Тематически этот наумок следовало бы обозначить, как предыдущий – четвертый – с дообозначенностью «прим». Потому что соображение здесь является продолжением той, более ранней, гм… догадки. Где тоже речь шла об экзистенциализме, правда в моем ракурсе, с воспоминанием о помахивающей хвостиком собаке во время совместных прогулко-пробежках. Ну и с довольно сложным нагромождением слов, некоторые из которых даже писал с большой буквы, чтобы выделить едва ли не всеобщий характер замеченных эффектов-рефлексов-состояний-линий рассуждения. (Ну вот, истратил один из трех абзацев, которые по условно-требовательны для манеры «наумок», теперь придется быть очень конкретно-кратким. Ха!)
На мой очень необязательный взгляд, хотя следовало бы покопаться в мировой литературе повнимательней, первым экзистенциалистом был вовсе не Камю, а наш Чехов. Но создателем нового направления его не сделали, и вовсе не потому, что он русский. В тогдашнее время Чехова не было еще отторжения русских, оно появилось лишь после начала Первой Мировой, и то в странах германской коалиции, лишь позже дело зашло до всемирного противостояния. Штука совсем в другом… Европейцы поняли Камю очень толково и здраво, как взгляд расслабленного обывателя, который даже не водит своим вниманием по миру вокруг, а просто уронил – именно что уронил! – свое внимание в окружающие его декорации. Или почти декорации.
А экзистенциализм Чехова – это очень наш, славянско-настоятельный, как указка в руках старых учителей, исследовательский, требовательный даже «тыкатель» вниманием и спросом. Это какое-то увлечение противопоставления своего внимания по отношению к миру. Это что-то достоевское (хотя и не слишком люблю иные пассажи этого действительно великого литератора), это почти поиск разъезда казаков по вражеской территории, и конечно, это очень высокоэнергетическое состояние – вот так обращаться к миру. Получается даже, что в Европе, у французов, в версии Камю, расслабленная реклама была идеальной, потому что снабжала их энергетику «посторонних» европейцев своей силой (реклама же – самый энергичный продукт, который у них удается), а в России, у нас, у Чехова, в его изображении (даже в «Степи», где всех персонажей как бы механически в жарком мареве тащат по нескончаемой дороге волы), наше внимание – большая сила и востребование к миру для чего-то, что и самим участникам непонятно (да и нам до сих пор, по прошествии полуторавекового почти прочтения), но вовсе не для оправдания безмятежности. Этого европейцы не могли ни понять, ни принять хотя бы теоретически. С тем и живем. Потому и Камю.
Оценили 6 человек
16 кармы