Очередь

       Не беспокойтесь, - говорю, - ставайте, дамочка, вперёд, если Вам быстрота так уж приспичила. Дык нет, не унимается, бендяга, так у этого окошка и пышет: «Не могу, - говорит, - терпеть это хамство и очереди в бюро инвентаризации. Союз, - говорит, - развалился, что очереди всем не нравились. А тут тоже самое опять, и даже похлеще».

И то сказать, полдня уже прошло, лето, жара, а народ только прибывает! И, понимаешь, толчётся между окошек. Всем страсть как надо полторушки свои тожа приватизировать. Людей разной масти, - тьма!

А дамочка впала в расстройство, власть не на шутку уже костерит: Какой там ещё двадцать первый век?! И в ГАИ очередь, и в энергосбыте на дачное подключение, и на въезд и на выезд. Короче, обобщения старается делать, агитация полная пошла. Гомон всё громче.

Ей уже и место сидячее худенький дедуля уступает, чтоб не навыстойку, а та всё не унимается, болезная. Села на стул дыхание переводить, в зале-то жарища, - вроде стало потише. Временно. Тут дядька вступил из хвоста, очередь пивным животом раздвинул:

- Точно, - говорит, - надо революцию устраивать. До того надоела уже эта со всех сторон обжимка, что мочи никакой нету. Везде, - говорит, - обжали. Вроде всё разрешено, что ни пожелай, но чтоб всё это поиметь, такие сплясать надо танцы, - мама не горюй! Подвиги надо! Выдающиеся. Правил насочиняли, что хрен выразишь!

Горячится, в общем, всех требует долой. И народ-то у ему подзуживает, страдает тоже. Особенно в хвосте. Кто в голове стоит, слушать, вроде, слушают, но без лишнего энтузиазму.

И идёт расширение. Уже к нашей дискуссии, вижу, и от других окошек стали интерес проявлять. Масса сопереживает, нервничает! Ощущаю, в общем, что вырывается ситуация: «Спокойно, - говорю, - граждане! Ну его нафиг! Не надо обострять, поскольку лишнее это, не к месту».

- Да как не к месту? А где к месту?- снова пивной заартачился, - я, можеть, всю жизнь на шахте вкалывал, всё надеялся, что мы государству нашему нужны! А оно нам вон какую козу раскорячило, - бегай от окошка к окошку, да ещё в разных местах, торчи перед ними по два дня, суй туда половину своей пенсии! То новые штрафы изобретут, то законы отчебучат, - хоть стой, хоть падай! Долой всех, и всё!

Кипятит массу. А очередь-то моя подходит уже почти: одиннадцать человек тока передо мной осталось. «Всё, - думаю, - пивной под эту бузу по головам к окошку лезть собирается, надо чего – то делать! А то факт без справки останусь, итак нервную дамочку, по мягкости, вперёд пустил». - Знаем мы, - говорю, - ваши революции, тоже не в Африке живём, видали! Опять половину прохожих в распыл пустят, кто слинять не успели, а после начнут ихние деньги делить, на этом и всё!

Тут дамочка с лавки за меня вступилась.

- Верно, - говорит, - я этих революционных ситуаций очень против. У меня свекровь ходила всё по демонстрациям да по стачкам, - думала, что и ей как активному демократу чего отвалится. А революция против коммунистов как закончилась, её не то, что к кормушке поближе, а наоборот, - работа закрылась, её саму на улицу. Да и ещё много кого, кто кастрюлями на улице стучал. Так они с пустыми кастрюлями с этими и остались.

И замолчала. А тише-то не стаёт! Пивной не унимается, агитацию продолжает! И старушка какая-то Одуванчик тоже к нему привербовалась из хвоста. Видать, за одно с ним: на народ всё работают! Бузу выдают, да потихоньку лезут к окошку поближе. Вроде промеждупрочим!

