Что означает слово быдло?

1. Об остроте и тупости

    Все живущие по праву сильного уважают силу. Но одни из них умеют уважать не только силу, а другие только силу уважать и могут. А чего они не уважают, того они, значит, и не понимают, а значит, только силу, получается, и понимают, со всеми вытекающими из этого особенностями. Первые – как древний Рим, который умел не только захватывать и порабощать, но и создавать какое-то культурное наследие. Вторые – как варвары, которые ничего после своих свершений, кроме пепелищ, оставить не могут.

Соотношение возможностей закономерно. Когда Рим на высоте, когда он на пике своего могущества, с его боевыми машинами, с его продвинутой тактикой, с его закалёнными построениями, первобытным ордам варваров об него только разбиваться. Но вот если он спивается, если разлагается и деградирует, если оборона его прогнила, то тут они сразу и появляются, и заявляют, что его время кончилось, и началось их время.

Когда варвары своего дождались, некоторые племена с особым пристрастием расправлялись с его статуями. Зачем оно было надо – дело в том, что помимо всего прочего, есть такая порода людей, которые этого всего не понимают. И всего того, чего они не понимают, они не любят, а мимо всего того, чего не любят, они спокойно пройти не могут – им обязательно нужно это осквернить, повалить и растоптать. Сверх того, когда эта порода чего-то не понимает, она не понимает и тех, кто это понимает и ценит, и совсем не хочет, чтобы ценителям осталось, что ценить, чтобы те всё своё уважение отдали создателям этого вместо того, чтобы приберечь его для них, победителей. Поэтому им надо наложить свою волю на ход событий, и принудительно лишить тех возможности сказать, что побеждённые могли что-то такое, чего эти не понимают, не любят, и… не умеют создавать.

Почему так получается, что в здоровом состоянии Рим при прочих равных сильнее варваров? Потому, что у Рима помимо силы есть тонкости тактики, тонкости инженерного ума, и прочие нюансы, а у варваров только сила. И всякое решение вопроса силой, как бодание: кто кого перебодает, тот своё и возьмёт, но есть фактор остроты – у кого острее рога, тот противнику при прочих равных более глубокие раны и нанесёт. И вот кто чётче умеет фокусировать удары, кто лучше постиг тонкости тактики, кто расставил своих воинов так, чтобы самые опытные вступили в бой в решающий момент, у чьих инженеров более утончённый ум, у того рога и острее. А чьё оружие острее, у того и преимущество. И знание тонкостей получается – одна из форм остроты. Ну а что касается культуры, то напрямую произведения искусства армии сил-то может, и не особо добавляют. Но они развивают тягу ко всему возвышенному и утончённому. И они могут вдохновить инженера на более высокий полёт мысли. Вдохновить оратора подобрать более точные слова. Да и просто помочь уму полководца отдохнуть, чтобы собраться с силами и с мыслями для кого-то решения, требующего в свой момент предельной концентрации. Так что все это отдалённые детали общей системы, которая утирает сопли всем ограниченным в понимании возвышенного и утончённого, знают они это или нет и уважают или нет.

Потому и не дадут просто так в цивилизованном обществе набыченному качку бить морду интеллигентному ботану. А вот в варварском им есть, где разгуляться. Вот только одна проблема: само общество ограничено в возможностях. Если общество делает ставку на грубую силу, то оно в конечном итоге проиграет более развивающимся противникам и уйдёт со сцены. Ну или станет основным поставщиком расходной силы у более развитых обществ в их бодании между собой. Без острого оружия серьёзные битвы не выиграть, а, чтобы эволюционировать, нужно уметь в некоторых местах утончённо мыслить. Впрочем, всегда есть контингент, который тонкостей не любит.

