Во время русско-японской войны 1904-1905 годов, в состав Конного Корпуса генерал-адъютанта Мищенко вошла бригада уральских казаков. Бригаду эту составили 4-й и 5-й казачьи полки Уральской казачьей бригады.
Для Мищенко и для некоторых чинов его штаба уральские казаки были довольно хорошо известны еще со времени службы в Охранной страже Китайско-Восточной железной дороги. Это в значительной степени облегчало задачу наилучшего использования качеств этих своехарактерных казачьих полков.
Однако, многие, особенно характерные качества выявились постепенно.
Каждый раз, когда определялась новая черта уральцев, как воинов и войска, это было всегда к их чести, и всё лучше и ярче выявлялась их великая воинская доблесть.
Уральцы оказались воинами без страха и без всякого лукавства в бою
По первым раздавшимся выстрелам старший из уральских начальников командовал: «На молитву - шапки долой!»
Казаки снимают шапки, крестятся и шепчут молитву: «Господи! В руци Твои предаю дух мой!»
Раздается новая команда: «Накройсь!» и с этого момента уралец считал себя принадлежащим Богу, Ему оставалось только честно перед Господом исполнить свой долг христолюбивого воина. Начало боя означало для уральцев стремление возможно скорее добраться до врага с тем, чтобы, не жалея своей крови и жизни, пролить кровь противника и уничтожить его.
Это бывало даже и не всегда выгодно для целей командования. Если, при движении в сторону противника, уральцы бывали в авангарде, то соображения об обходе позиции занятой японцами, могли легко разбиться.
Получается, например, однажды от авангардного уральского полка донесение командиру корпуса о том, что впереди лежащая деревня занята противником, открывшим по авангарду огонь.
Генерал-адъютант Мищенко немедленно отдает приказ не задерживаться перед этой деревней и обойти ее с севера, продолжая движение в намеченном направлении. Оказывается, что сделать это немедленно невозможно. Спешенные уральские сотни уже схватились яростно с боевым порядком японцев и находятся в 100-150 шагах от японской боевой линии, и отойти к коноводам уже трудно. Кровь уже течет: несут раненых и убитых. Приходится развертывать отряд, вызывать батареи на позиции, чтобы вынуть уральцев из боя. Конечно, японцам показано, как Кузькину мать зовут, но драгоценное время для возможно быстрого выхода в заданный район частью потеряно.
Не может генерал-адъютант Мищенко не восхищаться и не гордиться доблестью уральцев, но в то же время нельзя этих храбрых воинов оставить без своего руководства и без указания на допущенные ошибки. И генерал после боя выговаривает с ласковым упреком командиру 4-го Уральского каз. полка полковнику Соколову или командиру 5-го Уральского каз. полка полковнику Соловьеву.
- Послушайте, славный! Ну, зачем же было вам схватиться с японцами?.. Ведь я же послал вам приказание не ввязываться в бой, обойти деревню с юга и продолжать безостановочно путь!
Полковник, богато украшенный сединой, переминается с ноги на ногу, и с видом провинившегося школьника, скромно отвечает:
- Виноват, ваше превосходительство! Я, жнаете, и ахнуть не ушпел, как головной отряд, 4-ая сотня, бросился на деревню и должен был шпешиться. Тут и началось. Где уж было обходить с юга!..
Генерал щурит от удовольствия глаза и, улыбаясь, заканчивает свое «наставление» напоминанием о необходимости не только храбро драться с противником, но и согласовать свои действия с обстановкой и с полученными директивами.
После Мукденского боя русские армии отошли на Сыпингайские позиции. Конный корпус был расположен на правом фланге русских армий обеспечивая этот фланг, и ведя разведку перед фронтом 2-ой армии и на правом фланге. Река Ляохе ограничивала теоретически, театр военных действий отделяя Маньчжурию от Монголии, считавшейся нейтральной.
Однако, были получены сведения, что на правом берегу р. Ляохе стали появляться сильные разъезды японцев и потому командующий 2-ой армией приказал командиру Конного корпуса ежедневно отправлять одну сотню казаков на правый берег Ляохе в район деревни Тайпун-чай для изгнания этих неприятельских разъездов и для наблюдения вообще за этим районом, представляющим обширную степную равнину с разбросанными по ней кое-где холмами и песчаными буграми (барханами).
Дело происходило зимой, когда в Маньчжурии, после дождливого лета и бездорожья почва просыхает до следующей весны, когда снега нет и следа, ибо, если он иногда и падает, то почти немедленно испаряется; дороги накатываются до звонкой гладкости и до твердости шоссе, и движущиеся по ним колонны и обоз тонут в густых облаках тончайшей желтой лессовой холодной пыли.
Наступила очередь идти за реку сотне 4-го Уральского каз. полка. С рассветом, под командой есаула Железнова, сотня выступила в назначенный район.
В этот же день командир Конного корпуса со мной, как старшим адъютантом штаба корпуса и двумя конными вестовыми, по вызову командующего 2 ой армией, выступили верхом в штаб 2-ой армии. Пришлось пройти около тридцати-сорока верст.
Погода была ужасная. При сильном морозе дул ураганной силы ветер, не только гнавший густые тучи пыли, но и швырявший мелкие камешки. Мы защищали свои лица башлыками, но у бедных коней морды были в крови.
Вот в такую погоду двинулась на разведку за Ляохе сотня есаула Железнова.
Перейдя вброд через реку, сотня двинулась по дороге на Тай-пин-чай. Между прочим, название этой деревни в переводе на русский язык значит: «Большое солдатское поселение». Это нечто по нашему вроде казачьей станицы, поселенной для охраны маньчжурской, по Ляохе границы, со стороны Монголии.
Кругом пустая степь. Не видно нигде ни души. Свирепствует ураган и несутся бесконечные тучи пыли.
Командиру и казакам представляется ясным, что кругом такая пустыня, и так она насквозь и на далеко видна, что никаких мер охранения их похода принимать никакой нужды нет. Даже дозоры не были высланы. Колонна казаков «по три» растянулась по дороге к Тай-пин-чай, где промерзшие, озябшие и проголодавшиеся казаки рассчитывали обогреться, отдохнуть и покормиться самим и коням. Словом воинского порядка в этом движении было не много.
Наконец, сотня подошла к д. Тай-пин-чай, растянувшейся вдоль дороги на семь верст.
С целью укрыться от ветра, сотня свернула с дороги, чтобы двигаться между высоким барханом и деревенскими постройками вдоль дороги.
Несмотря на допущенные ошибки по охранению движения, командир сотни всё же имел характер пройти со своей сотней до другого конца деревни, чтобы иметь перед собой открытый кругозор и только после этого распустить казаков по китайским дворам для отдыха.
Шли, как я уже писал, не стройной колонной, а растянувшейся ватагой в «образе колонны». Дорога виднелась из-за деревни и казалась, как всё кругом, пустой и безжизненной.
Наконец, голова колонны и впереди всех командир сотни вышли из-за деревни и совершенно неожиданно увидели перед собой развернутый фронт двух японских эскадронов, для которых появление казаков явилось, по видимому, также полной неожиданностью.
