Среди топовых глобальных угроз, интенсивно озвучиваемых в эти дни, на первое место с подачи главы дома Ротшильдов вырвался «риск разрушения мирового экономического порядка». Лорд Ротшильд переживает по поводу трансокеанских торговых войн, потенциально ведущих к дезинтеграции всемирной системы, и безответственных, по его мнению, действий мировых лидеров с президентом США во главе.
Насколько подобные опасения обоснованы — вопрос дискуссионный. Как показала последняя «санкционная лихорадка», охватившая Россию в последние дни, даже политическая сверхдержава на исходе четвертого года противостояния с коллективным Западом остаётся по-прежнему весьма зависимой от связей с его технологическими центрами, поскольку по сей день является реципиентом обширной номенклатуры западной продукции.
Впрочем, «распад системы» — только одна из раскрученных угроз текущей повестки. К ним относятся также: кибервмешательства (во всем богатстве своих проявлений); демографический переход (с целой бородой волочащихся за ним проблем, включая массовую миграцию, на отсутствие адекватного механизма обработки которой только что пожаловалась германский канцлер) и неувядающее изменение климата, пугающее в перспективе (30–40 лет) подъёмом уровня мирового океана, заливанием прибрежных тропических городов, дефицитом питьевой воды и как следствие — опять-таки массовой неконтролируемой миграцией.
Сейчас мы не будем оценивать реальность всех топовых страхов: не хватит ни места, ни информации. В данном случае интереснее порассуждать о другом.
Как показывает солидная историческая практика, само понятие «глобальной угрозы» по меньшей мере уже несколько столетий выступает теоретическим основанием глобальных же экспансий.
В этом смысле занимательно вспомнить, например, одно детско-юношеское произведение полуторастолетней давности. Великий Жюль Верн, будучи простодушным ретранслятором современной ему общественной мысли, в своем романе «Пять недель на воздушном шаре» описывает путешествие троих европейцев (англичанина, шотландца и француза, предприимчивых и отважных, как водится у него) над диким, едва осваиваемым миром экваториальной Африки.
Пролетая над неосвоенными просторами с их малоцивилизованными обитателями, главный герой произведения, учёный, сообщает своим спутникам:
«Плодородие уже идет на убыль с каждым днем. Новые болезни, что ни год поражающие растительность, скудные урожаи, недостаточные ресурсы — все это признак угасания жизненной силы, неминуемого опустошения. И мы видим, что народы бросаются на обильную грудь Америки, как на источник, который, может быть, нельзя назвать неиссякаемым, но который пока еще не иссяк. И этот новый континент в свою очередь станет старым; его девственные леса будут вырублены для нужд промышленности; почва, слишком много производившая, потому что с нее слишком много требовали, обессилеет; там, где каждый год снимали два урожая, теперь с трудом получают с истощенной земли один. И вот Африка предложит новым расам сокровища, веками накоплявшиеся в ее лоне. Севооборот и осушка болотистых местностей оздоровят вредный для европейцев климат, рассеянные по стране водные пути соединятся в общем русле и образуют судоходную артерию. И эта страна, над которой мы парим, более плодоносная, более богатая, более жизнеспособная, чем другие, станет великой страной».
Из этого мы можем усвоить простую вещь: в середине XIX столетия теоретической основой для колониальной экспансии служила уверенность в том, что в старом свете почвы вскоре просто перестанут плодоносить.
Параллельно этому страху до самого начала XX века передовыми глобальными угрозами служили также небезызвестный панмонголизм плюс нигилизм и деспотия (любопытно, что центрами обоих последних явлений считалась Россия: параноидальные испуги перед русскими атеистами-террористами и русской деспотией гармонично сочетались в европейской печати, и всякое крупное преступление на континенте тут же связывалось там одновременно с царским правительством и его непримиримыми противниками).
В какую общезападную «восточную политику» это вылилось, — напоминать излишне.
XX век с точки зрения популярных ужасов был «веком демографии». Вся первая его половина была пронизана расовой теорией (из-за чего гитлеризм, строго говоря, не воспринимался как нечто вопиющее и немыслимое до самого начала Второй мировой войны). Вторая же половина, лишившись (во многом под давлением коммунистической идеологии) своего расового содержания, сосредоточилась на своеобразном неомальтузианстве.
Тут яркой иллюстрацией может служить роман американского писателя Гаррисона и нашумевший фильм по нему «Зелёный сойлент» (начало 1970-х), в которых — довольно топорно — изображалось буквально сидящее друг на друге человечество начала 2020-х годов, подъевшее уже даже весь планктон и перешедшее на крекеры из друг друга.
Данный страх совпал с масштабнейшим наступлением не только на традиционную семейную ячейку, но и на такого (в то время) глобального политического супертяжеловеса, как католическая церковь — и вряд ли случайно. Сегодня нам трудно представить себе Ватикан и Всемирный совет церквей в качестве альтернатив НАТО и СЭВ, — хотя семь десятилетий тому назад эта перспектива отнюдь не казалась фантастичной.
Далее, как мы помним, пришла эпоха глобального потепления и исламского терроризма — которые на практике вылились в достаточно эффективную деиндустриализацию значительного числа государств и разрушение (что особенно затейливо) наиболее развитых светских режимов Ближнего Востока.
…Что тут важно. Речь не идёт о том, что все угрозы традиционно всегда выдумываются под очередной хищнический хапок. Это было бы слишком незаслуженным комплиментом способности элит к планированию и организации. Не подлежит сомнению другое — это неизбежное использование Глобальных Угроз как поводов для агрессивной экспансии.
Это всё даёт нам некоторые основания прогнозировать дальнейшее использование топовых страхов в мировой политике. Неизбежной представляется жесточайшая схватка за прямой политический контроль над интернетом и, шире, мировым масс-культурным пространством (впрочем, её исход не так уж и очевиден).
Столь же вероятна «катаризация» западной иммиграционной политики — с закреплением за миллионами импортированных выходцев из третьего мира особого статуса «привлеченной живой силы» с крайне ограниченными возможностями интеграции и социального роста.
Наконец, мы можем с известной долей вероятности представить себе и основные страхи, которые охватят планету лет через тридцать.
Это будет, скорее всего, странная эпоха, когда одновременно от «гнета пожилых лишних людей» (эхо бума XX века) и физического недостатка квалифицированных кадров (эхо демографического провала, автоматизации и общего снижения когнитивного уровня под воздействием информационной революции) будут страдать не только европейские страны, но и нынешние демографические житницы вроде КНР, Индии и Латинской Америки.
Следствием страха перед тотальной деградацией станет, вероятнее всего, массовое расчеловечивание (в жёстком ли, в бархатном ли варианте) широких слоёв землян — с установлением крайне агрессивных форм новой аристократии и охотой не только на ресурсы, но и на мозги.
По ряду причин есть основания полагать, что Россия, хронически отстающая от условно-передового мира в его основных макросоциальных тенденциях, в этом будущем мире вновь окажется объектом его экспансии. А что именно будет нам вменяться на новом витке — безбожность или мракобесие, анархия или деспотизм, — вопрос строго тактический.
Оценили 8 человек
9 кармы