Вообще, когда люди живут по принципу «кто сильнее, тот и прав», то идёт это обычно оттуда, что того, что им надо от жизни, иными методами и не взять, но есть внутри этого две породы, подходы к делу у которых в некоторых моментах практически противоположные. И теми и другими движет гордыня, но гордыня бывает острая и тупая. Острая гордыня выглядит так: «Я потенциально сильнее других. И я могу себя заставить работать над собой лучше, чем они себя. Я буду развиваться, прокачивая своё тело и разум, пока не стану сильнее их всех, и смогу всех подмять под себя. И вот в предвкушении этого упоения я и возьму силу для своего движения к намеченной цели. А остальные пусть сидят отдыхают…». Тупая гордыня устроена иначе: «Мне не надо работать над собой, потому, что я и так лучше всех. А если кто-то так не считает, то это потому, что он дурак и ничего не понимает. И все объяснения всему происходящему лежат только в этом направлении. А если кто-то достиг того, чего я не достиг, то это потому, что мне оно и не нужно, а так бы я его догнал и перегнал, конечно…». И сидит отдыхает, занимаясь самолюбованием.

Острая гордыня может рассуждать так: «Если я тебя не понял, значит, возможно, я глупее тебя. Значит, нужно повнимательнее подумать, чего я мог не учитывать, чтобы ни в коем случае не упустить чего-то, из-за чего я могу проиграть. Потому, что я должен побеждать (я для этого рождён), и я не могу позволить себе проиграть, и именно тем я и лучше других, что не позволю себе ошибиться там, где они могут…». Тупая гордыня будет рассуждать только в одном направлении: «Если я тебя не понял, то ты дурак, и без вариантов. А если я тебя не понимаю, то не уважаю. А если не уважаю, то не боюсь. А если не боюсь, то вперёд в бой без лишних разговоров. Ва-а-а!!!»

Острая гордыня идёт от самоподстёгивания, тупая от самополгаживания. Кто занимается только самолюбованием, простаивает на месте. И если столкнётся, допустим (условно говоря), орда варваров где-то впервые с римскими легионами – у неё есть два варианта: рассуждать «Нам непонятны ваши манёвры, нам непонятны ваши построения, нам непонятно, что за машины вы там на край поля выкатили – надо на всякий случай с вами быть поосторожнее, а то ведь неспроста вы, наверное, это всё делаете…», или «Если вы подходите к бою не так, как мы привыкли понимать, значит, вы ничего не понимаете – ну сейчас мы вам покажем, как надо!», и вперёд всей толпой именно в том порядке, при каком вражескому расчёту по ней удобнее всего и отработать.

Тупая гордыня на то и тупая, чтобы переть по жизни со своим «Я не хочу умнеть малой ценой. Я хочу заплатить как можно больше. Хочу получить по рогам как можно больнее – и только тогда поумнеть». Что поделать – за всё приходится чем-то платить, и за самую дешёвую гордыню закономерно платить приходится в определённых моментах дороже.

2. О некоторых особенностях бычки

    Есть такие существа в этом мире, которые очень любят бодаться. Бодаются, кто как умеет: в прямом смысле, в переносном; рогами, лбами, кулаками, шиповками, битами, хулиганскими выходками, оскорблениями, угрозами, неучтивыми предъявлениями, ультимативными требованиями, полемикой, судебными исками, акциями протеста, военными операциями – всем, что только у кого есть в арсенале. Бодаются там, где вопрос можно решить по-другому. И где им говорят, «Подожди, давай поговорим. Ты не прав, и я тебе объясню, почему, ты только послушай…», а они встают в позу: «А я не хочу говорить. Мне это не интересно. И я не понимаю, зачем это надо. Я хочу бодаться. И вот кто кого перепрёт, тому пусть и будет ему счастье. И вот это я понимаю, и вот этого я хочу. А остального я не понимаю и понимать не хочу...». И прёт с такой позиции, которую только такими методами обосновать и можно. Называется это явление бычка.

Стремление пободаться может идти от желания померяться силами, размяться, потренироваться, удовлетворить потребность в противостоянии, а может просто и от неспособности доказать свою правоту в каком-то вопросе иными способами. При этом, далеко не всегда быкующий понимает это в формате «я знаю, что я не прав, но просто отступаться не хочу, поэтому только так действовать и остаётся»; он зачастую считает себя правым, и видит в таком подходе просто отсутствие выбора. Просто с того ракурса, откуда он смотрит, всё выглядит совсем по-другому.

