Юрий Костузик
Война — это конец света, который может повторяться бесконечно. Но способ остановить это есть — в 1985 году о нём напомнил режиссёр Элем Климов. Вспоминаем самое жуткое кино о войне, которое когда-либо видело человечество.
Итак, у нас есть фильм о войне — совершенно неважно, плохой или хороший. Главное вот что: авторы вложили в него какую-то идею. И теперь ждут от нас с вами, что мы эту идею разглядим, примем и будем жить с нею дальше в горе и радости, пока смерть не разлучит нас.
Да, иногда это срабатывает — но что, если нет? Как быть, если с картиной что-то неуловимо не так? И вроде бы идея нам вполне подходит, и принять её мы как бы готовы — но что-то не позволяет. Какая-то мелочь, словно соринка в постели или камешек в ботинке. Не смертельно, конечно, но раздражает — сил нет. И породниться с таким фильмом просто невозможно.
Это всё из-за полумер, все беды от них. У каждого режиссёра в наличии огромный арсенал средств, способных донести до зрителя любую мысль. Но пользуется он им, как правило, очень осторожно: где-то экономит, обходясь чем попроще и подешевле, а где-то по-настоящему боится переборщить. Хуже всего, если автор загоняет свою изначальную идею под несколько слоёв бездумной зрелищности — тут и нашим, и вашим, так? Он рассуждает: кому надо, тот разглядит идею даже в такой какофонии, а остальные просто подивятся на спецэффекты и пиротехнику.
Хорошее кино о войне не может быть универсальным. Его основная задача — изо всех сил способствовать тому, чтобы показанное на экране больше никогда не повторилось. Антивоенной идеей должен быть пропитан каждый эпизод — иначе всё это зря. Если необходимо, это кино будет бить по зрителю из всех своих орудий. Сегодня мы вспомним как раз такой фильм. Истинный антивоенный шедевр, мощнее которого никто так пока ничего и не снял. И слава богу. Нервы ведь не резиновые.
Война Климова
Фильму «Иди и смотри» с самого рождения был уготован производственный ад. Работа над картиной началась ещё в 70-е, когда Элем Климов познакомился с прозой белорусского писателя Алеся Адамовича и нашёл, казалось, идеальную отправную точку для детища всей своей жизни. Впрочем, так казалось Климову — но не чиновникам из Госкино. Утверждение сценария вылилось в непосильную задачу. От режиссёра требовали серьёзных переделок — многие из сильнейших сцен, которые в первую очередь приходят сегодня на ум при упоминании фильма, не должны были появиться на свет. К нашему счастью (и ужасу) у Климова оказалась железобетонная воля: он не уступил ни одной правке. В ответ на это Госкино поставило в работе над картиной решительную точку.
Сдался Климов? Как бы не так. Он боролся с чиновниками несколько лет, пока те не дали, наконец, добро на съёмки. И вот в 84-м году ленту пустили в производство.
Спустя год, аккурат к сорокалетию победы в войне фильм вышел на экраны. За прокатный период его посмотрели почти 30 000 000 человек. Тридцать миллионов! Вот бы узнать, сколько из них сумели досидеть до конца сеанса.
Персональный ад для зрителя
Шутки в сторону. «Иди и смотри» — не просто цитата из Библии. Это прямое указание зрителю, которое тот не в силах проигнорировать. Во время просмотра он будет жалеть об этом десятки раз, но поделать ничего не сможет — чашу нужно испить до конца.
И это действительно трудно выдержать физически. «Смакование» и «натурализм», в которых обвиняли картину советские чиновники ещё на этапе сценария, тут ни при чём — история военного кино знает немало куда более кровавых примеров. У Климова за нечеловеческое давление на зрителя отвечают совсем другие инструменты. Здесь всё гораздо тоньше: гнетущая атмосфера и усиливающееся ощущение непоправимой беды создаются сплетением совершенно неподходящих друг другу нитей. Диссонанс настолько очевиден, что у зрителя просто не остаётся надежды на то, что это случайность. Если режиссёр показывает смеющихся подростков, купающихся в дожде и солнце, то лишь для того, чтобы тут же с головой окунуть их в грязь кошмарной действительности.