Командир сотни заорал:
— Шашки к бою! Марш-марш - ура! - и понесся на японцев. За ним, выхватывая из ножен шашки, поскакали, поднимая клубы пыли, с ревом «ура» ближайшие к голове, колонны, казаки. Шедшие сзади не зная, в чем дело, но видя предшествующих казаков, переходящих в карьер и вынимающих на скаку шашки, постепенно проделывали то же самое.
Таким образом, образовалась растянутая между деревней и барханом и несущаяся с криками «ура» в карьер, в густом облаке пыли, ватага в 80 казаков против двух эскадронов японских гусар, численностью в 400 коней.
В таком безобразном виде шла в атаку сотня 4-го Уральского полка на два стройно стоящих эскадрона японцев.
Один эскадрон, ничтоже сумняшеся, повернул по-взводно налево кругом и полным ходом унесся с поля сражения.
Другой же эскадрон сверкнул саблями и стройно и храбро бросился навстречу своей судьбе в сомкнутом строю в атаку, на несущуюся к нему в полном беспорядке казачью сотню.
В облаках холодной пыли и в вое урагана, с криками «ура» и «банзай» столкнулись храбрые противники в шашке и сабле. Через несколько секунд на земле лежало 38 трупов зарубленных японцев. Остальные, рассыпавшиеся по степи, японские всадники неслись, как сумасшедшие на своих большеголовых австралийских лошадях, удирая от преследующих их уральских бородатых богатырей.
Сколько унесли японцы с собой шашечных казачьих ударов, я не знаю. Убитых казаков не было; одиннадцать уральцев получили сабельные удары, но все остались в строю.
За это дело есаул Железнов был награжден орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-ой степени.
Были награждены солдатскими крестами ордена Св. Георгия и наиболее отличившиеся казаки.
После этого случая, доказавшего, что японская кавалерия стала проникать в Заляохейский район значительными силами и ввиду слухов о возможности переброски японских сил на правый берег Ляохе, Конному корпусу генерал-адъютанта Мищенко приказано было, для лучшего обеспечення правого фланга русских армий, перейти на правый берег в районе деревни Ляоянвона, недалеко от деревни Тай-пинчай.
В скором времени нашей разведкой было установлено, что на правом берегу Ляохе, против Конного корпуса Мищенко сосредоточены японские силы в составе 7-ой пехотной дивизии и двух отдельных кавалерийских бригад генералов Тамуры и Акиямы.
Потянулось скучное время сидения на позициях русских и японских армий. Кавалерия непрерывно вела разведку. Конный корпус ежедневно высылал серию из трех разведок в сторону японского расположения; средний - по дороге Син-мин-тин на Инкау от Уральской бригады; левее шли Забайкальцы и правее - Кавказцы.
Уже весною. после целого ряда стычек и перестрелок Конного корпуса с японцами в районе и впереди деревни Ляоянвона, сохраняя все то же расположение частей корпуса и сторожевого охранения, а также всё тот же порядок посылки серии разъездов, мы стали тяготиться бездействием и монотонностью службы.
Как вдруг один эпизод из доблестной службы уральцев оживил всех чинов штаба Конного корпуса.
В этот день, как и во много дней до этого, с утра вышел влоль дороги разъезд 5-го Уральского каз. лодка, в составе урядника и 7 казаков. Разъезд, как и каждый день до этого, должен был пройти верст 20-25 вперед и непременно пройти большую китайскую деревню, название которой я не удержал в памяти. Обыкновенно, разъезд, пройдя эту деревню, лежавшую в котловине, поднимался на высокий бугор за деревней и оттуда наблюдал за впереди лежащей местностью. Кругозор был отличный благодаря степному характеру района.
В таком положении, обыкновенно, разъезд, никем не тревожимый, оставался до вечера и затем старался незаметно отойти назад и скрыться из глаз японцев, возвращаясь в расположение Конного корпуса.
Иногда пройти указанную деревню разъезду не удавалось, если японцы успевали её занять до прихода казаков. Тогда разъезд останавливался на буграх, не доходя деревни, теряя в общем не более 1-2 верст в смысле удаления от расположения Конного корпуса и ничего не теряя в наблюдении за порученным ему районом.
В день, о котором я говорю, уральский разъезд без помех со стороны японцев перешел деревню и спокойно поднялся на лежащий за ней бугор.
В течение всего дня не было замечено никакого движения японцев, и под вечер разъезд отошел в деревню. Здесь, ввиду полного спокойствия и отсутствия японских разведчиков, начальник разъезда решил дать казакам напиться чаю в китайском постоялом дворе и напоить лошадей
Через полчаса разъезд сел на коней и двинулся в обратный путь.
Вышли казаки из деревни и стали подниматься по дороге в гору, совершенно спокойные за исполненную службу, как вдруг, поднявшись на бугор, они увидели перед собой в 200 шагах развёрнутый фронт японского эскадрона, двинувшегося к ним навстречу.
Вот задача для начальника разъезда! Как поступить в данном случае? Очевидно, решений можно было найти несколько, но я позволю себе усомниться, что многие приняли бы решение, принятое уральским начальником разъезда.
- На молитву! Шапки долой! - скомандовал урядник.
Все казаки сняли папахи, перекрестились и тихо прошептали каждый про себя «Господи! В руци Твои предаю дух мой!».
- Накройсь! - командует урядник. - Шашки к бою! Жа мной в карьер, марш-марш!
С криком «ура» уральцы ринулись на идущий на них галопом японский эскадрон. Через секунду японские гусары в беспорядке бежали во весь опор от своих страшных врагов, унося себе в нравоучение шашечные удары и оставив несколько зарубленных на поле битвы, и пленных в руках уральцев. Восемь уральцев, лихо атаковавших эскадрон японцев, шедший на них сомкнутым строем, обратил в бегство 200 японских гусар при пяти офицерах и взяли в плен восемь японцев, т.е. по одному на каждого казака этого разъезда.
Разве это не чудо доблести, не чудо-богатыри? Ведь надо только представить себе картину этой схватки, чтобы понять, что эскадрон дал тыл, не приняв удара восьми против двухсот. Уральцы ворвались в толпу несущихся в панике японских гусар и, раздавая удары направо и налево, хватали за поводья японских лошадей и увели в плен сидящих на них всадников.
По должности старшего адъютанта по строевой части, я принял доклад начальника разъезда, 8 пленных гусар японцев, восемь лошадей, 8 винтовок и 8 сабель, выдав уряднику квитанцию в принятии.
Дело в том, что за каждого пленного, по приказу главнокомандующего, выдавалось 100 рублей наградных. В этом деле разъезд заработал 800 рублей.
Доклад урядника, начальника разъезда был полностью подтвержден офицером, начальником забайкальского разъезда, шедшего левее уральцев. Он со своим разъездом издалека увидел засаду, заготовленную японцами для уральского разъезда, и спешил к нему на помощь. Как сообщил мне этот сотник-забайкалец, он ожидал для уральцев самого худшего и никак не ожидал того, чем японская затея закончилась, т.е. разгромом эскадрона и его позорным бегством с незадачливого для него поля битвы.
Однажды два уральских казака были посланы с почтовой сумкой в штаб армии. Едучи по дороге, пролегавшей по засеянным полям, они въехали в гаоляновое поле.
