Чукотка в нашем представлении – самый восточный край нашей Родины. Мыс Дежнёва – самый восточный участок нашего материка. Остров Ратманова – самый восточный пункт страны как таковой (что не помешало однажды добраться туда Святейшему Патриарху Кириллу). Чукотка -- место настолько восточное, что уже даже западное. Значительная часть округа, включая собственно Чукотский полустров, находится в Западном полушарии.
Тем удивительней, что «только самолётом можно долететь» сюда быстрее, чем на Сахалин. Земля – шар, и маршрут проходит над Карским и Восточно-Сибирским морями Северного Ледовитого океана и над Землёй Императора Николая II, переименованной в безликую «Северную». В открывающейся твоим глазам стянутой льдом водной пустыне есть что-то величественно жуткое. Не меньше впечатляют огни редких затерянных в горах Чукотки микроскопических поселений и аэродромов…
И вот ты в Анадыре. Строгие пограничники спрашивают о цели визита, впрочем, верят на слово. Забираешь багаж, выходишь и понимаешь… что ты не в Анадыре, а в Угольных Копях на другой стороне Анадырского лимана. Из-за глобального потепления его стягивает льдом всё позже и позже, а потому ни зимника, ни летних корабликов нет, и единственный способ попасть в столицу Чукотки – это вертолёт, когда он летает. Винтокрылые машины взлетают и садятся только в пределе прямой видимости, а потому не раз и не два бывало так, что погода для авиалайнера лётная, а для вертолёта – нет, и люди опаздывают на свой не часто отправляющийся рейс в Москву – билеты им, впрочем, переносят на другое число, но далеко не всегда от этого шибко радостно.
В межсезонье только так...
На сей раз мне повезло – вертолёт летел. Прислонясь спиной к ледяным трубам, сдавленный случайными спутниками и придавленный горой багажа, я долетел до Анадыря, где стояла леденящая пурга. Посёлок ставил в далёком 1889 году врач и полярник Л.Ф. Греневецкий, православный поляк, которому в городе стоит красивый, но вечно заиндевевший памятник. Главной функцией Новомариинска было служить морским портом, в котором разгружались суда, чтобы товары и снаряжение отправлялись дальше по течению реки Анадырь в Марково, посёлок-продолжатель первого Анадырьского острога, поставленного в почти былинные времена Семёном Дежнёвым. Для этой цели южный берег лимана, наверное, был удобней, а вот для аэропорта он совершенно не подходит, поэтому в межсезонье аэропорт и окружной центр почти отрезаны друг от друга.
Местная легенда гласит, что олигарх Абрамович, будучи губернатором Чукотки, планировал построить мост через лиман, но ему воспрепятствовала здешняя торговая мафия, которая была чрезвычайно заинтересована в прибылях, образующихся в месяцы, когда транспортные условия ухудшаются и всё дорожает. Так это или нет – не знаю, приезжему невольно приходится верить старожилам, но то, что цены в анадырьских магазинах по иному как «оленьими» (по аналогии с «конскими») не назовёшь, – факт, который каждый приезжий сразу ощущает на своем кармане. Впервые в жизни мне довелось попробовать бананы по 750 рублей кг. Когда местные говорят «московские цены» в значении «низкие», ты понимаешь, что оказался в другом измерении.
Но вернёмся к Абрамовичу. Губернаторство владельца клуба «Челси» составило эпоху в истории округа. Олигарх отстроил часть разорённой обезлюдевшей Чукотки практически с нуля. В Анадыре он, по сути, переоснователь города – на месте небольшого скопления серых блочных домов и ряда закрывшихся предприятий, которые попросту снесли, чтобы освободить место, появился городок из раскрашенных в весёлые цвета трёхэтажек, музеев, кинотеатров, огромная (правда, только одна на весь город) школа со спортивным залом таких размеров, что там можно обучать баскетболу великанов.
Типично-анадырьский городской пейзаж
Парадоксальная ситуация: в эпоху промышленного и демографического упадка, когда чукотская экономика оказалась на минимуме, жизнь в городе стала намного удобней, чем при советской власти, когда жизнь кипела. Сегодня в городе есть асфальтовые и бетонные дороги по которым рассекают многочисленные иномарки. Разноцветные здания украшены картинками, символизирующими чукотский образ жизни, – тут и байдара, и кит, и морж, и даже… мухомор, играющий большую роль в мистико-наркотической культуре малых народов.