- Я, - вопит старушка, - двадцать два года по лагерям отсидела за вашу свободу, а её у нас снова враги отобрали, чтоб им пусто было! Почему, - кричит, - я должна выкладывать свои кровные, чтоб мне быдло бумажку выдало, что признаёт мою собственную квартиру - моей?! В ней ещё мои деды жили, и лично я в ней персонально родилась!

А гомон громче, весь хвост вокруг бабульки скучковался, поддерживают: «Верно, - кричат, - совсем эта быдла достала, невмоготу уже!». И теснят, сволочи!

- Извиняюсь, - тихонько у девочки в толстых очках спрашиваю, - что это за «Быдла» такая, на которую старушка кивает? Небось, плохое чего?

- А это, - отвечает, - просто-таки означает «скотина». Старое название.

«А, - думаю, - «скотина»? Ну, это ещё ничего обидного совершенно. Меня тёща одно время так звала, как не в духе. Тем более, традиционное старое название». И, в общем-то, не обиделся.

Гляжу, - а пивной живот уже за угол стойки держится своей красной лапой. Раз!, - и фешенебельную даму отжал. Та вопить!

- По какому праву!!! Я уже четыре часа здесь стою, а Вас видом не видывала!! Пустите! Я сейчас мужу звонить буду! И милицию позову!

Да какое там! У бунта нашего абсолютно как один мужик сказал, ни смысла нету, ни пощады.

- Смотри ты, - сзади горланят, - фифа какая!! Мужа она позовёт, - олигарха. Ишь, - цацку за сто тыщ вытащила! У вас квартир полно, дайте народу единственную зарегистрировать!

- Погодите, - говорю, - граждане! Какому народу? Я тоже народ! Мне уже пятеро впереди осталось, и если, опять же, лапы свои незнамо кто тянуть будет к означенному окошку, - к пивному пузу поворачиваюсь, - откушу, как есть! И зубами на него , эдак, - клац!

И, видать, переборщил немного, так сильно народишко отшатнулся. Заменжевался, но, однако довольно-таки скоро в себя пришёл, особенно пивнушник:

- Смотрите, - орёт, - граждане, как трудовой народ опять сатрапы жмут! Мало их, подлецов, наши деды к стенке ставили! Ничего! Раз вам одного разу мало, мы и повторить можем!

И рукава давай закатывать. А лапищи то, - во!

Думаю: «Всё! Не иначе, плакала моя полуторка. И надолго, пока из больницы не выпишут». Да, спасибо, - фешенебельная дамочка вовремя завизжала и толстопузому прямо в самое что ни на есть мясо на руке зубами впилась.

Вижу, - дело налаживается, надо только инициативу не упущать.

- Так его, - кричу, - катай провокатора! Используют вас, граждане, не поддавайтесь!

А сам гляжу, уже одна женщина только передо мной, - та, которую на лавку пускали посидеть. Я её одной рукой в окошко поплотней трамбую, да пытаюсь полу пиджака от напирающих вырвать!

- Не в Африке живём, - кричу, - повидали мы уже таких революционеров! Всё бы на чужое! А если я сам рабочий класс!! Если я сам слесарь-инструментальщик!!! Мне что, всякую шваль вперёд себя пущать?!

Зазевались они, тут я бумажки свои в окошко и кинул. Да в подоконник вцепился как следует.

- Поздно, - говорю, - умойтесь. И голову в проём засунул.

А за спиной – то настоящий бунт!! Чего только ни орут! И «долой» и «быдло», и «даёшь революцию» даже!

Выдали, наконец, справочку мне, что не возражают, мол… Что именно я и есть по ихнему мнению теперь собственник той самой моей сызмальства квартиры. Матушки-и-ии! Теперь всё! Ещё в четыре инстанции, и моя квартира, - уже точно МОЯ!

Повернулся я к толпе, а внутри-то радостно! Засовываю бумажки свои исключительно в карман, да говорю:

- Ну, раз вам так нужна революция, - делайте революцию. Хрен с вами!

И пошёл дальше, - счастливый.