Гаолян, европейское имя коему «сорго», имеет стебель, похожий на кукурузный. Вместо известных всем кукурузных початков, растение выбрасывает султан, на ветвях которого сидят красноватые зерна. Всадник легко скрывается в зарослях гаоляна: высота ствола его доходит до 4 метров.
Мирно раскуривая трубочки, казаки пробрались в чаще гаоляна, как вдруг за поворотом полевой дорожки мелькнул силуэт японского гусара Казаки бросились за ним. Гаоляновое поле закончилось и выскочившие из густых зарослей, казаки увидели уходящего во весь опор по пшеничному полю, японца.
Началась бешеная скачка погоня двух за одним. Все трое выхватили шашки и саблю. Наконец, казаки на своих ордынках догнали австралийского мустанга и подскочили вплотную к японцу по обеим его сторонам.
Японец неистово размахивал своей саблей, пытаясь отбиться от казаков. Один из уральцев замахнулся шашкой, собираясь зарубить японца. Но другой, бородач кричит ему:
- Не портите яво, Иван Петрович! Вожьмем яво живьем.
При этом он нанес японцу шашкой по спине плашмя страшный удар, от которого сын страны Восходящего Солнца вылетает из седла вверх тормашками, закопав хорошую репу. Поймали казаки японца живьем, и его маштака (коня), заработав положенные 100 рублей.
Однажды Конный корпус получил приказ прорвать сторожевое охранение 2-ой японской армии генерала Оку и выяснить местонахождения авангарда.
Пройдя вглубь японского расположения верст на 30-35 и закончив удачно операцию. Конный корпус к концу дня возвращался в район расположения 2-ой армии.
Так как нам предстояло еще раз пройти сквозь линию японского сторожевого охранения только с их тыла, то, подходя к ней, генерал-адъютант Мишенко приказал выдвинуть в авангард 4-й Уральский каз. полк и сам со штабом корпуса переехал в голову полка.
Впереди шла от авангардного полка сеть разъездов.
Японское охранение не оказало возвращающемуся русскому Конному корпусу никакого сопротивления, предупредительно сняв с его пути сторожевые посты и заставы.
Мищенко, идя со штабом корпуса и со штабом 4-го Уральского каз. полка во главе авангарда, поднялся на хребет последних высот, расположенных параллельно линии Сыпингайских русских позиций, т.е. высот, занятых притаившимся сторожевым охранением японцев.
Впереди, между этими двумя линиями высот расстилалась прекрасная долина с разбросанными повсюду обработанными полями. День подходил к концу, жар спал, и солнце, склоняясь к западу, весело играло на зелени посевов. Кругом тихо. Ни выстрела. Ничто не нарушало картины природы, готовящейся после трудового дня к ночному отдыху.
Залюбовавшись развернувшейся картиной, Мищенко, невольно остановился на бугре перед началом спуска в долину. Кстати, решено было сделать на несколько минут привал.
— Стой! Слезай! - раздались команды, и авангард спешился.
Группа офицеров собралось около командира корпуса, беседовавшего с командиром 4-го Уральского каз. полка полковником Соколовым.
Почти тотчас же внимание всех было привлечено каким-то движением всадников, носящихся по долине по разным направлениям.
Командир бригады и офицеры повытаскивали свои бинокли и уставились в них, рассматривая происходящее внизу по долине.
Очень быстро все разъяснилось, сеть уральских разъездов наткнулась на серию разъездов, высланных японцами к фронту русских войск и оказавшихся, таким образом, между двумя русскими линиями. Уральцы погнались за рассыпавшимися японскими гусарами, и началась скачка во всех направлениях.
Не прошло двух, трех минут наблюдения командиров и офицеров, отвлекшихся от своих рядов, как от авангарда почти ничего не осталось.
Уральцы так увлеклись видом бегства японских кавалеристов и погоней за ними казаков. Что они стали самовольно выскакивать из строя, принимая участие в погоне-скачке.
Когда командир корпуса оторвался от наблюдения в бинокль за происходящим впереди, он страшно рассердился, увидев, что авангардный полк растаял.
Полковник Соколов принял от него горячий душ неприятных указаний и замечаний. Теперь в авангарде Конного корпуса стоял командир корпуса со своим штабом и с личным конвоем в составе 20-25 казаков.
Во время замечания, сделанного полковнику Соколову командиром корпуса, я стоял сзади него на коне и вполне разделял его неудовольствие на самочинные действия казаков. Вдруг ко мне подъехал хорунжий 1-ой Забайкальской каз. батареи Арцышевский и взволнованно сказал:
- Смотрите! Вон, вон скачет японец!
Я взглянул вниз под гору и увидел нёсшегося полным ходом японского гусара в направлении к нашему бугру. Не могу дать себе отчета в том, как это случилось, как это могло случиться, но мы, то-есть Арцышевский и я, как сумасшедшие, понеслись вниз навстречу японцу, боясь только одного, чтобы он не успел шмыгнуть в какую-нибудь заросль и там бесследно скрыться.
Спустившись вниз на равнину, мы увидели несущегося прямо на нас японского гусара с саблею в руке. За ним шагах в ста-полутораста скакали два уральских казака. Место было ровное, с большой зеленой лужайкой, лежавшей между нами и японцем. Мы вынули шашки и я крикнул Арцышевскому:
- Возьмем японца в плен!
Видно было ясно, что наше с ним столкновение произойдет на этой зеленой лужайке и что японец попадется не казакам, а нам.
С полного хода мы с Арцышевским влетели..., но не на лужайку, а в лужайку, оказавшуюся болотом. В тот же момент с другого берега «лужайки-болота» в него влетел японец. Все три наши коня загрузли моментально до самого седла, и мы вынуждены были по пояс в грязи встать для вызволения лошадей.
Вслед за нами, но со стороны японца, подскакали хохочущие казаки с веселым криком:
- Готово, ваше высокоблагородие!
При их помощи кони были вытащены из трясины и все мы, грязные и мокрые, стояли на берегу ее, как охотники над затравленным после гонки зверем, делясь своими впечатлениями.
Казаки очень сочувствовали нашей неудачной попытке поймать пленного и утешили нас тем, что «их здесь полно».
Обескураженные и сконфуженные, мы спросили:
-Где, где?
Садясь на коней и посадив пленного на его лошадь, они махнули как-то неопределенно куда-то вправо от пути Конного корпуса и заявили:
- Да вот туда поскакали! Там их нарублено!.. Лежат в траве ровно фазаны (синие мундиры и краповые чакчиры японских гусар). Так но «шакме» и дойдете ваше благородие. (Сакма— след на примятой траве).
Словом, мы с Арцышевским уже стали одержимыми. Забыв свои обязанности и служебные места, мы бросились в указанном казаками направлении.
Вскоре мы и в самом деле наткнулись на лежащего в траве зарубленного японского гусара; немного дальше -другой труп японца указывал путь к третьему... Так «шакмой» мы доскакали до полянки среди кустов, на которой стояли спешенными и, горланя, ругались 4-5 уральцев, держа в руках своих коней.
Я на них набросился:
- Что это такое? Идет бой! А вы тут что делаете?