Например, если набыченный качок с шеей толще головы и амбициями шире интеллекта быкует на интеллигентного ботана (а ботан по жизни разбирается в чём-то, чего качок не понимает), то для качка это означает дилемму, что, либо он глупее ботана, либо данная тема – ерунда. А поскольку тему он не понимает, то и оснований считать себя глупее как бы нет. Но если интеллигент разбирается в чём-то, что считает важным, то, наверняка, считает себя умнее. И даже если он этого не говорит, то, наверное, так думает, и своей деятельностью он это всё равно так или иначе показывает. А поскольку тема, в которой он разбирается, вроде как ерунда, то получается, что тот раздражает набыченного пустым высокомерием и оскорбляет необоснованным презрением. Именно это то бычаре и не нравится, а отсюда уже и мотивация настучать по этой голове, в которой интеллигент носит всё то, что этот хочет из неё выбить.

В понимании быкующего это не означает «А, ты умнее меня – я по этому поводу психую!»; это означает «Я умнее тебя, а если ты этого не понимаешь, тебе нужен урок!». И называется эта позиция на его языке «А вот не нравишься ты мне!», что без лишних пояснений должно быть понятным всем ему подобным. А те, кому такое непонятно, для него тоже окажутся непонятными, а соответственно, кандидатами в «не нравитесь». И в этом основная суть набыченных: им нужно не разбирать состоятельность доводов, а доминировать своей сущностью над сущностью противника. И в этом противостоянии им сначала надо вытеснить своими правилами чужие правила, а потом уже на основе своих правил победить.

Не всегда у любителей пободаться стремление перепереть оппонента сводится и к одному мордобою. Иногда оно принимает совершенно иные формы противостояния. Например, если кто-то закаливается, и практикует регулярное стояние босяком на снегу, а кто-то любит ещё более регулярно стоять-курить и обязательно сплёвывать после каждой затяжки, то если деятельность первого попадёт в поле зрения вторых, они обязательно придут потом на то место, покурят-поплюют, и накидают бычков. Места может быть сколько угодно много, но вот им надо обязательно в то место. Зачем – а затем, что «…а ты чего хочешь нам показать то? Что ты такой чистый эльф, а мы такие грязные орки, да? Мы тебя не трогали, а ты нам такое оскорбление бросаешь – нам это не нравится!»

«Да ничего я не хочу показать, – сказал бы закаливающийся, – я просто делаю свои дела и вам не мешаю делать свои. И я не обязан бегать туда, где вам меня не видно, так же как вы не бегаете туда, где мне ваши дела не видно. И если вам нравится стоять-курить – пожалуйста, делайте в своём углу, что считаете нужным, а я в своём буду своё делать, какие проблемы-то? Хотите тоже закаляться – пожалуйста. Я что, вам мешаю что ли? Нужны будут советы, спрашивайте – безвозмездно поделюсь опытом. Чего ещё надо-то?». Но нет, оппонентам не нужен делёж опытом, им не нужно закаливаться – стоять курить куда приятнее, чем пятки к холодному снегу прикладывать. Но вот когда они не могут себя заставить, а кто-то может, это уже немножко неприятно. Так что в следующий раз закаливающийся на новое место пойдёт, но куда бы он не пошёл, они и туда придут, и повторят то же самое.

