Возможно, всё дело в статистике. Она всё возвращает на свои места вопреки тому, как бы кому не хотелось бы как освещать дело в выгодном для себя свете. Человека можно сбить с толку отдельно надёрганными фактами, но, если он знает общую статистку, общее отношение к делу выровняется.
Статистика ВОВ в нашем современном обществе представлена следующими числами: 14 млн., 20, 25-27, и в 42 млн. человеческих потерь (каждый верит, во что ему больше нравится). Как по мне, так все цифры достаточно печальные, но статистически вероятно, что по краям этого ряда стоят деятели, изо всех сил старающиеся всеми правдами и неправдами притянуть значения к нужным себе положениям. Одним нужно как можно меньше, другим как можно больше. Так что, если искать правду, то больше вероятности найти её где-то ближе к середине (это моё личное мнение, я его никому не навязываю).
Вики называет цифру в 26 млн. (это та цифра, в которой гражданских потерь получается больше, чем военных). Более беспристрастных источников информации я не знаю, так что буду отталкиваться от неё. Если есть основания доверять больше другим источникам – я слушаю.
Начнём разбор статистики с того, что различие между гражданскими и боевыми потерями слишком условно. Если враг убил солдата, это боевые потери. Если враг убил рабочего, это гражданские. Но если враг убил военного, на его место набирается новый из гражданских, а если не из кого будет набирать (т.к. никого не останется), то война будет проиграна с таким же результатом, как если бы их набрали, и поубивали в бою.
Если враг убил солдата, то на его место идёт рабочий, а на место рабочего тот, кто не может воевать, но у станка постоять ещё как-то может. Если враг убил того, кто должен идти на место рабочего, то рабочий не всегда сможет пойти на фронт, потому, что кто-то всё равно должен стоять у станка.
Если враг убил 14-летнего пацана, который года через три уже мог бы быть мобилизован в армию, это в может быть подобно отсроченному убийству солдата. Если убил врача, это могут быть потери, эквивалентные потере сразу нескольких солдат. Убийство талантливого инженера может стоить стране ещё больше. Только уничтожение самых недееспособных и немощных не несёт прямого ослабления боеспособности системы. Назовём это различием между стратегическими и нестратегическими потерями.
Уничтожая гражданское население, враг может увеличивать своё преимущество, а последнее использовать для развития стратегической инициативы. Это часть стратегии, запрещённой правилами ведения войны, но нарушения на то и нарушения, чтобы нарушающий получал преимущество. И поскольку немцы были всегда народом рациональным, то, раз уж пустились во все тяжкие, тут свою выгоду они, я думаю, не упускали.
Если враг использует грязные методы ведения войны, но его всё равно побеждают, то позор ему вдвойне, что всё равно проиграл и никакие его уловки не помогли, и слава тем, кто одолел его вопреки всему. Но ежели, столкнувшись с таким врагом, так получится, что сама страна не смогла должным образом защитить своих гражданских, или (не дай бог) где-то амортизировала на них ситуацию, заботясь о сохранении своих стратегических позиций в ущерб спасению стратегически невостребованного населения, то тогда народ её может понести таких потерь, которых никакие парады потом не обезболят. И тогда можно будит сколько угодно потом бить себя в грудь, и говорить, как решительно били врага, но обратной стороной медали будет такая статистика горя и страданий, и такого непонимания стоящего за этим отношения к людям, которая может в соотношении боевых потерь может быть просто не видна.
Теперь о непосредственно боевых потерях. Начнём с того, что статистика – это не просто набор числовых данных, полученных в результате обобщения всех подсчётов. Это ещё и закономерность процессов, по которым получаются эти числа. Как работают эти закономерности? Представьте условную модель боя, где в чистом поле сходятся два строя стрелков, где в одном пятьдесят стрелков, а в другом сто. Подготовка и вооружение одинаковые, вероятность поражения противника стопроцентная, цели распределены. Происходит обмен залпами, эти пятьдесят у тех ста убьют половину, а те у этих – всех. Получается статистика потерь как раз со счётом 50:50. Но если они не подойдут друг к другу на расстояние стопроцентного попадания, а начнут стрелять с такого, где вероятность поражения один к двум, то после обмена залпами от тех ста останется где-то так примерно семьдесят пять, а те этих пятьдесят положат всех. Получится статистика: 50:25. А если вероятность поражения будет один к пяти, то бой пройдёт в несколько залпов. Будет 100/50, 90/30, 84/12, 81/0… Т.е. естественный счёт потерь для данной ситуации будет где-то 50:18. И чем ниже вероятность поражения, тем драматичней исход.