— Дак, ваше благородие! Гляди-ка! Мы, значит, шкачем за японцами и рубим их. А энтот... - указали мне на небольшого ростом бородача, - живым маршем скочет с коня и, значит, винтовку с убитого подбирает. Вон! Уже пять штук их подобрал. За энто яво по-товарищески и кроем - заключил уже с ноткой добродушия докладчик.
Дело в том, что японские кавалерийские, очень легкие и маленькие карабины котировались по 10 рублей. Так что одни сейчас воевали, а «энтот» занимался коммерцией. За это его и «крыли» товарищи, забыв и про войну, н про японцев.
На это я сказал казакам, что надо было думать не о наживе на японских винтовках, а об уничтожении японскою разъезда.
- Точно так, - говорят бородачи. - Так мы и думаем. Может, вы пришкакали по нашей «шакме» Энто всё лежат наши крестники!
Так как я, действительно, сам видел лежавших зарубленных уральских «крестников», то я примирительно сказал:
- Ну, и что же! Всех срубили?
В это время мы пешком прошли десятка два-три шагов и остановились у небольшой китайской фанзы (хаты), обнесенной глиняным заборчиком не выше полутора аршин.
Против оклеенного бумагой окна я остановился около угла самого заборчика, и в этот момент один из казаков ответил:
-Никак нет, ваше благородие! Двое на самых лучших лошадях ушли; не догнали их.
Я спросил их:
- Куда они ушли?
Казак махнул рукой, таща за собой коней.
- Да вот сюда и ушли.
Я вынул бинокль, и стал осматривать местность в указанном направлении.
Установилась тишина, видимо казаки ожидали результата офицерской разведки.
- Вы куда шмотрите, ваше благородие? - вдруг раздается внушительный голос одного из казаков.
Я отвечаю, что смотрю, не увижу ли где-нибудь двух японцев на лучших конях.
Тогда казаки мне очень серьезно доложили, что «ети двое «в фанже».
Я даже попятился, ибо стоял шагах в десяти от бумажных окон фанзы, из которой вот-вот загремят выстрелы двух, решивших дорого продать свою жизнь японцев. Банзай, харакири мелькало у меня в голове.
Я отошел к боковой глухой стене у дымовой трубы и отозвал к себе казаков; во избежание ненужных потерь решил поджечь соломенную крышу фанзы, чтобы заставить японцев выйти и сдаться.
Пока я делал этот план, во двор въехал на коне хорошо выпивший казак и, стуча плетью о дверь фанзы, стал кричать:
- Э! Джангуйда! Ипен ю ме ю? - что должно было означать: «Эй, хозяин! Японцы есть или нет?»
На этот крик дверь отворилась и вышел трясущийся от страха китаец-крестьянин и с жалкой миной на лице, трепещущим голосом заявил:
—Меюля... - то-есть, «нет».
Я крикнул пьяному уральцу, чтобы он убрался оттуда к чёрту и сам поехал посмотреть что делается с задней стороны фянзы.
Оказывается, что раньше меня туда попал один из уральцев и в слуховом окне увидел двух перепуганных на смерть японских драгун. Он их поманил пальцем. Они вышли и отдали ему свои винтовки, лежавшие уже у его ног; а самих их мой бородач уже тщательно осматривал, вывернув их карманы.
Окончательно сконфуженные, мы, с Арцышевским вернулись к своим местам, где к моему великому удивлению, мой генерал-адъютант встретил меня веселой и насмешливой улыбочкой и ограничился коротким упреком
— И вы тоже, Константин Николаевич!
После этого Корпус быстро дошел до своих пределов и занял положенные ему места на правом фланге русских армий.
***
Однажды Конный корпус получил приказ обойти левый фланг японской армии и прорваться в направлении на Мукден, пройдя за город Факумынь. По сведениям штаба главнокомандующего, в этом районе происходило интенсивное движение японских обозов, доставляющих всякого рода снабжение к левофланговой японской армии. Цель нашего движения - уничтожение этих обозов.
В момент получения Конным корпусом приказа о набеге за Факумынь, он стоял на правом берегу р. Ляохе, в районе деревень Ляоянвона и Тай-пин-чай. Местность степная, с насыпанными ветрами грядами барханов (песчаных бугров). Наше и японское сторожевые охранения занимали две параллельные гряды этих песчаных барханов, разделенные зеленым полем в 2-3 версты шириной. Подножный корм обильный, зеленая трава повсюду.
Вдали, за левым флангом японского сторожевого охранения, виднелись сопки (невысокие горы). В ясное летнее утро Конный корпус выступил в набег двумя колоннами. Левая - Кавказская казачья дивизия; правая - Урало-Забайкальская каз. дивизия. Из четырех казачьих батарей в набег было взято только два орудия 1-й Забайкальской каз. батареи, чтобы достигнуть наибольшей подвижности.
Шли в открытую, огибая левый фланг японского сторожевого охранений, но вне ружейных выстрелов. В противность своим привычкам и ввиду совершенно необыкновенного зрелища движущегося моря конницы противника, японцы высыпали из всех окопов на гребни барханов и безмолвно наблюдали величественную картину наступления идущего дерзко и безмолвно в бой врага.
В этом районе у японцев были сосредоточены лучшие их кавалерийские части - две отдельные бригады генералов Тамуры и Акиямы. Кроме того, в состав 7-ой пехотной дивизии генерала Осеко входил 7-ой гусарский полк. В общем, на своем крайнем левом фланге японцы имели 20 эскадронов в 200 коней каждый, что, примерно, соответствовало 40 сотням казаков, насчитывавших в то время, примерно, по 100 коней. Наши две казачьи дивизии имели менее 48 сотен, так как несколько сотен было оставлено для охраны не взятых в набеге артиллерии и обозов, а также для охраны переправы и для несения службы на линии полевой почты к штабу 2-ой армии.
Наша ближайшая пехота находилась от нас верстах в пятидесяти, и на ее поддержку мы рассчитывать никак не могли. Японская же пехота была от нас в 3-5 верстах и почти равные силы кавалерии, поддержанной своей пехотой, могли и должны были атаковать «обнаглевшую» русскую конницу, идущую, без всякого сомнения, в ближайший тыл японской армии. Очевидно, японское командование обдумывало какой-то контрманевр, но приказать наброситься на наши колонны не посмело. Лишь какая-то одна из батарей открыла издалека по нас огонь, но шилюзы (гранаты) падали, не долетая до нас и вызывая ядреные шутки казаков. Впрочем, решение японцев спрятать свою кавалерию было не глупо, так как, надо думать, она была бы изрублена русской казачьей конницей.
Движение Конного корпуса продолжалось беспрепятственно весь день, во вторую половину которого наши колонны вошли в горную страну, оптическая связь между колоннами была нарушена, и приходилось делать большие усилия, чтобы поддерживать связь между колоннами. Надо иметь в виду, что карт Маньчжурского театра войны не было.
Пройдя к вечеру 50-60 верст, Конный корпус остановился в сопках на ночлег, выставив кольцевое сторожевое охранение, т.е. во все стороны. Ночь прошла тихо, и с рассветом Корпус снялся с ночлега и двинулся дальше, продолжая идти на Факумынь.