А заодно и нас. Здесь вообще нет места светлым образам. У войны Элема Климова и Алеся Адамовича обгоревшее, исстрадавшееся, обезумевшее от ужаса лицо. Нет смысла тешить себя иллюзиями: все умрут, а если кто-то по нелепой прихоти судьбы останется в живых, то натурально будет завидовать мёртвым. Хотя бы в том, что те не могут слышать эту жуткую какофонию из немецких военных маршей, разрывающихся снарядов и человеческого воя из горящего амбара.
Впрочем, пару раз за весь фильм режиссёр даёт нам небольшие передышки. Например, когда главный герой временно глохнет из-за бомбардировки — здесь самое время застыть перед экраном и насладиться иллюзорной тишиной. Времени на это отводится очень мало, так что лучше поторопиться. Ведь когда слух вернётся, всё будет много, много хуже.
Иди и смотри
Но слух — лишь один из объектов жуткого воздействия ленты Климова. И он идёт рука об руку со зрением — эту составляющую зрительской реакции берёт на себя оператор Алексей Родионов с его мучительными крупными планами и панорамной съёмкой. Последнее создаёт противоречивый эффект отстранённости: мы вроде бы присутствуем при всех событиях, но непосредственно в них не вовлечены. Что это? Намёк на то, что весь этот кошмар нам только снится?
Нет, это не сон. Всё взаправду: сваленные в кучу осиротевшие детские игрушки, мёртвая тишина в очередной опустевшей деревне, равнодушная «рама» самолёта-разведчика в небесах. Четырнадцатилетний подросток, ставший в одночасье седым стариком.
Иди и смотри. Смотри, что делают те, кто вчера называл себя венцом природы. Смотри, как загораются у них глаза от запаха крови и палёного мяса. Смотри, как теряют они свой облик — облик того, кто замыслил их по своему образу и подобию. Смотри — и не смей отворачиваться.
Просветление
Тут бы, кажется, и поставить точку, что скажете? Вот он, антивоенный пафос, вот гуманизм — всё есть. Шокирующий фильм о войне, который очень трудно досмотреть до конца и ещё труднее его потом забыть — может, этого достаточно?
Но где же надежда? Без неё выходит, что у человечества просто нет шансов на мирное сосуществование. Закончится эта война — начнётся следующая, и нет этому конца. Элем Климов терпеливо ждёт, пока зрительское отчаяние дойдёт до самого края, — и только после этого предлагает свой вариант решения проблемы. Надежда — мы сами. Только мы в силах остановить безумие — но придётся навсегда оставить ненависть. Мы думали, она поможет защитить родную землю — но ненависть лишь подливает масло в огонь войны. В долгосрочной перспективе это не выход.
Смотрите: перед нами портрет того, кто чуть было не похоронил всё человечество в адском пламени. Климов даёт нам в руки винтовку Флёры Гайшуна. Выстрелим? А почему нет? Вдруг это повернёт события вспять, и всего того ужаса, что мы испытали, просто не произойдёт? Будем стрелять в этот портрет раз за разом — и чудовище на нём с каждым выстрелом будет становиться моложе и человечнее.
И когда придёт время для контрольного выстрела, мы вдруг увидим: вместо монстра перед нами невинный младенец. Через много лет он уничтожит миллионы людей. Испепелит целые народы. Станет худшим кошмаром всех времён. Но пока это просто ребёнок, сидящий у матери на коленях и с детским любопытством смотрящий в объектив.
Мы должны выстрелить. Но не можем — это против человеческой природы. Ведь чем мы тогда лучше тех, кто 75 лет назад засеял трупами всю планету? Элем Климов кивает: всё верно. Можно остановить это прямо сейчас. Стрелять необязательно — надо лишь перестать ненавидеть.
Оценили 22 человека
32 кармы