Кому нужна свобода слова?

Защитники культа личности часто предъявляют мне, что я слишком сильно упираюсь в свободу слова, а толку от неё, мол, никакого: сейчас власть обирает людей, а люди только беспомощно только возмущаются могут, а сделать ничего не сделают. Таким оппонентам я всегда говорю, что такие доводы они сами могут приводить только потому, что какие-то остатки этой свободы ещё есть, а если бы её не было, то они бы молчали себе в тряпочку. И знать о том, что власть людей обирает, а тем более возмущаться по поводу этого они опять-таки могут только благодаря тому, что у кого-то есть свобода об этом писать, благодаря чему они об этом могут прочитать. А если бы этого не было, то и не было бы у них никаких возмущений, потому, что об этом писали бы так, что кругом тишь да гладь, и всё время светит солнце, а если и есть какие-то проблемы, то в них виноваты какие угодно враги, только не власть. И о том, насколько масштабно их обирают, они бы тоже не знали, как и полагается живущим в тоталитарном режиме, в котором свобода слова отсутствует. Так что если им не нравится это знать, то зачем же они пользуются этим знанием? Забыли и похоронили, и не надо ничего говорить, как не говорят в тоталитарном режиме, а если уж говорите, то извольте уважать то, благодаря чему можете раскрывать рот. Не надо пилить сук, на котором сидите – это дискредитирующе выглядит со стороны.

К сожалению, некоторым моим оппонентам такие доводы, как об стенку горох. Они любят «сильную власть», а понятие таковой у них начинается с запрета критики в её адрес. А далее у них каким-то образом оказывается, что отсутствие критики говорит об отсутствии причин для критики, а не об отсутствии возможности для неё. Типичная манера таких людей: ругать современные проблемы, которые они видят благодаря свободе слова, и говорить: «А вот при Сталине такого не было!».

Да, действительно, при Сталине много чего не было. Не было капитализма, где всё, что приходиться потреблять, либо не настоящее, либо очень дорогое, либо не настоящее и дорогое сразу. Было по-другому: приходила власть с силовиками и забирала мешки с зерном, и был голодомор, и много других проблем. Но только у сторонников «сильной власти» на этот счёт свои объяснения: у одних это всё враньё, у других это почему-то не считается, у третьих пострадавшие сами виноваты, и все дружно клонят к тому, что хватит уже про это, и давай вообще «забыли и закрыли», и скорее снова про то, как сейчас плохо и как хорошо было раньше.

В наше время осталось совсем мало людей, которые хоть как-то застали тот период, и могут что-то рассказать о том, что видели своими глазами. И одни из них рассказывают, что было такое, что приходили, и отбирали, и что голодали. А другие клянутся, что всю жизнь жили хорошо, и что никакого страха не знали, и всю жизнь им светило солнце. И что всё плохое, что рассказывают о том времени – наглая брехня. Вот и возникает вопрос: кого же слушать? А каждый слушает, кого ему нравится. Вот какая кому версия нравится, той он и верит, а от другой отворачивается. И основания вроде как есть: вот же живые свидетели обратного! Вот только лично мне интересно, а как же так может получаться, что разные люди рассказывают разное, как будто в параллельных мирах жили, и какие у них могут быть к тому мотивации?

Если допустить, что те, кто про голодомор рассказывают, всё же не врут, то как же получается, что, пройдя через такое время, кто-то может рассказывать, что им всю жизнь светило солнце? Для этого надо быть либо людьми, которым отформатировали память, либо не иметь совести, либо просто быть наглухо дезинформированными пропагандистской машиной, и просто не знать о том, что кому-то плохо. И тогда уже никаких нареканий ни на память, ни на совесть. Только тогда только мнение таких людей не состоятельно, пока они не внесут в него соответствующие корректировки, и только после этого их рассказы о былом будут чего-то стоить. Но вот с этими корректировками и начинается самое интересное.