Солнце еще не всходило, и мы бесшумно шли по узкой горной долине почти по ущелью, в сером полусвете начинающегося дня; только изредка позвякивали забайкальские пушки на рытвинах дороги, да цокали стремена всадников.
Вдруг впереди раздалось: «та-ку!» - так звучит издали выстрел японской винтовки. Затем «та-ку» зачастили. Им ответили такие же звуки «та-ку» справа, слева и сзади.
Все мы сразу поняли, что в течение ночи японцы нас окружили и решили расстрелять русскую конницу в горных дефиле. Стало очевидно, что это и явилось тем контр-маневром, которым японцы решили ответить на наше дерзкое движение. Да не знали они - на кого напали.
Лучше всех замысел японцев понял ген. Мищенко и для жестокого рипоста не нуждался в 24-х часах раздумья и подготовки. Он со своим штабом был в голове авангардного полка правой колонны. Как только стало ясно, что мы окружены, он отдал приказ. «Энергично и немедленно атаковать японцев во все стороны».
Авангард (Читинский каз. полк) немедленно бросился в конном строю вперед, перестраиваясь на ходу в боевой порядок. Уральцы (оба полка) развернулись направо. Верхнеудинский полк (Забайкальцы) - назад. То же сделано было и левой колонной - атака вперед, влево и назад.
Яркое солнце взошло и японцы получили возможность увидеть «лицо врага». Неожиданность нападения создалась, но не для нас, а для них - японцев. Они пришли атаковать и напасть врасплох, а были сами атакованы врасплох и по всем направлениям. Несчастная бригада пехоты полегла целиком. Лишь одна рота уцелела и только потому, что сдалась в плен.
Впрочем, не будем забегать вперед. Я рассказал о начале движения Конного корпуса за Факумынь, чтобы ознакомить читателей с обстановкой боевых столкновений за время этого маневра, в котором, как и везде, уральские казаки еще раз блеснули своей необычайной доблестью.
Бой гремел со всех сторон, постепенно удаляясь от центра круга, в котором оставался командир Корпуса со своим штабом, со взводом 1-й Забайкальской каз. батареи и его прикрытием, силою в одну сотню уральских казаков. В сущности, это и составляло общий резерв, находившийся в распоряжении командира Корпуса.
Ввиду энергичного натиска Забайкальцев, для этого резерва получилась возможность двигаться к лежавшему перед нами впереди гребню, который только что был во владении японцев. Оказалось, что за этим гребнем открылась обширная равнина в направлении на Факумынь и на Мукум. Туда и ринулся 1-й Читинский казачий полк (За6айкальцы).
Командир Корпуса, осмотревшись, свернул со своим «резервом» вправо, так как справа и сзади очень усилился ружейный огонь и наших и японских винтовок. Таким образом, генерал, его штаб, два орудия и сотня уральцев вышли из системы горок (сопок) и оказались на довольно открытой местности. Теперь перестрелка была слышна где-то впереди и справа у подножья высот, из группы которых мы только что вышли.
Чтобы разобраться в этом ружейном тарахтеньи, ген. Мищенко, оставив два орудия в довольно глубоком овраге под прикрытием все той же сотни уральцев, сам со штабом пошел по направлению ближайших выстрелов. Видя впереди и несколько слева небольшой хутор, он направился к нему, чтобы укрыть в нем свой штаб, коней и лошадей.
Все вошли в этот хутор, а я пошел вправо, чтобы от угла хутора осмотреть местность в направлении слышавшихся ближайших выстрелов.
Как только я подошел к углу крайней постройки, передо мной, шагах в четырехстах, оказался окоп, тылом к хутору, занятый ротой пехоты японцев, ведущей огонь по какой-то нашей части, спускавшейся в боевом порядке с горы (две уральские сотни)
Отбежав быстро назад за угол, я доложил генералу о виденном мной и он со мной прошел на мой наблюдательный пост.
Положение генерала с его штабом было более чем рискованное, но об этом речи не было.
- Скачите и привезите одно орудие. Открыть огонь вдоль окопа, - отдал он мне приказ.
Вскочив на своего коня, я помчался к Забайкальскому артиллерийскому взводу, получил одно орудие под командой хорунжего Арцышевского и мы галопом поскакали на меленький бугорок. скрывавший японцев от взоров артиллеристов Подходя к вершине бугра, я сказал Арцышевскому
- Впереди лежит ваш Георгиевский Крест. Сейчас вы увидите прямо перед собой роту японцев в окопе. Выходите на позицию по конно-артиллерийски.
Хорунжий скомандовал: «На позицию! В карьер, марш, марш!» и через несколько секунд перед нами открылся лежавший шагах в четырехстах на обратном пологом скате этого бугра, длинный и неглубокий, видимо наспех выкопанный, стрелковый окоп, наполненный стрелявшей лежа японской ротой.
— Налево кругом - марш! Стой! С передков! раздалась нервная команда Арцышевского. Я наблюдаю японцев и вижу, что они увлечены своей перестрелкой и не видят выросшей на их правом фланге угрозы.
Через секунду загремел орудийный выстрел. Шрапнель с ревом пролетела над головами японцев и разорвалась в конце окопа. Японский огонь мгновенно остановился. Раздался второй выстрел и японская рота бросилась бежать назад - прямо к хутору. У меня волосы встали дыбом, когда я это увидел. «Пропал генерал и весь его штаб! Ведь там всего на всего 7-8 офицеров и 20-25 казаков. Никто из хутора не показался, значит - или не видят опасности, или ее не понимают».
Я уже скакал к хутору, стараясь дойти до него раньше японцев. Вижу, к хутору во всю мочь бегут спешенные уральцы - сотни прикрытия артиллерии «Кто раньше добежит? Уральцы или японцы?!»
Подскакиваю к хутору и вижу моего генерала в пальто с красной подкладкой на самой опушке хутора, что-то кричащего подбегающей сотне казаков.
В то же время толпа уральцев с шумом и бряцаньем оружия, обтекая генерала, ворвалась в улочку хутора и почти тотчас же поднялась сумасшедшая стрельба. Мы с генералом и штабом бросились за казаками, рассыпавшимися вдоль противоположной окраины хутора. Стрельба так же мгновенно прекратилась; казаки безмолвно стоят с винтовками в руках, а перед ними, не доходя 20-50 шагов, лежит… вся до одного убитая рота японцев. Все молодежь, одеты в одно нижнее белье, с патронташами и в сапогах. Видно, что пришли не издалека и потому так легко были одеты.
Не успей уральцы по своей инициативе прибежать на выручку и опередить японцев, так лежали бы они, вместе с командиром, штабом и конвоем.
С этого момента стрельба со всех сторон стала затихать и, наконец, установилась абсолютная тишина.
Сели на коней и генерал решил переехать в сторону оставленного в овраге орудия. Тут, на открытой равнине, он приказал собрать разлетевшийся Конный корпус и тотчас штаб-трубач затрубил много - много раз повторенные им сигналы: «сСлушайте все!» и «Сбор».
Послышались с разных сторон звуки повторяемых полками сигналов. В общем, только через два часа Конный корпус, покрытый боевой славой, кровью врагов и пылью, собрался около своего, тогда знаменитого, командира Корпуса.
