Глава 11. Как в обществе росло правосознание

Поскольку Закон общества Справедливости и Равенства был так устроен, что одна его трактовка приводила к одному результату, а другая – к другому, то все его участники научились понимать, что правды в этой жизни бывает две: выгодная и невыгодная. И даже если чужая правда ничуть не менее логичная и последовательная, это был ещё не повод её признавать. Ибо, как учила жизненная практика, чем больше будешь прислушиваться к чужой правде, тем вернее без единой дольки в конечном итоге и останешься. «У вас воя правда, а у нас своя, и зачем тогда нам ваша, когда у нас своя есть, проверенная, и надёжная, и в последовательности она вашей ничем не уступает? Только вот с вашей она не сходится, и потому, или наша правда будет, или ваша...» – рассуждала типичная барамука, и этим её жизненная философия и ограничивалась. А когда Умеющая Считать до Бесконечности её спрашивала, знает ли она, почему так получается, та отвечала: «Ну зачем об этом думать? Лучше подумать, как побольше отспорить себе долек, или как получше отдохнуть, чтобы собраться с силами для нужных дел!».

Поскольку каждого участника общества сплошь окружали обезьяны, мнение которых по основному вопросу с его мнением не совпадало, ему приходилось очень много спорить, чтобы каждому объяснять, что и кому следует знать. А поскольку несогласие окружающих почему-то всегда было так повёрнуто, что всегда вело к ущемлению его доли, каждого постоянно приходилось ставить на место, объясняя ему, кто он и что он, чтобы не давать им себя обделить. В таком режиме каждому приходилось очень много спорить, чтобы отстоять свои принципы. Принципы же типичной барамуки Общества Справедливости и Равенства состояли из трёх незыблемых положений:

1. Ей должны пять апельсинов.

2. В том, что она недополучает должного, виноваты все, кроме неё.

3. Никто не в праве ей указывать, что ей следует знать и думать.

Чтобы отстоять свои принципы, участнику Общества Справедливости и Равенства приходилось всё время быть на чеку, чтобы не попасться ни на какую провокацию. А потому он в дежурном режиме готов был контратаковать каждый раз, как только подозревалось какое-то несогласие в правовых вопросах. Причём, делать это так, чтобы отбить у потенциального противника желание покушаться на его права – просто так, на всякий случай в качестве профилактики. А потому оправданным считал для этого любые средства – разве могут быть неоправданными те средства, которые использовались для того, чтобы защитить свои права?

Основная же сила барамучьих принципов заключалась в том, что для того, чтобы отстоять именно их, вообще не нужно было никого не в чём убеждать; достаточно было лишь не дать переубедить в них себя самого. Поэтому главным судьёй в отношении правоты в споре у каждой барамуки получалась она сама, а, следовательно, и в вопросе, какие доводы являются правильными, виднее было, конечно, ей самой. В силу всех этих причин со временем каждого всё меньше волновало, что думают по обсуждаемым вопросам несознательные окружающие, а приоритетным становилось то, что думает по этому поводу он сам.

Как учила жизнь в демократической обществе, достаток в апельсинах зачастую зависел от победы в спорах. Поэтому приоритетным для его участников становилось не найти истину, а доказать свою правоту. Поэтому каждый спорщик всегда исходил из того, что он несомненно прав, и заканчивал на том, что он несомненно победил, независимо от того, что по этому поводу думают другие. Иной же подход был признаком неопытности и лоховства. При этом, поскольку с барамуки не общались с высшими классами, специфика спора была у них заточена именно под менталитет их контингента.

Наиболее эффективным разрешением спора у барамуков был мордобой, однако, наиболее правильным его считали далеко не все. По-настоящему веским критерием правоты он считался лишь у тех, у кого был более тяжёлый кулак; те же, кто не могли похвалиться таким достоинством, заявляли, что свою правоту доказывают силой только неправые, а настоящая правда способна сама себя доказать себя сама и без этого. Поэтому мордобой, несмотря на высокую эффективность, убеждал в правоте только победившего; побеждённый же всё равно оставался пи своём мнении, а потому абсолютным критерием правоты назван быть никак не мог.

