ига» византийское православие не испытывало католической конкуренции. Избавившись от юго-западного наследия, Московия уже по-настоящему втягивается в орбиту греческой веры.
Тем не менее о тотальной христианизации страны можно говорить лишь начиная с XIV века, когда население стало называться крестьянами (то есть христианами), а монастыри стали строиться вне городов, выходя из-под защиты крепостных стен, начало чему положили преподобный Сергий Радонежский и целая плеяда его последователей.
Идея афонской партии заключалась в следующем: объединить под своим духовным руководительством огромную территорию от Юго-Западной Руси, Литвы и до восточных княжеств во главе с Москвой. Для этого было сконструировано идеальное прошлое, «когда все были едины» и был создан исторический образ некой «всея Руси», как образец желанного будущего для всех народов, здесь проживающих. Роль «матери-колыбели» доверили Киеву и заговорили о Малой и Великой Руси: Малая (Киевская) – коренная Русь, а всё остальное, выросшее из неё – это Великая.
Афонские авторы не отличались оригинальностью: они просто копировали наработки тех, кто импровизировал с античностью и уже вовсю оперировал образом Древней (языческой) Греции. Там тоже фигурировала Малая (коренная) Греция, которая затем трансформировалась в Великую. Только скрепляющим элементом «всея Руси» объявлялось не языческое наследие, а православие в его греческой версии, которое должно было стать знаменем объединения. Эту программу, выдвинутую Афоном, поднял на щит патриарх Филофей и его преемники, которые полагали, что геополитическая конструкция в чисто христианском духе конкурентоспособнее концепта «античный мир».
Если называть вещи своими именами, то афонские технологи планировали, с одной стороны, с выгодой для себя «окормлять» огромные территории, а с другой – сбыть объединённый религиозный актив в лице «варварских территорий» тому же Риму в уплату за поддержку Византии в борьбе против неверных. Отсюда та настойчивость, с которой поставленные Константинополем митрополиты проводили религиозное сплочение «всея Руси», светлый образ которой оттачивается в первой половине XIV века митрополитом Петром – уроженцем Волыни (то есть коренной Руси), ради статуса которой прежде всего и старался. Он начал подготавливать Московию к грядущему «счастью», перенеся митрополичью кафедру в Москву, где тогда плохо понимали, о чём идёт речь и что им навязывают.
С 1340-х годов в термин «всея Руси» перекочёвывает из афонских монастырских бесед в государственные документы Византии. Присланные оттуда архиереи буквально метались между Москвой, Киевом и Вильно, настраивая эти разные регионы на искомое единство. Для практической работы их снабдили соответствующими летописными сводами, являвшимися продуктом византийско-монастырской мысли. Так, в северо-восточных землях появляется знаменитая Лаврентьевская летопись, повествующая о Киевской Руси, именно там содержится Повесть временных лет. В литовских же территориях известна Радзивилловская летопись с аналогичным набором информации о прошлом.
Весьма показательно, что Лаврентьевский свод был изготовлен под патронажем Дионисия Суздальского. Этот персонаж родился в/на Киевщине и стал иеромонахом Киево-Печерской лавры. С группой ему подобных пришёл в Московию, основав Вознесенский Печерский монастырь и до конца своих дней оставался ярым проводником концепции «всея Руси».
Москва же отличалась стойким нежеланием участвовать в византийских комбинациях. Дмитрий Донской стремился провести собственного кандидата на митрополичью кафедру и настоял на отмене при богослужениях упоминаний о византийском кесаре.
Иначе отнеслись к ним в Вильно, где прекрасно осознавали, к чему клонится греческая православная затея, но не желали, чтобы весь гешефт с этого имела Византия. Витовт попытался без посредников выйти на сделку с Римом и начать свой торг с папством, активно подминая Московию через своего зятя великого князя Василия Дмитриевича. Проект «всея Руси» уже под литовским началом конструировался с помощью племянника митрополита Киприана Григория Цамблака, под эгидой которого собрали так называемое великое русское посольство, направившееся в 1418 году прямиком на католический собор в Констанце, который подвёл черту под сорокалетним разбродом в католической церкви, обрётшей признанного всеми главу в лице папы Мартина V.