Перевязали поднесённых с разных сторон японских раненых, снабдили их хлебом, консервами и нужными медикаментами и, свернувшись снова в две колонны (Кавказцы в правой), двинулись на запад, обходя с юга горы, в которых японцы хотели и, может быть вновь попытались бы, захватить нас в западню.
Колонны шли весело, все понимали, что «япошам» влетело крепко. Едва-ли кто ушел живой из окружавшей нас бригады, так как беглецов преследовали не только конные сотни, но и пушка Арцышевского гонялась за беглецами ротами, разметая всякую попытку где-либо задержаться или укрыться.
Как только колонны вытянулись по пологому скату, слева, из лежавшей внизу деревни, послышались ружейные выстрелы. Сначала, на них не обращали внимания, но так как пули стали ложиться у самой левой колонны, то генерал приказал мне взять из колонны две сотни Верхнеудинского полка и два орудия и поручить есаулу Чупрыне повести демонстративное наступление на указанную деревню, а как только колонна выйдет из сферы огня, снять этот отряд и поставить его снова в левую колонну.
Так все точно было исполнено. Орудия открыли огонь по опушке деревни. Казаки спешились и повели наступление цепями на деревню.
Через полчаса колонна вышла из-под огня, и я передал отряду приказ отойти и присоединиться к левой колонне. К великому сожалению, есаул Чупрына в этой стычке был убит.
Я догнал голову колонны и доложил командиру Корпуса об исполнении приказания и о смерти есаула Чупрыны.
После этого мы прошли около шести верст, как вдруг нас догоняет разъезд Верхнеудинского полка сотника Трусова (поручик Псковского драгунского полка). Сотник докладывает генералу, что есаул 5-го Уральского каз, полка взял роту японцев в плен и просит генерала остановить колонну, что-бы пешая японская рота смогла догнать наши главные силы. Можно себе представить удивление и радость генерала, да и всех чинов колонны, когда эта весть облетела полки Корпуса.
Корпус был тотчас остановлен, спешился и стал ожидать отличившуюся сотню 5-го Уральского каз. полка.
Через полчаса появилась ожидаемая урало-японская колонна, быстро двигавшаяся с песенниками впереди
Есаул наш Белоножкин
В руку шабельку берет
И к победе нас ведет! - заливались уральцы-песенники.
За ними, окруженная казаками с шашками наголо, быстро шла в колонне по четыре рота японцев в 250 человек при пяти офицерах. Все в боевом снаряжении, лишь затворы из винтовок были у них вынуты и разместились в казачьих карманах. Сзади по три шла остальная часть сотни.
Хороший трофей!
Все довольны, веселы. А довольнее всех - генерал адъютант Мищенко и есаул Зеленцов, которому, вместе с благодарностью, генералом было сообщено, что есаул Зеленцов будет представлен к награждению орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия. А нет, и не будет высшей награды для русского воина, чем Георгиевский Крест.
Как же произошло дело пленения роты японцев? А вот как.
Когда бой загорелся во все стороны, Уральская бригада кинулась против разбросанной но гребням высот японской пехоты вправо Очевидно, рота, против которой был направлен натиск сотни есаула Зеленцова, уклонилась от удара и, пользуясь складками чрезвычайно пересечённой местности, отскочила в деревню, где потом была взята в плен.
Словом сотня промахнулась и, не встретив перед собой врага, пронеслась сквозь японскую линию окружения и залетела далеко, попросту заблудилась, потеряв связь, с корпусом.
Бой затих, но за дальностью расстояния, есаул Зеленцов не мог ориентироваться и безнадежно блуждал за горным хребтом. Звуков сигнала «сбор» сотня не слыхала. Вдруг он услышал орудийную стрельбу и двинулся рысью на выстрелы.
Поднявшись на гребень высот, он увидел внизу, в долине, деревню, против которой вели огонь наши забайкальские орудия, казачьи цепи, ведущие наступление на ту же деревню и две наши колонны.
Тогда есаул Зеленцов решил помочь нашей атаке, ведущейся на указанную деревню и быстро подскочил к окраине деревни.
Здесь он спешил сотню, и у него оказалось в пешем строю 60 казаков. С ними он перебежками под огнем противника прошел деревню и добрался до какого-то крупного имения, вернее двора, обнесенного высоким каменным забором.
Отсюда он увидел со всею ясностью происходящее в расположении нашего Конного корпуса. Его колонны двигаются на запад; два забайкальских орудия обстреливают деревню и особенно двор, за стеной которого он укрылся со своей сотней. Казачьи цепи остановились и не двигаются, но ведут по деревне огонь и пули их с воем проносятся над забором, за которым затаились уральцы.
Есаул Зеленцов раздумывает, как ему перейти в атаку двора и старается угадать момент, когда она будет своевременна.
В это время есаул Зеленцов увидел, что к переставшим стрелять забайкальским орудиям подошли передки, а казачьи цепи начали отходить к отходящим колоннам. Положение создалось отчаянное. Все свои уходят, и сотня уральцев остается отрезанной превосходным по численности противником
Трудно было дойти до забора, а уйти, отойти от него к своим коноводам - еще труднее. В этот момент над забором, над головами казаков показалась палка с белой тряпкой. Все невольно прижались теснее к забору, ожидая какой-нибудь каверзы со стороны японцев. Однако, ничего нового не произошло, и тряпка продолжала неподвижно висеть над забором.
Тогда есаул сказал казакам - Ляжите тихо. Я погляжу там, чаво янонцы затевают.
Он вынул шашку из ножен, н на ней осторожно поднял свою папаху над забором, чтобы посмотреть, как отнесутся японцы к его голове, если он и ее поднимет над забором.
Ничего! Всё тихо и в папаху не полетели пули. Тогда есаул сам встал около стены и осторожно поднял голову над забором. Он увидел обширный пустой двор с большими воротами по середине противоположной стены забора. Посреди двора стоит японский офицер с белым флагом в руке и около него трубач.
- Никак сдаются япоши! - поделился есаул своими наблюдениями с казаками.
В это время в воротах появилась голова пехотной колонны и рота в полной боевой форме вошла во двор и выстроила развернутый фронт. Тогда есаул Зеленцов, поняв, что терять времени нельзя, обратился с кратким словом к казакам:
- Слушать меня, казаки! Дело серьёзное! Японцы сдаются. Их более двухсот человек в полном вооружении, а нас шестьдесят. Как я вам крикну «за мной!», живо, разом, через забор и бегом к роте: вынуть затворы винтовок и взять штыки. Поняли, казаки?
-Понимаем! - раздалось в ответ.
- Встать! - оглянул своих казаков есаул и, крикнув: «Жа мной!» - кинулся на забор. Казаки ему помогли, и уральцы дикой ордой - огромные, бородатые, в косматых папахах, бросились к строю японской роты.
Не успели оторопелые японцы, что называется, ахнуть, как затворы винтовок были вынуты и с поясов сняты штыки.
Только тогда обезоруженные японцы, окруженные казаками, поняли, что они в числе 250 человек сдались 60-ти врагам-казакам.
Роту повернули направо: построили в колонну по четыре. Коноводы подали коней; казаки сели в седла и победители и побежденные выступили догонять Конный корпус, уходивший из мест, где можно было вновь дождаться каких ни будь пакостей со стороны японцев и не знавший, что одна из сотен его только что пережила очень опасный момент.
