Директория против Русской Церкви

История красного террора против Церкви давно детально описана и известна в подробностях. И один из выводов, которые можно сделать из нее – пламенные фанатики мировой революции, для которых любая религия, а тем более, отождествляемое со «старым режимом», русское православие, была враждебна по определению, все же достаточно долго, даже во время Гражданской войны, стеснялись применять открытый террор и репрессии.

В 1918 году происходили бессудные расправы над отдельными священнослужителями, казни заподозренных в поддержке Белого движения, но и это, как правило, была «инициатива на местах». Во всяком случае, высших иерархов, в народе во многом и олицетворявших Церковь, большевики в то время трогать не решались. Как и во многом другом, право первооткрывателя здесь принадлежит петлюровцам, в ненависти ко всему русскому прибегавших к методам, до которых даже Ленин и Троцкий дошли далеко не сразу.

Новоизбранный патриарх Тихон в Москве открыто выступал против Советской власти, но она так и не прибегла тогда к прямым репрессиям против первоиерарха РПЦ. Однако подобных комплексов не было у петлюровской Директории, немедленно после победы антигетманского мятежа прибегшей к репрессиям против возглавителей канонической Церкви на Украине.

О том, что петлюровцы в своем антиправославном рвении намного, а в некоторых вопросах принципиально, превосходили большевиков, отмечали и сами деятели Церкви. Митрополит Евлогий (Георгиевский) так говорил, сравнивая большевиков и петлюровцев с их манией создания любым путем «национальной украинской церкви»: «Вот часто поносили советскую власть за ее давление на веру. Но историческая правда обязывает нас заявить, что большевики, отделив Церковь от государства, не вмешивались в ее внутренние дела, не создавали своей специальной церкви. Если и появились потом «живоцерковники», то они зародились самопроизвольно, а не под влиянием большевиков и их требований».

Сразу после вступления в Киев в декабре 1918 года, Директорией было принято решение уничтожить каноническую православную Церковь, подчинявшуюся патриарху Московскому. Без этого, создаваемая властью автокефальная псевдоцерковь, заведомо становилась маргинальным образованием почти без приходов и монастырей, а главное верующих. Главари УНР понимали, что главным препятствием осуществлению их планов являются наиболее авторитетные иерархи, которые никогда не допустят разрыва с Русской Церковью.

В первую очередь это относилось к митрополиту Киевскому и Галицкому Антонию (Храповицкому), архиепископу Волынскому и Житомирскому Евлогию (Георгиевскому) и Киевскому викарному епископу Никодиму (Кроткову)  наиболее непримиримо выступавших против автокефального раскола и пользовавшихся большой популярностью среди паствы.

На третий день после захвата столицы, 17 декабря, Киево-Печерскую Лавру окружили сечевики-галичане, арестовавшие архиепископа Евлогия. Последний был особенно ненавистен самостийникам своей большой и весьма успешной работой по возвращению в православие населения Галиции во время занятия ее русскими войсками в 1914-1915 годах. Митрополит Антоний и несколько находившихся в его резиденции иерархов были взяты под домашний арест.

Владыка так описал произошедший арест: «…сидим мы после обеда с митрополитом Антонием, пьем чай и вдруг слышим в передней голоса, стук сапог, звон шпор… — и к нам врываются вооруженные петлюровские офицеры…

— Где здесь архиепископ Евлогий?

— Это я…

— Вы арестованы именем правительства!

Митрополит Антоний спросил, за что меня арестовывают, но офицеры предъявили только ордер на арест, а повод ареста объявить отказались. Я попросил разрешения собрать белье, кое-какие вещи, бумаги… За мной в спальню пошел солдат. Потом под конвоем меня вывели из Лавры. Увидав, что я иду окруженный солдатами, толпившиеся на дворе бабы заголосили».

Но в Церкви не закрыли глаза на происходящее «страха ради иудейска». Киевский митрополит и находившиеся возле него иерархи, презрев всю очевидную огромную опасность, не только открыто выступили против творящегося беззакония, но еще публично заявили о нерушимости своей позиции по сохранению церковного единства.