Счёт 50:18 может показаться на первый взгляд вопиющим неумением воевать, а на самом деле это будет обычным раскладом дел, типичным для данной ситуации. И проиграть для тех пятидесяти в такой ситуации со счётом 50:30 будет героизмом, а вот победить для тех ста со счётом 50:50 будет неумением воевать. Неорганизованностью, циничной небрежностью, а в каком-то смысле может даже и «заваливанием трупами».
Если кидать своих бойцов в бой разрозненными группами, то общее численное преимущество может свестись и к нулю, а может даже и уйти в минус. Поэтому все полководцы во все времена стараются стянуть как можно больше сил для единого удара, и разбивать врага по частям, не дожидаясь, когда он соберёт силы. Умение пользоваться своим численным превосходством самый простой и первый пункт стратегии войны.
Ещё есть уровень подготовки, качество вооружения, стабильность снабжения, утомлённость бойцов, талант командиров, погодные условия, в конечном итоге, фактор удачи, ну, и конечно же, героизм бойцов, который в итоге может переломить самым неожиданным образом ход сражения в другую сторону. Но все эти факторы множатся друг на друга, и фактор количества нигде не отменяется.
Если кому-то не будет хватать оружия или подготовки при том, что в количестве бойцов и так враг имеет преимущество, эти факторы перемножаются и исход получится ещё драматичнее. Если бойцы видят, что побеждают, они с большей вероятностью воспрянут духом, и станут сражаться ещё лучше, а если чувствуют, что проигрывают, могут впасть в уныние. Чем удручающе поражения, тем сильнее желание опустить руки. Чем сильнее уныние, тем больше преимущества у врага. Перебои со снабжением – плохо, бегство с поля боя ещё хуже – враг захватывает трофеи. Лишние потери отдельно плохо: на смену опытным приходят новые неопытные. И опять повышенная вероятность поражения, опять опасность уныния. Это всё разные узлы одной общей паутины взаимосвязей.
Если при бое сто на сто у одной стороны десять не захотели сражаться, и пошли сразу сдаваться врагу, а ещё десять дезертировали, и десять драпанули с поля боя, то другой надо просто использовать своё преимущество, чтобы морально надавить на эту, чтобы в ней нашлись ещё другие желающие дать дёру, и дальше будет, чем дальше, тем легче.
Ещё есть изначальные условия, заданные демократически-географическими характеристиками. Если у тебя больше территории, значит, больше ресурсов для производственного сырья. Если больше населения, значит, больше мобилизационный ресурс. Больше тружеников в тылу и дольше время до того момента, когда начнёшь призывать на фронт не кондицию кадров. Выше производственные возможности. Больше возможностей организовать сильную экономику, больше возможностей организовать лучшую подготовку специалистов. Шире возможности у твоих конструкторов придумать лучшую модель техники с расчётом на экономику, которая её потянет. Больше даже вероятность того, что среди более многочисленного народа найдутся талантливые специалисты своего дела. Это всё бонусы, которые работают по тому же принципу и в совокупности со всеми остальными факторами, только на своём уровне. И более умелый руководитель сумеет перемножить их так, чтобы получить наиболее высокую общую производную, чем менее умелый.
Теперь давайте перейдём ближе к реальности, и посмотрим, что было на тихоокеанском фронте. США – Япония: население 131 млн. против 71., мобилизовано 16 млн против 9, и потери 1:5 в пользу США. В чём можно увидеть редкую удачу, пятикратный уровень героизма, или просто естественное для такого расклада явление, называющееся «грамотно задавили массой». Лично я склоняюсь больше к последнему, а читателю оставляю выбирать версию себе по вкусу.
