Самая необъснимая история любви, которой был свидетем, и почти волшебная вопреки войне.

Мне эту историю рассказала бабушка, причем с видом, что она ее совсем не понимает, да ее совсем никто и не понимал.

А бабушка у меня, ТаяВасильевна, была не просто так, она сталинградский мед закончила, а так как была казачкой и могла в седле по 70 км в день ездить, то стала скорой помощью. Она в такие деревни приезжала, от которой ее лошадка пробовала сворачивать, где гуси стаей нападали, пока в воздух не стреляешь, и вообще бывало людей не видно даже на горизонте.

Она-то мне и рассказала эту историю.

Назвала она героя этой истории Епифодий, или как-то так. Ну, бабушка была ироническая, она могла и древних греков назвать ереванцами, или соседскую еврейку Миру Иудовну простым прозвищем Вдастемировной. Причем, та в конце-концов, кажется, привыкла.

И вот - Епифодий, с которым бабушка была знакома, которого довольно с интересом лечила. Этот Епифодий ( как его бабушка полупрезрительно звала), служи в армии кошеваром, возил нашу армейскую кухню, подавал бойцам горячую кашу и нормированные сухпайки. И где уже где-то в западной Чехии в Швабии, вдруг... Увидел эту самую Ганну, свою. В деревне, она очень такая простая была тетя, пасторальная.

И - все. Пропал наш Епифодий.

Она - плоская, бедра как у воблы, грудь можно утюгом гладить, шея торчит из сарафана журавленны колодцем, попу даже не найдешь никакими ощупьями, ноги тощи до того, что копыта хочется приделать... И эта, гм, красотка - посмотрела на нашего пифодия - и он - пропал.

Серьезно - пропал парень. Она - доска и немка на него смотрит, а он на нее смотрит - и тает! Она ему глазами что-то та-а-акое говорит, что он за нее - и кашу для местных варит, и тушенку в кашу кладет, и под расстрел готов идти, чтобы она его дурака погладила. Он - все отдает что может, и все готов отдать впредь.

А она... Она - тоже дура, смотрит на него, у и нее - швабки, восточной немки, которая должна этих русских варваров бояться и покоряться, вдруг проявляется любовь. И она на нашего кашевара смотрит так, что... Она смотрела так, что они - поженились!

Это вообще-то было запрещено Сталиным, этого не могло случиться, это было хуже, чем разговаривать по-английски, но это - случилось.

Его отправили в деревню чуть, южнее Саратова, ее прислали в вагоне месяца через два после Победы. Он обустроил дом, волновался, соседям объяснял - мол, кто доблесть с войны привозит, он немку захватил.

Она - правда приехала, в сарафанчике, к осени, плоская и голубоглазая, как мужняя жена, только по русски не говорит, и немка к тому же, пробовали ее трофеем называть по-нашему, с русским остроумие.

Никакая она не трофей, как наши тетки посмотрели, как она на Епифодия, прежде не уважаемого, даже дурного, ... Как она на него слюбленными глазами смотрит, и как она ему ноги в свод с крыльца переставляет, и как они оба... Оба, она в него и он в нее - смотрят...

Какая там война! Попробую своими глупыми словами сказать, что значит этот взгляд - ее в него, а его в нее... Попробую.

Она - смотрит своими глупыми немецкими глазами с отдачей, любовью и искренней преданностей, признательностью за счастье, которое с ней случилось, и радостью служить этому мужичкому дураку, который дает ей победительность служения.

Он - смотрит на нее, как на правдивую жизнь, которой его наградила судьбы, прекрасно-соблазнительными совращениями, командными воплями щапкунадень, оттающеся поднятой с удовольствие юбкой, любововны губами и страстным предложением.

В общем, я ничего не понимаю в любви и страстях.

Даже ее немецкий в местном магазине стали понимать когда наши тети увидели с какой нежностью она смотрела на своего. Как она покупала для него кровяную колбаску или как она непонятно для наших говорила про любовь. Кстати, по-русски, она не выучилась.

Но стоило ей - Их либе коммуни рабу уваге дрее вошен ... Или как-то так, все окресные тетки ее нежность понимали.

Он умер, разумеется, как побитый в войне в году 66. Она - а к ней многие ходили, года через полтола. Ей стало не за что жить.

Мне бабушка говорила - вся их любовь висела в дома, как борщь. Их взгляд голубых глаз недочеловека восточного солдата, в которого влуюбилась немка, до конца и без остатка, вдруг стал смыслом счастья.

Моя жена до сих пор повторяет шутка Задорнова - какие деньги, немчики, мы же с вами воевали.... 

Эту историю вспомнил внезапно. Она на него смотрела так, что до сих пор девушки помнят. И  еще, он ей так чувствовал, что она и русский не выучила, ей хватало говорить по-своему ему. И ее все вокруг любили.