Задержись японцы в принятии своего решения сдаваться на 5-10 минут, они увидели бы, что атакующий их деревню отряд со своей артиллерией, снимается с позиций и отходит назад, догоняя рысью уходящую с поля сражения левую колонну русской конницы.
Да! Как знать то, чего не знаешь!..
В одну из усиленных разведок Конного корпуса произошел ниже описываемый случай.
Конный корпус, разослав перед собой сторожевое охранение, двигался по открытой, слегка всхолмленной местности, покрытой богатыми полями чумизы (проса), пшеницы и гаоляна. Последний стоял высокими стенами непроходимой зеленой чащи, в которой всадник скрывался полностью.
По головному отряду раздались выстрелы. Подскочил в поддержку авангард и пошла потеха. На бугре японцы, внизу мы, между нами обширное поле гаоляна, доходящее до самого верха бугра. Сильный ружейный и пулемётный огонь. Авангард замялся, остановился и спешился. Казаки разошлись в цепи и открыли по гребню бугра огонь. Вызвали батарею на позицию. Но огонь японцев не ослабевает, особенно докучают пулеметы. Японцы прекрасно применяются к местности и теперь они просто невидимы.
Видя заминку и потерю времени, командир Корпуса приказывает вызвать охотников идти в разведку от авангардного полка.
Вскоре явились четыре бородача уральца: урядник и три казака.
Генерал лично рассказал им обстановку; перед ними бугор, до него, кажется, идет сплошное гаоляновое поле. Бугор занят пехотой и пулеметами. Открыть их не удается. Надо как-нибудь разведать расположение японцев и дать нам знать, чтобы помочь артиллерии нащупать окопы и, особенно гнезда пулеметов. Урядник повторил сказанное ему генералом и после напутствия: «с Богом!», с тремя казаками скрылся в гаоляновой роще.
Началось томительное ожидание. Все бинокли направлены на гребень бугра. Изредка наши орудия посылают шрапнели, надеясь хлестнуть «веником пуль» по японцам. Но результата не видно: японцы продолжают неумолчно вести ружейный огонь и пулеметы сыплют пули по нашему расположению.
Вдруг на гребне бугра, около небольшого возвышения, появились три небольшие, вернее маленькие человеческие фигурки и стали проделывать руками какие-то быстрые движения Несмотря на хорошие цейсовские бинокли, мы не могли ни угадать, что за люди появились черными силуэтиками на гребне бугра на фоне голубого неба, ни понять их движений руками. Довольно скоро после этого, из гаоляновой заросли вышел уралец - один из четырех, ушедших в разведку охотников, и подошел к генералу с докладом.
Оказалось, что охотники, пользуясь прикрытием гаоляна, дошли до гребня бугра и увидели слева от себя, чуть ниже гребня, японский стрелковый окоп, так что он оказался взятым во фланг казаками. Тут же рядом с казаками оказались два японских пулемета. Японцы не успели опомниться, ошеломленные внезапным появлением казаков, как уральцы перестреляли пулеметчиков и, вскочив во весь рост, открыли огонь по головам японских стрелков, лежавших в окопе.
- Так что, ваше превосходительство, меня прислали урядник Н., чтобы вы приказали наступать.
Действительно, японские пулеметы замолкли и стихла ружейная стрельба.
- А что это за люди на бугре? - спрашивает генерал - адъютант Мищенко.
- Да это же они, охотники и есть, Штоят они над шамым окопом и не дожволяют японцам подымать головы. А как который осмелится, так ему, значит, отпуск: штреляют. Очень просят наштупать.
Генерал Мищенко понял, что не сказку сказывает уралец про уральских богатырей и закричал громким голосом:
- К коням! Садись! Вперед! Все вперед! - и сам со штабом двинулся в гаолян.
Через десять минут позиция японцев была в наших руках, а японцы уже вдалеке сверкали пятками, оставив на бугре свои пулеметы и десятка два убитых уральцами в окопе товарищей.
Исключительный пример уральской доблести, много-много раз проявленной ими в боях против врагов России.
И всё-то у уральцев по-особенному, по-ихнему. Да вот, судите сами.
Месяца через два после Мукденского боя Конный корпус расположился в районе деревни Ляонвона. Деревенька разорена и погорела, но роща возле нее уцелела. В одном конце ее, ближе к противнику, стоит палатка генерал-адъютанта Мищенко, а в полуразрушенной фанзе разместился и работает штаб Конного корпуса. В другом конце рощи расположилась Уральская бригада: 4-й и 5-й Уральские казачьи полки.
Часов в одиннадцать утра прибежал ко мне в штаб дежурный по 5-му Уральскому полку офицер и доложил, что полк взбунтовался и что командир полка просит спешно доложить об этом командиру Корпуса.
Сквозь дыру в разваленной стене фанзы нашего штаба я прошел к палатке генерала и нашел его собиравшимся куда-то идти с палочкой в руках.
Генерал еще хромал после ранения. Выслушав мой доклад, он велел офицеру-уральцу отправиться в полк и приказать командиру полка собрать немедленно всех офицеров, урядников и казаков полка.
- Я хочу говорить с полком, - докончил генерал, отпуская дежурного офицера. Вы, Константин Николаевич, идите со мной, - обратился генерал ко мне.
- И как им не стыдно! - раскуривая свою трубочку и уже идя к 5-му Уральскому полку, ворчал генерал, уже говоря сам с собой.
Полк стоял выстроенный, без оружия. Командир Корпуса поздоровался с казаками и, получив в ответ «здравия желаем ваше превосходительство!», приказал полку «разойтись» и стать в круг для беседы.
Всё было исполнено быстро, без шума. Полк окружил генерал-адъютанта и видно было с каким напряженным вниманием казаки приготовились слушать его и вообще «бешедовать» с «яво преашхадительством».
Командир Корпуса обратился к полковнику - командиру полка с вопросом: «Что за шум в 5-м Уральском полку?»
Полковник Соловьев доложил, что казаки требуют положенные им по закону свечи, а никаких свечей в полку нет и быть не может.
- Так в чем же дело? - спрашнвает генерал.
- Дело в том. что от казны, по старым законам о довольствии войск, полку полагается отпуск свечей из расчета 1/20 свечи на каждого казака в сутки. Это анахронизм сохранен в букве закона и по сей день, но вместо свечей полку фактически отпускается некоторая сумма на освещение казарм, конюшен и вообще расположения полка керосиновыми лампами. На этот отпуск денег полк и освещается и от этого отпуска не только не остается никакой экономии, но приходится еще приплачивать из хозяйственных сумм полка. А если бы даже такая экономия каким-либо образом и образовалась, то никто из чинов полка на получение своей, якобы, доли из неё никакого права не имеет, ибо отпуск предназначен не для казака в его личное распоряжение, а для освещения полка из расчета 1/20 свечи на человека в сутки. Полк же и на походе освещается фонарями. Если отдать отпущенные на освещение полка деньги, то полк останется в потемках, - заключил командир полка.