Те, кто не могли доказывать свою правоту мордобоем, искали более цивилизованные способы установления правоты. Например, часто противника достаточно было просто переорать так, чтобы все услышали именно тебя, а не его, и это считалось вполне явной победой. Альтернативным приёмом так же была продолжительность повторений, где важно было противника сдаться первым, и оставить последнее слово за собой. Ещё более весомым критерием правоты было более остро и язвительно подобрать обзывательства в его адрес так, чтобы все засмеялись над ним, а не над тобой. Самым же весомым критерием правоты одного из участников считалась его поддержка слушателями спора. Получение поддержки кем-либо из присутствующих при ведении спора выставлялось им как подтверждение его правоты, а поддержка большинством – как неопровержимое доказательство. Однако, получивший меньшую поддержку не спешил этого признавать, объявляя, что оппонента поддерживают одни лишь идиоты, а мнение идиотов он слушать не обязан. И тогда его спор с оппонентом перетекал в спор со всеми его поддерживающими, и выяснение поводу того, кто идиот, велось уже с ними со всеми. Других критериев правоты барамуки не знали – этого всего им хватало с избытком.

Чтобы вести спор по барамучьим правилам, нужно было очень хорошо разбираться во всех его тонкостях. Ибо только настоящий профессионал своего дела мог повернуть любой расклад в свою пользу, а для победы в обществе Справедливости и Равенства нужно было быть именно таким. А поскольку истинная барамука всегда была настоящим профессионалом полемики, она всегда знала, какие выводы в каких ситуациях являются правильными.

Если барамуку переорали так, что голос оппонента заглушил её собственный, то это было потому, что у того вся сила в рост голосовых связок ушла, вместо мозгов. Если её побили, то аналогичное выходило по поводу его силы, ну а если его более язвительно высмеяли, то это означало, что окружающие – идиоты, которые не способны заценить настоящий юмор. Мнение же идиотов свидетельствует об идиотизме того, кого они поддерживают. В любом случае это всё как раз и подтверждало то, что истина как раз на её стороне. Если же каким-либо из этих способов в споре доминировал, это оказывалось наглядным подтверждением того, что прав в данном случае именно он. Ибо его способность побеждать говорила о том, что он развивался правильным образом, а правильность его развития указывала на её правоту, ибо правильно развивающийся будет правильно думать, и потому его победа это дело очень удачно символизирует.

В таком режиме барамука могла иметь за собой огромное количество проведённых споров, в которых не терпела ни одного поражения (по крайней мере такого, которое бы она признавала за собой сама). Единственная проблема была только в том, что побеждённый противник не хотел признавать своё поражение, а, следовательно, и не собирался изменять своё поведение, а без этого толк от победы был сугубо символический. Но поскольку самые главные барамучьи принципы получалось отстоять и без этого, то всё остальное оставалось на втором плане. Победа же в самом главном ещё раз свидетельствовала о том, что настоящая правда будет оставаться правдой даже и без того, чтобы её соизволили понимать заблуждающиеся.

Понимание своей победы для барамук само по себе было в споре очень важным ещё и потому, что это помогало ему сохранить самоуважение в условиях неравенства и несправедливости, уничижающих её чувство собственного достоинства, для поддержания которого так не хватало апельсиновых долек. Лучше же всего подтверждало своё превосходство над оппонентом способность наперёд знать всё то, что он скажет, исходя из своего барамучьего понимания. Способность же угадывать, что собирается сказать оппонент, у барамук была просто фантастической. А когда барамука предвидела ответ оппонента, она сразу переходила сразу к выводам, что она о нём думает, и эта способность экономить время снова указывала на её превосходство.

Однажды у одной барамуки состоялся спор с Умеющей Считать до Бесконечности. Та сказала:

– Начинать решать проблемы надо с того, чтобы не допускать к голосованию за закон таких, как вы, которые не умеют правильно считать!