Где перевес в силе на их стороне, будут делать в наглую; где нет, там исподтишка, но делать обязательно будут. Потому, что это такая политика. И такая акция протеста. И зачастую осознанно предпочитаемая мордобою, потому, что так они были бы слишком явно неправыми (ты их не трогал, а они на тебя полезли), а так неправым у них будешь ты, если к ним полезешь (снег не твой – где хотим, там и курим). Всё «тонко» продумано, вот только они не могут сказать «нам не нравится твоё, потому, что нам лень быть такими, как ты» и «мы тебе будем вот так неприятно делать, потому, что нам не нравится твоё превосходство», или «мы пришли на твоё место, потому, что нам мало места» – всё это как-то не звучит. Им нужна такая терминология, с которой это бы звучало более эффективней. «Сука», «отстой», «отсоси» и т.п. – вот это нужный уровень. Сказал «Сука» – подал единомышленникам сигнал о том, что кто-то неприятным для всех них делом занимается. Сказал «отстой» – выразил на брифинге по организации акта возмездия свою позицию и готовность к соответствующим мерам. Ну а «отсоси» – это такое озвучивание в конце после нанесения «ответного удара» в ответ на предполагаемый вопрос «Ну и зачем?». Ведь, если «соси», значит, «мы доминируем», а если «мы доминируем», то какая разница, что скажет тот, над кем «доминируют»? Ведь если над ним «доминируют», он неправильный, а неправильных слушать никому не нужно. Всё вроде логично (с точки зрения «политиков»), и других объяснений не нужно.

Аналогичная «диалектика» будет у такого контингента и в диалоге. Поэтому эта порода любит хамство: при помощи него как-то эффективнее получается обходить вопросы, ответов на которые у них нет. Отсюда у них и тактика атаковать хамством – оно, как рога у быка, которые являются его основным оружием. И атакуют они на такой же манер – им главное не конструктив доводов, а мощность напора, которой они должны давить так, чтоб ничего доказывать уже и не надо было. И особенно не любят они тех, кто разбирается в нормальной диалектике – как только они встречают того, кто умеет без хамства доказывать свои мысли, и не чувствовать, что ему чего-то не хватает, у них начинается инстинктивная к нему неприязнь.

Если любитель пободаться придёт туда, где ругаться не дозволяется, он конвертирует (как умеет) свои эмоции в цензурную речь, и будет пытаться доказывать то же самое при помощи обычных слов. Только его сущность от этого никуда не денется: все свои утверждения он будет подкреплять не конструктивными аргументами, а повторениями одних и тех же бездоказательных заявлений в ожидании разного результата. Только заявления его окажутся выглядящими куда более беспомощно, чем в подкреплённом ругательствами режиме – всё это будет напоминать ситуацию с бычком, которому спилили рога, но который по привычке пытается бодаться тем, что осталось.

Теперь понятно, почему захватившие древний Рим вандальские племена с таким пристрастием расправлялись с его статуями – потому, что «…вы чего это, суки, хотели показать своими статуями, что лучше нас? А мы вот считаем, что все ваши понты – отстой! Вот вам, сосите!». Кстати для того, чтобы бодаться, сильным быть не обязательно; достаточно быть просто гордым. И если такой носитель гордыни ограничен в понимании чего-то продвинутого и возвышенного, то он найдёт повод для борьбы с ними, и средства борьбы тоже найдутся. И если ему не будет хватать сил для того, чтобы что-то крушить и кому-то бить морду, то он будет обхаивать, обгаживать, и троллить всех противников с безопасного расстояния. И вся энергия, которая отдохнула на силовом вопросе, у него будет вложена в это, помноженная на злобу по поводу неспособности решать что-то силой. И он будет вести информационную и культурную войну со всем, что ему не нравится, только культурную не от слова «культурность», а от слова «культивировать» (это как если культивировать зерновые растения, то получатся зерновые культуры, а если по такому же принципу культивировать сорняки, получатся «сорняковые культуры»). И вот с такими вот продуктами культивирования он идёт по жизни и атакует огород тех, кто культивирует всё находящееся выше его понимания.

Не ругать постоянно всё, что не нравится, особо активный любитель пободаться не может (ему это ну очень надо), и куда бы он по жизни ни направился, он всегда будет источать постоянную хулу в адрес всего того, что ему не нравится. Это у него перманентно, как у мухи, которая, если летит, то ей обязательно надо жужжать. Только мухе это необходимо чисто физически (потому, что так уж её устроила природа, что с таким звуком у неё работает система равновесия, без которой она потеряет контроль над полётом), а у хулителя всего продвинутого потребность моральная, потому, что без этого потеряет ориентацию его вера в свою значимость, и его самомнение полетит таким же кубарем, как муха, у которой оторвут жужжальца.