Новые больницы и школы стали наследием абрамовичевской эпохи повсюду, и сам олигарх превратился в местную достопримечательность: в музее вам обязательно покажут резьбу по моржовому клыку: «Чукчи встречают прилетевшего на губернаторство Абрамовича», а в сувенирном магазине предложат картину «Чукотка прощается с Абрамовичем», переделанную из картины «Прощание со святителем Иннокентием покидающим Аляску».
Чукотка встречает Абрамовича
В этом маленьком кощунстве, как в зеркале, отразилась противоречивость эпохи правления олигарха. Безусловно, вложивший немало денег в регион (хотя, возможно, и меньше, чем в футбольные клубы и яхты) Абрамович оставил после себя неоднозначное кадровое наследие из людей, которые органически не переваривали православие и мало принимали в расчёт тот факт, что больше половины населения округа составляют русские в широком смысле этого слова (то есть великороссы, украинцы и белорусы) и большинство из них -- православные.
Было время, когда священникам запрещали входить в рясе в школы; той органичной симфонии государства и Церкви, которая наблюдается в большинстве дальневосточных регионов, на Чукотке нет и в помине – местная власть держится вежливо-отстранённо; иногда, впрочем, на тех или иных лиц, которые засветились как «слишком православные», открывалось небольшое, но чувствительное в условиях замкнутого удалённого региона гонение.
И это на фоне буйного расцвета в округе деятельности сект, по большей части протестантских, имеющих корни и штаб-квартиры в США. Их влияние, скажем, на молодых чукчей превосходит влияние православия, хотя наблюдатели считают, что по большей части оно обусловлено материальными выгодами – «богатенькие» западные миссии имеют возможность подкупить адептов теми или иными материальными благами, православный же священник в лучшем случае может устроить чаепитие.
Иногда доходило и вовсе до дикости. В 2000-е годы сгорел храм в Маркове, частично сохранившийся даже в советские времена. Пожар удивительно совпал с прибытием сектанта-миссионера, немедленно воспользовавшегося этим фактом в своей проповеди. Православные абсолютно уверены в том, что речь идёт о поджоге, но как оно было на деле – кто знает... Во всяком случае, в храме сгорели уникальные архивы, посвящённые истории православия на Чукотке, местным новомученикам эпохи красного террора. Большинство храмов Чукотки, кстати, деревянные, включая кафедральный собор.
Кафедральный собор Анадыря
Оставшиеся, как правило, переделаны из советских бытовых зданий. Удивительное исключение составляет роскошный каменный храм в поселке Эгвекинот, построенный на деньги местного депутата.
Так или иначе, духовную ситуацию на Чукотке не назовёшь нормальной для России в целом, и во многом это последствие политики, длительное время проводившейся местной властью.
Ещё более выпукла в этом смысле политика национальная. По официальной переписи, чукчей на Чукотке 25% (местные считают, что меньше, но этого никак не подтвердишь), однако при формировании символического облика Чукотки делается всё для того, чтобы создать впечатление полностью «коренизированного» региона. Чукчи представляются в массовом сознании как едва ли не единственное коренное население округа, хотя на деле они, будучи вытеснены с территории нынешней Якутии, появились на побережье даже позднее, чем первые русские. История и культура чукотского народа ставятся в центр общественного сознания.
Абрамович, как рассказывают, первое время пытался и кадровую политику строить преимущественно на представителях «титульной народности», по татарстанскому, башкирскому и якутскому образцу. Но большинству назначенцев из «коренных» оказалось неинтересно заниматься управленческой работой. Зато привилегии в промысловом хозяйстве, полагающиеся в РФ малым народам Севера, напротив – очень востребованы. Ими охотно пользуются и в морзверобойном промысле, и в оленеводстве. Правда, эти права распространяются и на чуванцев (юкагиров), эскимосов и другие небольшие местные народы, остатки того населения, которое было потеснено и частично ассимилировано чукчами.
Зато русским «марковцам», то есть жителям села Марково, значительная часть которых относится к сибирским русским старожилам, никаких поблажек и привилегий не полагается, хотя даже их особый диалект русского языка, имеющий стойкий привкус XVII века, говорит о том, что это -- ну ничуть не более пришлое здесь население, чем чукчи. Сами марковцы именуют себя «внуками Дежнёва» - и это действительно так, если не буквально, то символически.