Теперь посмотрим, что у нас было на восточном фронте. Самом основном театре военных действий, самом многострадальном, и самом важном всего нашего (и не только) народа. Население СССР 195 млн. против 90 млн. Германии, и под ружьё было поставлено 34 млн., и 17 млн., соответственно. Это основные фигурирующие стороны, разделившие между собой большую часть нагрузки противостояния; остальные делили меж собой второстепенные роли.
Выжав из себя всё от подростков до пенсионеров, Германия остановилась, обессилившая и обескровленная, не в состоянии дальше выполнять приказы своего главнокомандующего. А по мере приближения развязки её бывшие союзники один за другим откалывались от неё и обращали своё оружие против неё.
Изначально общая численность Германии вместе со всеми союзниками и всеми оккупированными территориями моими оппонентами называется в 271 млн. чел.. Но следует учитывать, что числиться союзником и воевать в полную силу не одно и то же, а с порабощёнными народами ещё сложнее. Их можно заставить работать на заводах, и высвободить своих рабочих для фронта, но их нельзя вооружить и отправить воевать за себя. А солдаты отличаются от рабочих тем, что рабочий ходит на завод, и может ходить годами, а солдат убивают (средняя продолжительность жизни на фронте от одного дня до пары месяцев), и на смену им требуются новые. И потому число 271 до определённого момента работает, как 271, а дальше всё в узкое горлышко упирается и встаёт. И так же, чтобы заставлять захваченные страны работать, надо ещё отрядить свои силы и расквартировать их там, чтобы удерживать ситуацию под контролем. Так что число 271 заявить можно, но сильно заигрываться с ним не стоит, и смотреть в первую очередь надо на то число солдат, которое непосредственно смогло прийти воевать на стороне врагов.
И кстати, не все союзники Германии кинулись в бой сразу вместе с ней, а присоединились только тогда, когда стало видно, какими темпами она рвёт вперёд (это так, в качестве пищи для размышлений тем, кто кричит, что как нам повезло, что мы воевали под руководством того, кто это допустил). Если бы изначального прорыва не было, многих из этих дополнений к вермахту могло бы просто не быть. Со всем отражением этого в статистике.
Внимание: вопрос: сколько с Германией смогло прийти – половина-то хоть от численности её войск было? Вот, то-то и оно. А споры о соотношении потерь идут в диапазоне от одного к одному до одного нескольким в пользу врагов. Не от меньше одного до больше одного, а от одного и выше. И если со всеми притягиваниями за уши и записыванием во вражеские потери всего, что только можно записать, вплоть до коллаборационистов, которых враг перетащил на свою сторону, получается (допустим) 1:1, то где же здесь при таком изначальном раскладе умение воевать так, чтобы этим гордиться?
Так вот есть у меня версия, что, сопоставляя имеющуюся статистику и анализируя её с учётом выше описанных моментов, даже с очень большим допуском на погрешность наиболее вероятным получается расклад, что за среднестатистическими действиями нашего командования стояла такая среднестатистическая неумелость / неорганизованность / небрежность / безответственность, что среднестатистический очевидец должен был столько всего видеть, пережить, и передумать, что у него после этого должно было сформироваться такое к этому общее отношение, что долгое время праздновать такую победу как-то не очень шло именно поэтому. А когда прошло двадцать лет, статистка поменялась. Выросло новое поколение людей, которое знало о ВОВ то, чему их учили в школе. А количество тех, которые строили своё мнение на том, что непосредственно видели, на поколение сократилось. И с учётом новых реалий холодной войны, где информационный фронт вышел на первый план, этот день начали праздновать вовсю. Но только с амортизирующей поправкой, что это праздник со слезами на глазах. А по мере того, как количество глаз, которым есть, по воспоминаниям чего лить слёзы, уменьшаться, постепенно брать курс на «Меньше слёз, больше гордости!». Развал СССР этот процесс определённым образом выбил из колеи, но постепенно всё подтягивается на круги своя.
А лично моё отношение к делу таково, что если кто-то считает правильным гордиться тем, что победили вопреки тому состоянию, в какое ввела ситуацию сталинская система, то я его поддержу. Но если кто хочет гордиться тем, что только так и надо было, и по-другому никак, и что ничего другого нам не нужно, то это без меня.
Оценили 2 человека
6 кармы