Первая небатькина война

Отечественная война 1812 года в Белоруссии

В 2012 году, когда весь Русский мир отмечал 200-летие Отечественной войны, в Беларуси развернулась широкая дискуссия о том, чем была для белорусов кампания 1812 года. Патриотически настроенные белорусские интеллектуалы отстаивали ту точку зрения, что «дубина народной войны» била в Белоруссии армию двунадесяти языков не менее безжалостно, чем в Великороссии, а потому победа над Наполеоном является для белорусов такой же важной составляющей национальной памяти, как и для других русских людей. «Свядомые» историки, в свою очередь, пытались доказать, что русско-французская война была для Беларуси не Отечественной, а… гражданской. Потому что белорусы якобы воевали с обеих сторон. Для того чтобы представить события 1812 года как «белорусскую гражданскую войну», местечковые националисты прибегают к своему излюбленному приёму – записывают в белорусы часть поляков (прежде всего тех, которые родились или жили на территории Белоруссии).

За время польского господства на территории Белой Руси высшие слои западнорусского общества подверглись тотальной полонизации. Шляхтичи Минска, Гродно и Витебска полагали себя частью народа польского, а потому чрезвычайно болезненно восприняли разделы Речи Посполитой и впоследствии больше века грезили восстановлением Польши «от можа до можа». Реализовать «польскую мечту» вызвался Наполеон Бонапарт, под патронажем которого ещё в 1807 году из части земель прусской и австрийской Польши было образовано Великое герцогство Варшавское. Поход на Россию должен был продолжить процесс воссоздания польской государственности. К слову, военная авантюра 1812 года первоначально называлась во Франции «Второй польской войной» («Первая польская» завершилась Тильзитским миром и образованием Варшавского герцогства). В этой связи неудивительно, что значительная часть шляхты Северо-Западного края выступила на стороне «Великой армии», воевавшей во многом за польские интересы.

Таким образом, в случае победы Наполеона территория Белой Руси стала бы неотъемлемой частью Польского государства, а всё белорусское население Польши вошло бы в состав польской нации, процесс формирования которой предполагал масштабные ассимиляторские практики. Собственно, политика ополячивания Западной Белоруссии, проводимая польскими властями в межвоенный период, даёт представление о том, что ждало белорусов в восстановленной Речи Посполитой.

Если польская шляхта Северо-Западного края в большинстве своём выступила на стороне Наполеона, то крестьянство, сохранившее русское самосознание и культуру, поддержало российскую власть, не желая возвращения польских порядков.

На оккупированной французами территории белорусы развернули мощное партизанское движение. Белорусский историк начала XX века В.Г. Краснянский в своей работе «Минский департамент Великого княжества Литовского» писал: «Православные крестьяне-белорусы, составляющие коренную массу населения Минской губернии, совсем иначе относились к французскому владычеству, чем поляки. Для белорусов, этих вековых страдальцев за русскую народность и православие, владычество французов и торжество поляков являлось возвращением к столь ненавистному недавнему прошлому. Ещё двадцати лет не прошло, как они свободно вздохнули, избавившись от польско-католического гнёта, и теперь снова грозила им та же опасность; с другой стороны, их испытанное в горниле страданий национальное чувство никоим образом не могло примириться и с французским, иноземным и иноверным, владычеством. Вот почему неприятель, проходя по Минской губернии, на всём её пространстве встречал лишь опустелые деревни. Казалось, всё сельское население вымерло; оно бежало от ненавистных французов и поляков в глубь своих дремучих и болотистых лесов… В этой глуши, скрытые от чужих глаз, белорусские мужички по-своему обсуждали настоящее положение дел и принимали свои средства к борьбе с врагом. Здесь среди них мы встречаемся с первыми героями партизанской войны… Стоило только отдельным французским солдатам неосмотрительно удалиться в сторону от движения армии, как они попадали в руки крестьян; расправа с ними была коротка: их беспощадно убивали» [125].