Стела при въезде в Марково
Семён Дежнёв имеет здесь парадоксальный статус полузапретного русского символа. О нём, великом первооткрывателе, а также основателе Анадырьского острога, впервые включившем южную часть Чукотки в состав России, отлично помнят. Образованный анадырец отлично знает маршрут его плавания и последующего пешего похода. При упоминании Дежнёва взгляд у местных теплеет. Однако памятника в Анадыре ему нет, как нет и нигде на Чукотке, кроме почти недостижимого для людей мыса его имени. В шорт-лист кандидатов на присвоение имени аэропорту Анадыря (тому самому, который скорее аэропорт Угольных Копей) Семён Иванович не попал, хотя ему прочили лидерство с большим отрывом. Место отошло писателю Юрию Рытхэу – кажется единственному чукче, чьё имя знают на «большой земле».
Нельзя сказать, что между чукчами и русскими есть какая-либо межэтническая напряжённость, в том смысле, в каком она есть, к примеру, в Татарстане или в Башкирии с их языковым вопросом. Никто не принуждает русских Чукотки учить язык (его иногда забывают и сами чукчи), чукчи очень часто переходят к русскому урбанизированному образу жизни, но никак не наоборот. Особенно активно процесс пошёл с того момента, когда чукчам разрешили селиться в Анадыре, чего советская власть делать молчаливо не позволяла, оставив эту привилегию лишь для номенклатуры.
В результате появился тип городского чукчи, говорящего по-русски, работающего в считающихся русскими профессиях. Активно заключаются смешанные браки. И те, кто изучал проблему «в поле», полагают, что большинство чукчей в ближайшие десятилетия урбанизируются и, вместе с тем, русифицируются, и такое развитие событий оптимально по сравнению с нынешней ситуацией, когда выучившиеся в русских школах, привыкшие к русскому стилю жизни чукотские юноши и девушки отправляются назад в оленеводческие и промысловые посёлки, где им попросту нет места и образ жизни которых им не привлекателен (например, в открытую говорится о геронтосуициде, а за спиной пошёптываются и просто о геронтоциде). Среди молодых чукчей тоже наблюдается повышенная суицидальность, так как неприятие самоубийства не прописано в культурном коде.
Насколько неповторимы и уникальны черты чукотского искусства – резьба по кости, песня, танец, - настолько от некоторых бытовых черт этого культурного кода многим хочется поскорее дистанцироваться. От пренебрежения к жизни, от суеверий, от известного нечувствия к ритму времени и организации пространства не в тундре, в которых порой упрекают чукчей те, кто живёт с ними бок о бок. Независимо от вклада этих черт в общую культурную уникальность, значительное число молодых чукчей предпочитает жить «по-русски». Но для симуляции «многонациональности» и «титульности» такой сценарий кажется неприемлемым. Поэтому напряжение порой надувается искусственно.
Например, в последние годы чукчам очень активно начали напоминать об их боевом прошлом, о русско-чукотских войнах, которые шли в период завоевания чукчами Чукотки, подчинения прежнего местного населения и вытеснения русских отрядов. Войны эти были для русских непростыми, но прежде всего в силу отдалённости и недостаточной важности для Империи этого региона, на который никто не претендовал. Поэтому надо учитывать, что большая часть военных успехов архаичного, но воинственного племени связана была с тем, что Империя отмахивались от их натиска, не прилагая усилий. И когда столичные исследователи, из лучших побуждений научного энтузиазма невольно способствуют возникновению мифа о «чукчах побеждавших саму Российскую Империю», то это имеет двусмысленные последствия (что не умаляет увлекательности данной исторической страницы).