Делегация состояла из трёхсот человек, представлявших Киев, Новгород, Перемышль, Львов, Смоленск, Вильно, Стародуб и др. Великому русскому посольству устроили торжественный приём, а на аудиенции у папы Мартина V посланцы «всея Руси» преклоняли перед ним колени и выражали живое желание соединиться со Вселенской церковью. РПЦ старается не привлекать внимания к этой неудобной странице, принижая её значение.
Намечавшийся гешефт сорвал очнувшийся Константинополь, где возмущение било через край, поскольку предприимчивые литовские плагиаторы ставили под угрозу давно пестуемые греческие планы. Патриарх со всем сонмом кинулся проклинать Цамблака, лишил его сана, доказывал неправомочность посольства и т.д. В 1435 году из Константинополя митрополитом в Москву направили грека Исидора, который должен был добиться согласия великого князя Василия Васильевича (внука Дмитрия Донского) на участие в готовящемся Ферраро-Флорентийском соборе, где планировалось поставить точку в воссоединении церквей. Изощрённый грек под клятвы о незыблемости православной веры сумел обосновать поездку на собор, правда, уже по прибытии в Юрьев (Дерпт) кланялся латинскому кресту и посетил костёл.
Одновременно из Константинополя в Феррару выехала представительная греческая делегация из семисот человек во главе с императором Иоанном VIII, константинопольским патриархом Иосифом и никейским архиепископом Виссарионом: корабли за ними были снаряжены папой. Операция по «сбыту» «всея Руси» уже в авторском исполнении вступила в заключительную стадию. Наша страна представляла собой один из ключевых ингредиентов греческого лакомства, поданного к папскому столу. Уния БЫЛА провозглашена участниками собора в 1439 году, а перед отбытием из Италии и Виссариона, и Исидора возвели в кардиналы.
Возвращался Исидор неторопливо, подолгу задерживаясь в Кракове, в Вильно. За это время великий князь Василий Васильевич получил достаточно информации о произошедшем. Новоявленный митрополит-кардинал в Кремле торжественно объявил об историческом акте, обязав при богослужении первым поминать папу Римского. В ответ на третий день по возвращении его объявили еретиком и арестовали. Недоумение в Москве вызвало не столько вероотступничество Исидора, сколько греческих верхов, начиная с императора и патриарха, репутация которых, как и византийской церкви была бесповоротно подорвана.
В сложившейся обстановке Василий Васильевич приступил к реализации давно заготовленного сценария по возведению в московские митрополиты епископа Ионы - уроженца Костромского края, допускать которого в митрополиты Константинополь не желал. Тем не менее в 1448 году состоялось избрание Ионы, а московская церковь заявила об автокефалии, то есть самостоятельности. Это событие прошло под аккомпанемент проклятий Рима, который уже посадил исидоровских и виссарионовских учеников в митрополичьи кресла в Киеве и в Вильно. Папа Пий II повелел польскому королю «поймать и сковать нечестивого Иону».
Так состоялось церковное разделение, а точнее формальная фиксация давно очевидного, поскольку в действительности ничего общего между Москвой, с одной стороны, и Киевом с Вильно – с другой, как государствами не было. Эта общность, к которой так любят апеллировать до сего дня, являлась геополитическим изобретением афонской партии, преследовавшей исключительно собственные интересы.
В XV веке из-за неприятия Москвы греческий проект «всея Руси» претворился лишь частично, однако предназначенные для Ватикана наработки не канули окончательно. В XVII веке манящий Афон и Рим образ киевской «матери-колыбели» получит новую жизнь.
Продолжение следует…
Оценили 2 человека
6 кармы