Особенно широкий размах партизанское движение получило в Витебском уезде. Партизаны производили массовое истребление наполеоновских солдат витебского гарнизона, отправлявшихся из города в деревни на поиски продовольствия. Французский интендант Витебска маркиз де Пасторе признавал в своих записках, что ему с большим трудом удавалось обеспечивать продовольствием 12-тысячный гарнизон города, «из которого выйти было невозможно, не рискуя попасть в руки партизан». Перед Бородинской битвой Наполеон вынужден был выделить из своих главных сил 10-тысячный отряд и отправить его на помощь витебскому гарнизону, который крестьянские ополченцы фактически держали в осаде.

Ярость белорусов выливалась также в поджоги и разграбления владений польских помещиков, поддерживавших французов. Так, крестьяне деревни Смолевичи Борисовского уезда под предводительством Прокопа Козловского сожгли имение одного из Радзивиллов вместе с самим его хозяином.

Непосредственный участник событий 1812 года Александр Христофорович Бенкендорф писал: «Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнётом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян: они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты» [126].

Помимо народных ополченцев уроженцами Белоруссии были десятки тысяч рекрутов, несших боевую службу в рядах русской армии. Сформированные на Витебщине четыре полка 3-й пехотной дивизии защищали на Бородинском поле знаменитые Багратионовы флеши, а 24-я дивизия, состоявшая из крестьян Минской губернии, героически сражалась у батареи Раевского.

Большую помощь армии оказали белорусские крестьяне, передававшие в русский штаб информацию о расположении войск Наполеона. «Мы своевременно узнавали не только о передвижениях и о местах расквартирования французских войск, – писал один из русских офицеров, – но даже и о тех пунктах, где Наполеон намечал переправы. Так, Барклаю де Толли из Полоцка 5 июля сообщили, что от местного населения получены сведения о том, что часть французских войск двинулись от Борисова к Орше и что французы уже в Толочине, в пяти верстах от Бобра» [127

Особо отличившиеся в период войны белорусские крестьяне были награждены русским правительством крестами и медалями. Весьма примечательна судьба Федоры Мироновой, крестьянки из села Погурщина Полоцкого уезда, которая доставляла в штаб русской армии сведения о размещении неприятельских войск и складов. После войны владевший крестьянкой польский помещик распорядился выпороть её за то, что она посмела помогать «пшеклентым москалям», а затем продал несчастную в другой уезд. Возмущённая такой несправедливостью, Федора отправилась искать правду в Санкт-Петербург, где за неё взялся ходатайствовать прославленный генерал Егор Иванович Властов. В результате Федора со всей её семьёй была освобождена от крепостной зависимости, получила серебряную медаль и 500 рублей (фантастическую для тогдашнего крестьянина сумму).

Пожалуй, единственным примером коллаборационизма среди белорусов стала измена могилёвского православного епископа Варлаама, который, после того как французы заняли Могилёв, принёс присягу на верность Наполеону и особыми циркулярами предписал подведомственному духовенству и мирянам выполнять все требования французских властей. Могилёвский владыка смекнул, что после победы «Великой армии» Белоруссия достанется полякам, и надеялся при покровительстве Наполеона стать патриархом в Польше. После войны Варлаам не подвергся серьёзному наказанию за своё предательство: русское правительство отправило его в Новгород-Северский монастырь на покаяние.

Отметим, что многочисленное еврейское население городов и местечек Белоруссии в период Отечественной войны 1812 года осталось полностью лояльным России. Будущий шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф вспоминал: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи… Они опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям, и горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием» [128]. То есть, несмотря на введённую Екатериной II черту оседлости, евреи больше боялись возрождения польского господства, нежели мифического гнёта «кровавого царизма».

Итак, в Белоруссии в 1812 году сложилась следующая диспозиция: местные поляки и ополяченная белорусская шляхта  – за Наполеона, а белорусы с евреями – на стороне России. Казалось бы, победа в Отечественной войне не может интерпретироваться иначе как общерусское историческое событие, значимое как для Великороссии, так и для Белоруссии и при этом, безусловно, трагическое для Польши. 

«Несвядомая» история Белой Русиhttp://loveread.ec/read_book.p...