Сторонний человек может недоумевать: да что же ему всё не нравится-то? Что же надо исправить в работе, чтобы ему начало нравиться? А это обычная бычка, просто у тех, у кого нет возможности или силы бодать позицию противника физически, бодают таким образом. И это такая порода людей: их можно никак не трогать, ни с чем к ним не лезть и даже не смотреть в их сторону – они всё равно найдут повод бодаться. И они не пожалеют времени и сил на борьбу, и придут и будут с тобой бороться. И у них оказывается это ты виноват, и ты первый начал.

3. О нюансах постановки каждого на своё место

    У сочетания гордыни и ограниченности свой менталитет, в рамках которого эта порода высшая ветвь эволюции, а все остальные неудачные её направления. Что закономерно, так как видеть они способны только моменты собственного превосходства. И если перед ними стоит задача научиться разбираться и вертеться только в том, что они понимают и ценят, то эту задачу они и выполняют, и тягаются между собой и со всеми остальными в том, кто быстрее эти задачи выполнит. И оценивают развитие всех исключительно по своим правилам. А если перед кем-то стоит задача освоить что-то, что выходит за круг их интересов, они это ценить не будут. И если кто-то в их зачётах не поспеет за ними потому, что сосредоточит свои силы на те поприща, которые они не понимают, для них это будет подтверждением однозначного их превосходства.

В частности, это означает, что если у доминирующего элемента в обществе (паразитической власти, например) стоит задача взять от жизни львиную долю, а остальным оставить крохи, за которые они должны между собой бодаться, то тому, кто хочет бороться с такой системой, придётся бороться сразу и с системой, и с теми, кто думает только о том, как отнять у него его крохи. И чем больше он сил сосредоточит на борьбу с системой, тем меньше у него их останется на то, чтобы отстоять свои крохи не дать кому-то у себя что-то отжать. А чем сильнее система, тем больше сил потребуется перекинуть на фронт борьбы с ней и на само освоение адекватных методов борьбы. Но чем меньше сил (и внимания) у него останется на второй фронт, тем больше вероятности, что его обойдут на этом фронте те, кто сосредоточены всецело на нём. И в их понимании он и будет глупее них, потому, что он слабее их в этом, а остальное их не интересует и не учитывается.

Для паразитической власти такой контингент удобен, потому, что им легко управлять. И при всей своей силе он готов оказать минимальное сопротивление её политике. Потому, что он считает самым верхом себя, а соответственно, зачем ему тогда озираться наверх – он любит смотреть обычно вниз, а когда не смотришь на верх, не видишь и тех манипуляций, которые там происходят. Такие и сами не захотят видеть власти, которая у них будет что-то отнимать. Потому, что этого не пропустит их гордость. Они хотят видеть себя достойными и уважаемыми элементами в системе, где власть если и имеет что сверх того, что есть у них, то исключительно за достойное к ним отношение. Так что им будешь показывать, в скольком она их обделила – они скорее обвинят тебя во вражеской пропаганде и отвернутся, чем подымут свой взор туда, куда им будешь показывать.

Если государство будет вести войну с основной целью – заработком производителей оружия на госзаказах, откаты с которых идут власти, и посылать на войну в качестве приложения к этому оружию живой расходный материал, то системе нужен народ, который не будет рассуждать, зачем это надо. Ей нужен народ, который понимает только одно: «надо», и всё. И пусть это будет война на другом конце земного шара, которое не все ратующие за такую политику и указать на карте безошибочно могут, но, чтобы ратовали так, что этой стране это ну очень надо. И чтобы верили пропаганде, что это единственный способ спасти родину от врагов, которые уже чуть ли не вот-вот её сожрут. И под этим предлогом загребать всех под призыв добровольно, принудительно, или добровольно-принудительно сразу.