– Идиотка! – сразу закричал эта. – Иди пониматику учи!

Умеющей Считать до Бесконечности было непонятно, где именно утерялось взаимопонимание и с какого места нужно его выстраивать, но она попробовала так:

– Ну зачем же мне идти куда что-то учить, когда передо мной такой прекрасный учитель, который может мне всё лучше всех объяснить. Ты только поясни мне свой ход мыслей поподробнее, а то я что-то не догоняю!

– Как маленькой, что ли? – самодовольно усмехнулась барамука, – Хорошо, слушай и внимай: идиотка ты потому, что несёшь бред, а бредовые твои заявления потому, что если таких, как ты слушать, так я вообще ни дольки не получу!

– А как ты определила, что ничего не получишь. Если будешь меня слушать?

– Да элементарно! Чего я получу-то, если все апельсины растоптаны будут? А ты же предлагаешь именно это?

– А из чего для тебя следует, что я предлагаю именно это?

– Ну как из чего? Ты же хочешь массовый мордобой?

– Чего-чего по-твоему я хочу?

– Ну ведь если взаимопонимания не может быть, то будет мордобой – это же ежу понятно! А ты говоришь вещи абсолютно непонятные, а значит и взаимопониманию не быть!

– А что непонятного в моих словах?

– Ну ведь они же нелогичны!

– В чём нелогичность?

– Ну ты же говоришь, что зубристика учит неправильно! Это же бред, которого не может быть!

– А чем для тебя доказывается невозможность этого?

– Ну как чем? Это же просто немыслимо! Да ты любого спроси – он тебе скажет, что это немыслимо! Какие ещё доказательства нужны?

– То есть по-твоему все не могут ошибаться?

– Ну конечно, а как ещё? Или ты думаешь, что мы все идиоты, а ты одна - умная? Это самый большой бред, какой я слышала!

– Ну тогда объясни, почему они не могут ошибаться, если умеют считать не лучше твоего, а ты считать не умеешь?

– Почему это я не умею? Я ещё как умею!

– Ну давай, посчитай до десяти!

– Раз – два – три – э-э-э-... да причём тут вообще счёт до десяти!?

– Всё? Тогда как же мне тебе объяснить, если ты считать не умеешь? Ну ничего, следи за моими руками! – сказала Умеющая Считать, и на пальцах показала, как делится десять на десять, – Так что, если есть возражения, говори, а если нет, то объясни, как могло получиться, что если вы все не можете ошибаться, то вы все скопом проголосовали за то, чтобы десять поделить на десять будет пять?

–...

– Чего молчишь то? Не знаешь ты сама – зови того, кто знает. Любого – кто-то же должен знать. Вы же все ошибаться не можете?

–...

– Ну тогда с чего ты взяла, что вы все не можете ошибаться?

– Не знаю!

– Тогда чем ты обоснуешь то, что из моих слов следуют нелогичные вещи?

– Ну хорошо, не могу, а к чему ты это всё?

– К тому, что ты должна сначала научиться отвечать за то, что говоришь и делаешь, а потом идти голосовать за законы, которые всех к чему-то обязывают!

Однако накопленный жизнью опыт ведения споров для барамуки не прошёл даром:

– Иди ты куда подальше с твоей логичностью! – выдала она, – я твоего брата знаю. Таких, как ты, послушаешь, так вообще без всего останешься! Вы складно всё заливаете, а на поверку каждый раз выходит всё совсем по-другому. Я свою правду для себя нашла, и я с ней спокойна, что в конец обделённой не буду. А с твоей ещё не известно, что выйдет! Может, с тобой я без толку мозг напрягать буду, а потом окажется, что это всё обман опять? Вот поэтому я тебе ничего не должна! – сказала барамука, и отвернулась, заткнув уши пальцами.

Так барамука победила в споре и отстояла свои демократические права.

Продолжение следует...