При Сталине был культ личности. И культ личности был такой, что в адрес этой личности не допускалась не то, что критика, а даже и подозрение в критике. Я ни от одного любителя приводить документы не могу добиться ни одного документального свидетельства, чтобы с того момента, как Сталин прочно встал у власти, кто-то позволял себе публично заявлять, что он в чём-то виноват напрямую или хотя бы как-то косвенно. А это значит, что у любого, кто решился бы на такое, были бы такие проблемы, что никто не решался. А теперь давайте подумаем: как бы себя повели люди в условиях, где никаким боком нельзя было осуждать культ личности, если бы вдруг узнали, что в системе, где их заставляют петь, как хорошо они живут, вдруг оказывается, что не везде хорошо, а кое-где так плохо, как вообще мало где бывает? Пришлось бы отреагировать «Так вот он какой на самом деле наш великий хозяин? Только говорить заставляет, что при нём везде хорошо, а на самом деле-то при нём получается плохо?». Но только каждый понимал бы, что за такую реакцию его сразу хвать, и на допрос. Тогда мог бы быть другой вариант реакции: «Виноват не великий хозяин, а те ишаки, что под ним – это всё они натупили, и его подставили!». Но и этот вариант то же не гарантия: «Если великий хозяин не смог на эти места найти никого лучше этих ишаков, то что же в нём тогда такого великого и хозяйского? Он такой же бесхозяйственный, как и большинство других людей, а значит, ошибались и мы, что его так боготворили…», и за это сразу тоже могут хвать, и на допрос. И даже за подозрение на это тоже, вполне возможно, туда же. Тогда третий вариант: «Это заговор! И заговор такой страшный, что даже такому великому хозяину с ним не справиться! Кругом одни предатели и враги, и они только и думают, как устроить очередную диверсию! И с ними надо бороться, их надо искать, и их надо найти, и не сдаваться, и не останавливаться, пока не переловим и не изведём их всех до последнего!». И вот для тех, кому по душе пришёлся бы такой выход из положения, очень хорошо пошли бы всякие версии про врагов народа. И таких не надо даже убеждать, они сами готовы с радостью в них поверить – ты им только скорми что-то подобротнее состряпанное на эту тему, и они проглотят, не разжёвывая, и ещё оближутся. Это такой контингент, которые всю жизненную правду ищут для себя не там, где требует совесть, а там, где им удобно. Называется приспособленцы. Так вот весь фокус сталинского (и ему подобных) режимов в том, что выживать в нём могли именно такие, и те, кто в них превращаются. А первый и второй варианты – в лагеря.

Сочетание беспринципной изворотливости и принципиального фанатизма придаёт общению с такими людьми свой специфический колорит, в котором они, с одной стороны, такие беспомощные по существу что-то возразить приведённым доводам, а с другой им этот факт, как с гуся вода, и они всё время на тебя кидаются с громкими обвинениями. И с жаром пытаются их затолкать в твою голову то, что в своё время заталкивали им, и искреннее удивляются тому, почему ты не хочешь так же слепо и без вопросов это всё принять, как это в своё время делали они.

Теперь мы знаем, откуда берётся порода «Я от своих предков о Сталине слова плохого не слышал!». Эту породу целенаправленно выводили, а остальные изводили. Поэтому ничего необъяснимого в противоречивых показаниях свидетелей того времени нет – каждый рассказывает о той реальности, которую он выбрал.

Был, правда, ещё и четвёртый вариант, который заключался в компромиссе между «Первый вариант мне не нравится, потому, что это конец. Второй вариант тоже конец. А если я приму третий вариант, то я изворотливый бесхребетный приспособленец. Поэтому я не хочу ни одного из них, а поскольку других я не вижу, то я вообще ничего не хочу, и не надо мне ничего рассказывать – ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не знаю, и никому ничего не скажу…». И в таком режиме ему удавалось как-то лавировать и выживать.

На таких не стоит рассчитывать, что среди них правда начнёт распространяться, как огонь от брошенной спички в лужу масла. Масса таких людей для правды, как для горящей спички лужа воды. И вот такие выживали наряду с третьим вариантом, потому, что они всю жизнь молчали, и они всю жизнь привыкали прятать голову в песок, как страус, от страшной правды и своей совести даже иногда где-то тоже. И под старость менять привычки никто не будет, и вряд ли вы у них много узнаете, и они никуда не вылезут, и не начнут ничего рассказывать о том, как им стыдно всю жизнь было молчать, а говорить правду храбрости не хватало. А вот те, кто встали на путь неправды, будут активно доказывать, как хорошо они жили, и как трудились во славу великого хозяина, и как ни у кого из них не было никаких проблем, кроме тех, кто был против, и сам был мол, виноват. Потому, что кто всю жизнь привык врать самому себе, тот и другим будет врать с полной уверенностью, что он прав. И такие никак не реагируют на доводы, потому, что отвечать нечего, но толкают своё, и слышат только себя, как терев на току.

Так что, выбирайте, кого слушать: тех, чьи семьи прессовали, или тех, кто приспособился. Последних осталось больше, и своих потомков они воспитывали в соответствии со всеми особенностями своей породы. Они вас научат, как превратиться в того, от которого все разумные доводы отлетают, как от стенки горох.