Так вот такой системе не нужны люди, которые будут разбираться, зачем это надо и что за всем этим стоит. Ей нужны те, кто разбираться в этом не захочет. А всю ту энергию, которая отдохнула на развитии нужных для того способностей, вложит в дело. Какое дело? Дело противостояния с теми, кто захочет разбираться. Самое главное дело в их жизни. Потому, что разбираться в такой ситуации, что есть что – это копаться в тонкостях политической игры. А тонкостей, как мы уже знаем, некоторые не любят. Им нужно чего попроще, и самое главное, чтобы понятно. Типа, вот есть свои, есть враги. Врагов надо бить. Кто за это, тот свой. Кто против этого – враг. И всё. Больше ничего не нужно. А если кто попытается разбираться в том, что на самом деле за этим стоит, значит, он ратует за своё человеческое достоинство. За то, чтобы его (ну и других тоже – все же в одной лодке получается?), нельзя было, как расходный материал, вот так вот использовать. А всё, что против унижения, получается, ориентированно на возвышение, а такого направления гордые любители пободаться не любят. А значит, должны найтись претензии. А значит, «А чем это ты лучше меня?! Я иду, и ты идёшь на войну. Нам кишки под пулями рвёт, и тебе должно рвать. Я мордой в окопную грязь тыкаюсь, и ты тоже должен! А если ты не хочешь, ты ставишь себя выше меня, а значит, ты мне не нравишься...».

Если милитаристская власть хочет вести агрессивную войну, ей нужен народ, который и сам не против пободаться. А в идеале, предрасположенный к тому, чтобы первым на кого-то нападать, но при этом верить, что виноват противник, и что тот первый начал. Контингент любителей побычиться для этой задачи как раз подойдёт. А всех остальных будут всеми способами превращать это превращать (ну т.е. накачивать нежеланием понимать тех, с кем придётся воевать, озлобленностью на них, и гордыней). А контингент любителей побычиться будет, как основа, которую не надо ни во что превращать – она и так всегда готова, как пионер, надо только направить на цель.

Как в уличной жизни есть контингент, который тусуется в бедных районах, и ищет, кому бы морду набить, так и в политике есть контингент, который рад, чтобы его страна кого-то отпинала. За что – вторичный вопрос, главное, чтобы была подходящая цель. А за что, найдётся по ходу пьесы, И, как гопники находят, за что докопаться до очередного прохожего, так и политгопота найдёт, за что кого-то надо бить. В крайнем случае, милитаристская пропаганда предложит варианты, которые она готова принять с ходу безо всякой критики.

Политгопота любит ненавидеть тех, с кем их страна бодается. Потому, что чем сильнее ненависть, тем больше им удовлетворения приносят удары по врагам. Поэтому они очень любят любую инфу, дающую повод ненавидеть врагов, так же, как и саму инфу о нанесении им каких-то ударов. У некоторых из них может вызывать даже радость сообщения об убийствах врагами каких-то ни в чём не повинных людей, потому, что, теперь-то наконец появится повод развернуться в полную силу, не боясь оказаться неправыми. Критичность в анализе таких сообщений, у них естественно, не выше соответствующего уровня.

Информационная война с противником, кстати, тоже бодание, и ведётся она при использовании этого контингента с соответствующей спецификой: в ней главное не безупречность доказательств, а желание широких масс верить в заявления. Кто больше заставил народа в свои заявления поверить, тот и победил, а как именно заставил поверить – это уже вторично.

Если милитаристская власть решит вести агрессивную войну ради своих собственных корыстных целей (во славу себя любимого, в увековечивание своего собственного имени, и в увеличение своей собственной единоличной власти), то решит явно не для того, чтобы самому помирать за эти цели. Для этого (уж, наверное), должны быть «специально обученные» любители пободаться, которые для этого и нужны. И которые будут за это помирать, и ещё и гордиться этим, а она собирать свой гешефт и праздновать победы. Соответственно, ей и не нужны будут такие, кто скажет: «А с чего это мы за тебя помирать должны? Мы помирать если и готовы за такое дело, то только за себя, а не за тебя!» Соответственно, ей и не нужны подчинённые с острой гордыней, ей нужны подчинённые с не очень острой. Она будет ими командовать, а они выполнять её приказы. И под её мудрым руководством они не будут тупить там, где она им тупить не позволит, а вот где ей не надо будет, чтобы они соображали, она заставлять их соображать и не будет.