Собравшиеся в митрополичьей резиденции владыки единогласно приняли постановление, что при любых обстоятельствах будут находиться в подчинении патриарха Московского и назначенного им митрополита Киевского. Специально было подчеркнуто, что по отношению к епископам, священникам и мирянам, которые поддержат созыв планируемого Директорией незаконного Собора для провозглашения автокефалии, будут применены самые строгие меры, включая и отлучение от Церкви (для подлинного верующего отлучение несравненно хуже физической смерти). Сама автокефалия без всякой дипломатии и угождения новой власти прямо характеризовалась как антиправославный раскол. Также давалась четкая оценка не менее опасной антиправославной деятельности греко-католической церкви, подчеркивалось, что любое молитвенное общение с униатами исключено до их возвращения в лоно православия.

Данный пункт был весьма актуален. Униатская церковь приобрела в УНР серьезное влияние в связи с тем, что наиболее боеспособной частью Директории был галичанский Осадный корпус полковника Коновальца, а западноукраинские деятели занимали влиятельные позиции во власти. Показательно, что даже ордер, по которому арестовали архиепископа Евлогия, был подписан не прокурором, а «старшиной» Осадного корпуса неким сотником Чайковским.

Под постановлением подписалось более двадцати иерархов. В условиях массового петлюровского террора невозможно переоценить проявленное мужество – фактически они сами себе подписали «приглашение на казнь» и только чудом можно объяснить, что последствий не было.

Немедленной реакцией на протест Церкви стал официальный арест, причем арест без всякого ордера, как сказал его производящий петлюровский «старшина», «по телеграфному распоряжению Директории», митрополита Антония. Арестованного главу Церкви на Украине отправили в штаб Осадного корпуса, где уже находился в заключении архиепископ Евлогий.

Вслед за митрополитом был арестован известный противник автокефалии Киевский викарный епископ Никодим, имевший большое влияние на верующих столицы. Уже в конце жизни владыка (причисленный ныне к лику святых новомучеников и исповедников Российских), арестованный в 1938 году НКВД и вскоре умерший  в тюремной больнице, следующим образом охарактеризовал свою позицию в далекие годы Гражданской войны: «Я стоял за единую неделимую Церковь и Родину, невзирая на то, какая в ней будет власть».

Позднее стало известно, что командиром Осадного корпуса уже был отдан приказ о расстреле арестованных без суда. Однако его отговорил от совершения казни комиссар министерства исповеданий УНР Лотоцкий. Характерна приводимая этим чиновником аргументация, благодаря которой он, якобы, сумел переубедить полковника Коновальца. Как вспоминал Лотоцкий: «Узнав про это, я едва смог переубедить его, чтобы он не окружал бы особу ореолом мученичества». Петлюровский комиссар также посетил арестованного архиепископа Евлогия и откровенно ему сказал, за что тот терпит муки: «…очень уж вы были рьяный, и вот…»

Впрочем, вполне вероятно, на Директорию и командира сечевиков подействовала не столько позиция Лотоцкого (известная только со слов последнего), а опасения неминуемых серьезных народных волнений в случае осуществления расстрела. Также Директорию не могла не волновать вполне предсказуемая негативная реакция стран Антанты, признания которых упорно добивалась УНР.

К этому времени уже было выпущено воззвание иерархов Украины, охарактеризовавших проведенные аресты как «небывалое в истории насилие над Церковью». Не вызывает сомнения, что слово «небывалое» было применено в том числе с явным намеком, что даже богоборцы-большевики не доходили пока до подобного.

В конечном итоге, приказ о расстреле Коновальцем был отменен, а арестованных отправили в Галицию в один из униатских монастырей, где их заключение, впрочем, продлилось недолго. Интересно, что, как вспоминал владыка Евлогий, несмотря на официальную русофобию властей, к ним сочувственно относились даже конвоиры, помнившие русские войска в Галиции: «Немного скрасил нам пребывание в Тарнополе стороживший нас молодой солдатик — мальчик- гимназист, доброволец-петлюровец. Мы очень с ним сдружились: беседовали, вспоминали стихи Шевченки… В конце концов он стал совсем ручной. Рассказывал нам, как поначалу они в Галиции боялись казаков, потому что их уверяли, что «казаки из ребят суп варят…»: «Мы все попрятались, когда они в село наше пришли, а потом увидали — казаки никого не трогают, с ребятишками играют… видим — прекрасные люди…»

«Ветер истории» очень быстро развеял исторические недоразумения в виде УНР и ЗУНР и иерархи Русской Церкви получили свободу уже от польских властей. А позорная история их ареста и попытки расстрела навсегда осталась в ряду самых отвратительных преступлений против веры совершенных тоталитарными режимами.

Дмитрий Тесленко