Гораздо меньше оптимизма вызывают деяния советской власти в ХХ веке. Чукчи очень активно сопротивлялись коллективизации оленеводческих хозяйств, которая обернулась для них ничуть не меньшим геноцидом, чем для русского крестьянства. Возглавляемые шаманами, раз за разом вспыхивали восстания. Особенно тяжёлый период пришёлся на 1949-1957 годы, после Берёзовского восстания, спровоцированного второй волной коллективизации. Слухи об этом восстании глухо ходят по Чукотке самые преувеличенные, при том что надёжных документов, позволяющих реконструировать картину событий, почти нет. Возможно, это связано с тем, что восстание приписывалось действиям ЦРУ и расправлялись с ним даже не спецслужбы, а военные – контрразведка развёрнутой в том числе и на Чукотке десантной армии, готовившейся к вторжению в случае войны на Аляску. Но факт остаётся фактом – безумие коммунистической хозяйственной и репрессивной политики было, в конечном счёте, поставлено в упрёк русскому народу, который пострадал от такой политики никак не меньше и к тому же не был объектом пролетарски-интернациональной заботы.
Наряд шамана и его кожаный "самолёт", с которым он ездил по деревням
В начале 1990-х, на волне распада СССР, голоса «русские, вон с Чукотки» раздавались и тут, однако проблемой стало то, что какая-либо жизнь без русских оказалась попросту невозможна. И без того катастрофически сократившееся русское население, забрасывание целых посёлков, падение производства, имели чудовищные последствия и для самих чукчей, а не только для русских. Постепенно установился сколько-то удовлетворительный баланс. Но «обиду национальностей», составляющую, увы, основу нацполитики во многих регионах, культивируют тут вполне успешно. Если не сами чукчи, то вместо них.
Забавная ситуация сложилась со столицей Чукотки. Она носила историческое название Новомариинск. Основанный Греневецким при Александре III торговый пост быстро развивался при Николае II, когда, вследствие введённого Государем запрета на продажу алкголя северным народам, таможенники стали конфисковать контрабанду, ввозившуюся американцами и канадцами. Доходы с продажи конфиската шли на развитие Новомариинска. В 1914 году, когда Германия в ходе войны прервала телеграфные кабели между Россией и Британией, Российская Империя в кратчайшие сроки построила сеть длинноволновых радиостанций, которые обеспечивали устойчивую связь с союзниками. Одна из них была сооружена в Новомариинске и отвечала за связь с Канадой и США.
Борьба против советской власти на Чукотке шла долго. В местном музее хранятся вещи легендарного эсера Мандрикова, который захватил власть в Новомариинске в 1920 году, расстрелял двух братьев-священников и двоих купцов, предварительно «раздав народу» (читай – разграбив) их товары. Полтора месяца новомариинцы терпели власть террориста, потом устроили восстание, свергли и расстреляли убийцу, приняв решение о казни на общем сходе. Персонаж сей, некогда считавшийся героем революции, числится сейчас по разряду «жертв белого террора».
Лишь к 1924-му большевики окончательно удержали Новомариинск и немедленно упразднили это имя. Слово «Анадырь», взятое от названия реки, - не чукотское, а юкагирское. Мало того, у чукчей нет единого названия для города. Южные чукчи называют его «Кагыргын», северные – «Въэӈын». Сами новомариинцы очень гордятся историческим названием – магазины и торговые центры называют и «Новомариинский», как бренд это слово то и дело попадается на плакатах и растяжках. Однако любые разговоры о возвращении городу исторического имени вызывают категорическое неприятие властей: «Можем обидеть чукчей». Каким образом замена одного нечукотского слова на другое нечукотское может обидеть чукчей -- не очень понятно. Разве только многонациональная мысль чиновников исходит из того, что всякое русское название обидно другим народам. (Отсюда и Сыктывкар вместо Усть-Сысольска, и Салехард вместо Обдорска…)
По счастью и для русского, и для православного наследия на Чукотке, всё определяется не только чиновниками. В округе есть мощные интересы у военных и спецслужб, его становой хребет составляют пограничники, прекрасно осознающие свою особую миссию на территории, на часть которой – остров Врангеля – по сей день претендуют и США, и Канада. А с потеплением Арктики и развитием Северного морского пути желание заявить права на земли, позволяющие контролировать этот путь, у держав за Беринговым проливом будет только возрастать. Равно будет расти и желание использовать этнический фактор против единства России.