Генерал Мищенко внимательно выслушал командира полка и после его доклада обратился к полку со следующими словами:
- Командир полка совершенно прав. Никаких свечных денег в личное пользование никому, не только из вас - казаков 5-го Уральского полка, - но никому во всей Российской Армии не полагается. Это общий порядок для всех родов оружия и разных учреждений армии. Об этом долго разговаривать бесполезно. Кто выдумал эту претензию, тот или уж очень прост умом или бьет на то, чтобы сбить с толку приличных людей. Но как вам не стыдно?! Вы, проявившие столько храбрости и рыцарской доблести в боях с врагом. добывшие себе и своему Войску славу и признание Государя Императора и главнокомандующего ваших великих воинских заслуг, утешившие нашу великую родину победами вашего оружия. - вы пошли за каким-то смутьяном и набрасываете тень на своих командиров и на свое доброе имя!
Генерал остановился и обвел глазами стоявших вокруг него 800-900 уральских казаков... И вдруг казаки рявкнули:
- Покорнейше благодарим жа наштавление!
Генерал махнул рукой, улыбнулся и раскурил свою трубку. Казаки стояли с просветленными лицами; многие улыбались.
-Ну, казаки, расходись! - скомандовал генерал, и дело этим было окончательно ликвидировано.
Не понял я тогда, что началась уже в армии пропаганда и подготовка к революции 1905 года.
Не привел меня Бог видеть конную атаку, которую уральцы должны были произвести на 7-ую пехотную дивизию, внезапно напавшую ночью на наше сторожевое охранение. Видно прогневили мы Господа, и Он не захотел даровать громкую победу русской коннице.
А дело было так.
Сторожевое охранение, вернее, левый сторожевой отряд, был сбит японцами ночным нападением 7-й пехотной дивизии, главные силы которой, в буквальном смысле, «прибежали» из глубокого тыла за 15 верст.
Этот сторожевой отряд отошел в темноте в довольно большом беспорядке на главные силы Корпуса, расположенные в районе деревне Ляоянвона.Полк и батареи успели подняться и занять позицию, когда японская пехота была уже в восьмистах шагах от нас.
Бежавшие на нас, густые цепи 7-ой пехотной дивизии, были встречены ураганным огнем четырех казачьих батарей и ружейным огнем «пачками» спешенных казачьих полков.
Японцы вынуждены были лечь и не могли подняться даже тогда, когда по ним для вразумления была, японцами же открыта стрельба шрапнелью.
Генерал-лейтенант Мищенко понял, что японская пехота изнемогает и послал меня в Уральскую бригаду приготовиться атаковать лежавшую 7-ую пехотную дивизию японцев в шашки.
Полковник Соколов, временно командовавший бригадой, выслал приказ, объявил его уральцам по полкам и скомандовал: «Бригада» По 5-му полку в линию колонн. Марш!»
Бригада рысью стала перестраиваться из резервной колонны в линию колонн, а я бросился к генералу доложить, что приказ его выполнен.
В это время прискакали два казака I Верхнеудинского полка с донесением, что обе отдельные конные бригады генералов Тамуры и Акиамы обошли правый фланг расположения Конного корпуса и выходят ему в тыл.
К великому сожалению, пришлось не только отменить конную атаку, но и Корпус должен был отойти назад, чтобы не получить удар с тыла и с фронта.
Жаль, очень жаль, так как донесение было сделано, но наблюдение было ошибочно. Обе конные бригады японцев, действительно, появились, но держались нашего правого фланга в очень благоразумном удалении и на движение в тыл нашему Корпусу не решились.
На этом я заканчиваю свои воспоминания об уральских казаках и очень жалею, если своими слабыми силами не сумел с большей рельефностью и отчетливостью нарисовать облик уральских казаков, как неподражаемых воинов и тем отдать должное их боевым заслугам и их беззаветной доблести.
Как-то я, запросто, разговаривая с казаками-уральцами, полушутливо сказал: - Что-то вы уж очень умны, уральские казаки! - Они улыбнулись, а один бородач весело ответил - Точно так, ваше вышокоблагородие! Мы вше миништры! - И это верно. Уральцы по уму - все министры. Отдавая приказ, нужно быть очень точным, ибо что-либо недоговоренное или ошибочное будет уральцами немедленно обнаружено.
Быть может, старики уральцы, прочтя эти записки, огорчатся малым мастерством автора. Заранее говорю, что и сам это чувствую, но за долг свой почитаю записать то, что видел и что когда-то обещал предать гласности.
А может быть, старики уральцы разгладят свои бороды, приосанятся и мне заочно «шпашибо» скажут? Может быть, и уральская молодежь прочтет эти страницы о их отцах и делах и с гордостью и грустью задумается о своей великой родине, о своем родном крае, о родном им Яике-Урале-реке, о своем родном и славном Уральском Войске и положит себе быть достойной славы его, славы прошлого своих предков...
Слава Уральскому Войску!
Слава ныне и вовеки!
АВТОР : Хагондоков Константин Николаевич (Хагундоков Коста Исламович).
Текст представления на капитана Генерального Штаба, старшего адъютанта штаба 1-й Гвардейской пехотной дивизии: "За мужество и храбрость, выказанные в боях с японцами, причем 12-го января 1905 года, увлекая за собой сотню 25-го Донского казачьего полка, выбил неприятеля из дер. Удзяганза и первым в нее ворвался".
Описание подвига представлено.
«Между тем вечерело. Короткий зимний день подходил к концу. Из штаба армии было прислано приказание казакам отходить назад и готовиться к новому бою на завтра. Не хотелось генералу Мищенко уходить, не взявши деревни Уцзяганзы. Так же думали и донцы 1-й сотни 26-го полка, молчаливо лежащие в цепи. И вот, к ним пришел с приказанием от генерала Мищенко генерального штаба капитан Хогондоков. Генерал желает, чтобы донцы взяли деревню! Он верит, что жив мощный дух славных предков донских, что они расшибут врага старыми своими шашками... Сказал и пошел вперед. Как один человек, поднялась донская цепь и понеслась неудержимым потоком на деревню. Японцы встретили нашу цепь страшным пачечным огнем. Засвистали и заныли пули, но не слышали рокового их свиста донцы - они с налета, одним лихим ударом ворвались в деревню и выбили из нее японцев. Смолкли выстрелы. После страшного треска наступила тишина. На улицах деревни лежали раненый японский офицер, раненые японские драгуны; в лужах крови плавали с вывороченными внутренностями маленькие вороные лошади - всюду царила смерть и разрушение. В продолжение четырех часов храбро выдерживали японцы страшный огонь двух наших батарей, умирали от пуль и осколков, и стояли крепко. Но вид маленькой горсти донских казаков, бежавших на них с одной стороны, и нескольких дагестанцев с другой, так напугал их, что они бросили деревню и теперь торопливо разбегались по всем направлениям.
Истинно говорится в народе: «Смелым - Бог владеет!»
Источник :
Глава из книги Л.Л.Масянова "Гибель Уральского казачьего Войска". https://kazachiy-krug.ru/stati...
Об авторе этой главы : http://fond-adygi.ru/forum/ind...
Фото с сайта Казачий круг
По теме :
https://cont.ws/@artads/787770 Уральцы. Казаки с непоколебимой верой.
SS. 14.01.2018.
Оценили 44 человека
56 кармы