Если взять группу людей и собрать их в роту солдат, которых начать муштровать (и муштровать так, чтобы ни о чём думать не могли, кроме как выполнить приказ), и доводить до состояния, когда их можно будет, как расходный материал, бросать в бой, а они и ни о чём другом думать и не должны, то сознание борца с системой начнёт сопротивляться принятию дрессировки. Сознание ограниченных любителей бодаться впитает их на раз-два, и будучи поощряемым системой за их усвоение, продвинется в ней выше сопротивляющегося.

До уровня «генерал», который станет властью, способной гнуть режим под себя, любитель пободаться в цивилизованном обществе своими силами вряд ли подымется (там места для более острых конкурентов), но до уровня «сержант» может подскочить достаточно быстро. И факт лычек на своих погонах будет для него куда более весомым доказательством, чем какие-то непонятные соображения человека, живущего чем-то пространным и неинтересным.

Если тех, кто будет плохо подчиняться, наказывать (причём, коллективным наказанием: один проштрафился – все за него отжимаются) то любитель пободаться проявит себя здесь тем, что, подчиняясь (а как же?) в таком режиме лучше всех, и отжимаясь за того, кто подчинялся хуже, предъявит «Почему я из-за тебя должен отжиматься?!». И в рамках этого вся его злоба, как струя кумулятивного заряда, будет сосредоточена на заданной цели.

Почему в отношении командира, заставляющего его отжиматься, не будет таких эмоций – потому, что для этого надо размышлять на тему, какое право он имел такой приказ отдавать, и какое право имела стоящая за ним система его такими полномочиями наделять, и т.д.. А много размышлять любитель пободаться не любит, да и гордость не способствует принятию таких версий; он любит переть на противника, и чем на более короткой дистанции ему такового предоставят, тем меньше он будут думать. А в отношении вышестоящих такие постепенно приучаются гасить в себе злобу, потому, что носить неудовлетворённую злобу в себе постоянно трудно. А удовлетворять в этом направлении им система не позволит.

Любителя пободаться будут пинать те, кто находятся рангом выше, он будет пинать тех, кто находится под ним. И такая реалия со временем для него станет единственным, что он способен понимать. И он будет верно служить такой системе, и использовать весь имеющийся в его распоряжении арсенал средств борьбы с теми, кто в эту систему не вписывается. И таких их не надо на это отдельно подбивать, им не надо платить – они сами готовы это делать добровольно. Борется человек с системой – надо налететь всей стаей, заминусовать, обтролить, найти в реале и набить морду или написать донос. Для этого они и нужны – у них в системе своя ниша и своя система поощрений и поблажек. Ну просто очень надо им, чтобы всегда была система, которая их же за расходный материал и держит. Без этого у них просто не получается. Для этого у власть имущих в такой системе даже специальное слово для их обозначения есть – быдло. Ну в смысле слово-то обычное, просто назначение у него в определённых кругах специфическое: быдло – значит, относимся к вам, как к тем, на ком ездят, пашут, кого бьют кнутом, с кого дерут шкуры, кого доят, стригут, режут, в общем используют как угодно в своих собственных интересах, и без уважения к ним. А то что, сильно уважать надо тех, кто сам же готов бодать того, кто против такого неуважения?

Те, кого они так называют, своим поведением как будто говорят «а мы не хотим, чтобы к нам относились иначе, мы хотим, чтобы к нам относились именно так», и поддерживают политику, которая к ним так относится. За всё же приходится чем-то платить, и за гордыню тоже, вот только платить иногда дороже всех с их точки зрения должны не они, а те, кто не хочет на своей шее вместе с ними тянуть их ярмо.