Главная проблема Чукотки – это её, по сути, хозяйственная невостребованность в современной России. Фактически единственным столпом её промышленности является золотодобыча, осуществляемая иностранными и транснациональными корпорациями. Своеобразной золотой столицей сегодняшней Чукотки является месторождение Купол (принадлежит канадцам). Большая часть золотодобычи ведётся в округе так называемым «канадским» способом – вычерпывается главный рудник, после чего инфраструктура сворачивается. Русский способ исторически был другим: вокруг главного месторождения создаётся инфраструктура, которая делала рентабельной золотодобычу и на мелких месторождениях вокруг. Но, увы, сейчас так почти не работают.
Если будет успешно развиваться Севморпуть, то его "восточной столицей" и начальной точкой станет порт Провидения. Но пока значение этого пути далеко не соответствует будущим надеждам. Время от времени местные начинают мечтательно вспоминать о проектах советских писателей-фантастов типа Казанцева -- о строительстве моста или туннеля между Россией и Америкой, о колоссальных выгодах, которые могли бы быть из этого извлечены. Но всё это явно не в нынешней геополитической обстановке.
Развитость же внутренних путей Чукотки ничтожна. Все рассказы о строительстве магистральных шоссе местные жители считают мифом или прямо враньём. Основной транспорт – вертолёт и самолёты малой авиации. Кто может себе позволить, пользуется мотовездеходами a la «Трэкол», однако это рискованный вид транспорта. По сути, разные районы Чукотки разнесены сильнее, чем Чукотка и Москва. То же сказывается и на связи – доступ к интернету стоит огромных для местных денег, и жить «головой в сети» нет возможности практически ни у кого, что сказывается, разумеется, и на образовании.
Биоресурсы Чукотки также находятся в простое. Ни местная мороженая икра, ни местная изумительная красная рыба, особенно копчёная, на российском рынке иначе кроме как привезённые на попутном авиарейсе не появляются. Если, к примеру, на Сахалине тут и там встречаешь огромные рыбные рынки с невероятным выбором продукции, то в Анадыре обнаружился лишь один крошечный магазинчик с минимально интригующим ассортиментом.
В московских магазинах лежат деликатесы из чукотской оленины. Но действительно ли она чукотская? Можно усомниться: в самом Анадыре ничего подобного нет. Оленина есть, но в гораздо менее прихотливой переработке, ну, а часть её тратится на выпуск странного формата консервов типа «рисовая каша с олениной». При общей неразвитости российского внутреннего туризма, на долю Чукотки остаются лишь единичные путешественники, да и не так уж комфортно кататься по погранзоне.
Наконец, местное декоративно-прикладное искусство попало в ловушку чрезмерной дороговизны. Эпоха Абрамовича, когда люди с большими зарплатами везли отсюда дорогостоящие сувениры, разогрела цены и ожидания и мастеров, и посредников. В результате сегодня всё, включая не только резьбу по моржовой кости или китовому усу, но и вызывающий столько шуток у людей с «материка» моржовый хрен с резьбой, стоит совершенно непропорциональных денег, которые даже небедный человек с "большой земли" попросту не станет тратить даже на самые красивые безделушки.
Транспортная недоступность и дороговизна держат Чукотку в своих удушающих объятьях. Удастся ли из них вырваться? Увидим. Но всё-таки в Анадыре поражает то, что, несмотря на подобную удалённость, никакого эпохального цивилизационного разрыва здесь и в помине нет. В МВД Чукотки специальная комната для проведения видеобрифингов со всеми регионами. Люди живут ритмами, идеями, интересами, вопросами и ответами большой страны (тем более что вахтовики шныряют туда-сюда даже с большей регулярностью, чем жители ближних регионов). И в целом – находятся на высоком умственном и духовном уровне. Задают острые вопросы, порой более острые, чем осмелились бы задать люди на материке. Мне, к примеру, довелось поспорить с военными о патриотизме, к словесному воплощению которого они оказались довольно скептичны: «К чему нам патриотизм, если у людей отобрали пенсии?» - спросили меня. Пришлось отвечать: «Патриотизм – это сохранение того государства, с которого можно спросить за свои пенсии. С герра оберкоменданта за пенсии не спросишь».
Время на Чукотке не остановилось и даже не снизило исторический темп. Пусть чуть более размытое, рваное, хаотичное, но оно, как и у всей России, идёт вперёд. Будем надеяться, что там, впереди, – что-то лучшее.
Е.С. Холмогоров, историк, публицист.
Фотографии автора.
12 Декабря, 2018
Оценили 0 человек
0 кармы