Полмиллиона за каждого: кто объявил охоту на полицейских

Двадцатишестилетний полицейский только что приговорен к тюремному заключению. Да, оно короткое и условное, но это несмываемое пятно на карьере. Вина правоохранителя в том, что при задержании подозреваемого, египтянина, который, чтобы избежать контроля, прыгнул в реку, полицейский, уже вытащив того из воды ночью, сказал: "Чертов арабчонок".

Египтянин, за которым гнался патруль, пытался утащить со стройки материалы, но поскольку камер наблюдения не было, то доказать деяние оказалось в суде невозможным.

Поэтому Фемида решила разобраться со служителем закона. Египтянин обвинил правоохранителя в том, что тот "расист", и это суд счел доказанным.

Другому полицейскому — кстати, ровеснику первого — повезло меньше. Он возвращался со службы домой на электричке, в гражданском, его узнали те, кого он недавно задерживал, это были торговцы наркотой, которые его избили чуть не до смерти. Избивавших было четверо. Пассажиры вмешались лишь тогда, когда хулиганье стало и их провоцировать. Кто-то успел сообщить полицейскому наряду, который взял весь этот "квартет" тепленьким.

А еще за день уже до этого происшествия в одном из домов в "чувствительном" — как пишут французские медиа — районе, на лестничной площадке, где несмываемой краской выведен прейскурант запрещенных веществ, появилось дополнение: цена за голову (в прямом смысле слова) стража закона.

Итак, обезглавливание стоит полмиллиона евро. Если сбросить на голову железную болванку с целью убить — триста тысяч. А если засунуть женщине-полицейскому стальной прут (тут же на рисунке показано, куда и как именно), то можно получить двести тысяч евро.

Информация о цене на показательные казни появилась вначале в соцсетях, по чистой случайности, и лишь потом очень нехотя об этом сообщили мейнстримные СМИ.

Руководитель профильного ведомства, глава МВД Жеральд Дарманен, дежурно топнул ножкой и сказал, что "осуждает тех, кто такое пишет", добавив, что полностью "солидарен со своими подчиненными".

Подчиненным, разумеется, от слов начальства ни тепло ни холодно, они как работают в пыльных и старых комиссариатах, так и продолжат в них работать, как они ездили на патрульных машинах, чей пробег зашел за пару сотен тысяч километров, так и продолжат на них ездить.

И как они получали чрезвычайно скромные зарплаты, за которые рискуют жизнью, защищая общество и страну от разнообразных мразей, так и продолжат это делать.

Непопулярное, очень непопулярное нынче во Франции — как и в Европе в целом — чувство долга снова и снова приводит полицейских "на смену" в их участки.

Хотя они знают, что те, кого они охраняют от бед, к кому приезжают по вызову, кого спасают, их, если называть все своими именами, ненавидят.

История это давняя и традиционная, глубоко въевшаяся в культуру: "фликов" во Франции принято презирать.

А бандитами считается правильным восхищаться. Данный феномен и парадокс очень хорошо показан и препарирован во французском кино. Почти всегда и в любом фильме в ролях бандитов и преступников — самые главные звезды: Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Ив Монтан и Жан Габен.

Роль комиссаров отдается значительно менее привлекательным Бурвилю или Лино Вентуре.

Играли в такую игру по перемене мест слагаемых в общественном сознании деятели культуры довольно долго, достаточно долго, чтобы сменить корневую систему нравов. А следующим этапом стало разрушение одного из трех главных республиканских принципов — равенства.

В противоположность расхожему мнению о равенстве возможностей на самом деле имелось (и имеется) в виду равенство перед законом. Несмотря на и вне зависимости от.

Судейские (во Франции это сообщество называют магистратурой) в связи массированной иммиграцией, начавшейся еще на заре 1980-х, в эпоху Миттерана, при рассмотрении дел начали прислушиваться к доводам адвокатов больше и чаще, чем к аргументам полиции и следствия.

Количество чрезвычайно мягких наказаний за довольно тяжкие уголовные преступления стало расти экспоненциально. Негласный девиз — "Дадим этим ("несчастным беднякам из стран Магриба") людям второй шанс".

Второй шанс становился третьим, потом четвертым, а потом и пятым — и так до бесконечности. Рецидивы тяжких деяний не приводили ни к ужесточению наказаний, ни к ужесточению законодательства.

Достаточно заметить, что дела несовершеннолетних обвиняемых, имеющих жуткие по составу рецидивы, рассматриваются в соответствии с кодексом, принятым еще в 1946 году.

Судейские, кстати, на закручивании гаек не настаивают вообще — ну, чтобы "дать еще шанс". Парламентарии, зависящие от избирателей, которые полицию ненавидят, а юстицию презирают (чтобы хоть так быть похожими на Делона или Бельмондо), ужесточение законов забалтывают и саботируют.

Результаты этой общей безответственности и тотального паралича политической воли — в "прейскуранте" на убийства полицейских.

Другое дело, что подобное "как бы чего не вышло" со стороны одних и яростная и утробная ненависть со стороны других рано или поздно выльется (ну, такова логика любого латентного противостояния) в страшный социальный взрыв.

Когда запылают предместья, эти этнические гетто, где АК-46 купить сегодня так же просто, как булочку на завтрак.

И вот когда начнется стрельба, когда гражданская война — всех против всех — перейдет из холодной стадии в горячую, вот тогда слова и доводы о том, кто и в каких обстоятельствах назвал нелегала "арабчонком", перестанут быть хоть сколько-нибудь релевантными. А на первый план для французов выйдет — без сюрпризов, как обычно — исключительно спасение их собственной шкуры.

И они, разумеется, в этот момент на помощь будут вызывать полицию.

В этом сомнения нет.

Есть сомнение в том, хватит ли полиции ресурсов и сил, чтобы загасить этот бунт, и, самое главное, готова ли она будет защитить тех, кто так долго и так яростно ее ненавидел?

Елена Караева