Сопротивляется ли Путин либеральному безумию? Вопрос поставлен неверно. Дело в том, что либеральному безумию сопротивляется сам принцип государственности. А поскольку государство (державность) – любимая игрушка Кремля, то Кремль сопротивляется либералам в той степени, в какой они угрожают самому существованию государственности. Кремль либералов удерживает (да и то не всегда, как показала пенсионная «реформа») от окончательного разрушения государства по «украинскому» сценарию. При этом позиции обеих сторон неявны и запутаны.
Вряд ли все либералы понимают, насколько разрушительно их учение для государственности, насколько оно деструктивно и антиисторично, насколько близко к первобытной звериности. Ещё в меньшей степени Кремль понимает источники и природу либеральной идеи, однажды уверовав в её «всемирно-историческую прогрессивность».
Его сопротивление вяло и инстинктивно, обычно оно проявляется в судороге рефлекса – когда ему пытаются перерезать несущие сухожилия. То есть Кремль не против бритвы или сумасшедшего с бритвой в руке, а против «работы» этой бритвы со своими венами.
Но в чём "порок сердца" у либерализма? Власть и государственность в нём поняты инфантильно, как в настольной игре для забавы праздных игроков. Даже идейный, чистый либерализм (не говоря уж о либеральном фашизме) исходит из идеи большинства, подкупаемого потаканием тёмным и низменным инстинктам масс. Он разлагает и растлевает народ, вместо того, чтобы мобилизовать его и ставить на ноги.
Власть - не игра, в которой без разницы, кто победит, лишь бы победил по правилам. Глупость может привести кого угодно, а жизнь кто угодно не устраивает. Власть - не декоративный орнамент, отражающий "креатив" придурков, а система жизнеобеспечения, в случае развала которой - не станет и самой жизни. Всякая власть обязана выполнять созидательный минимум (хотя бы) - то есть избежать паралича систем жизнеобеспечения. И важнее всего, чтобы она справлялась с этим, а не то, сколько инфантилов за неё проголосовали или покрышки на улицах жгли!
Власть, с точки зрения истории, хороша не средствами прихода, а средствами действия. Она ведёт к вершинам - или в пропасть. Каждый разумный человек желает жить в обстановке, которую отнюдь не гарантирует развязанная "демократия":
1) В обстановке, совместимой с жизнью.
2)В обстановке улучшающейся, имеющей перспективы для самосовершенствования.
А с этим Катехоном - то есть удерживающей от распада силой - всё очень непросто, когда идею Катехона прилагаешь к практике.
+++
Существует логика дворцовая – согласно которой на первом месте правило «власть должна принадлежать нам». Не тем, и не этим, не пятым и не десятым – говорит клан, «держащий шишку», а вот лично, персонально нам.
Существует логика государственническая (казённая) – согласно которой государство должно быть эффективным. Оно должно исполнять минимум созидательных функций, без которого просто развалится, а для успеха и опережения – что-то созидательное, прекрасное сверх необходимого «кандидатского минимума» профпригодности управленца.
В государственнической логике, преследующей казённые интересы, управленец, который не разбирается в порученном ему деле – нонсенс.
Логика дворцовая (власть нам) и государственническая (защищать государство, не дать ему развалиться) сочетаются по принципу кругов Эйлера[1]. То есть частично, по касательной совпадают, но и несовпадений в них много.
С точки зрения представителя дворцовой логики, если государство совсем развалится – то нечем станет править, и это отчасти мобилизует стремиться к объективной эффективности государственной машины. В то же время, с точки той же самой дворцовой логики, если поставить во главу угла эффективность – то правящий клан потеряет все свои преимущества, окажется в честном соревновании со всеми претендентами на управленческие места. А это, с точки зрения правящего клана, недопустимо.
Поэтому правящий клан относится к государству сложно-диалектически: в единстве и борьбе с эффективностью управления. Он её и поддерживает, и сам же перечёркивает. Что и создаёт впечатление шизофрении власти: то её нужны государство и патриотизм, то ей нужно только обокрасть государство, и вместо патриотизма она обнаруживает цинизм. Это впечатление – создано столкновением двух логик: государство, как идея, вступает в противоречие с кланом, приватизировавшим его, как свою частную собственность. Государство – это долг, закон и служение. Частная собственность – это свобода, произвол и господство.
Разницу между ними показывает должность коменданта крепости – и помещика-крепостника (который сперва был комендантом крепости, откуда и возникло выражение «крепостное право»). Пока помещик испомещался царём охранять деревню, как должностное, служивое лицо – он имел один облик. Как только, после законов «о вольности дворянства» помещик оказался уже не комендантом на царской земле, а ЕЁ ЧАСТНЫМ СОБСТВЕННИКОМ, ни за что не отвечающим и никому ничем не обязанным (и фактически, неконтролируемым государством) – возник совершенно иной облик «крепостника». Слово «крепость» стало приобретать негативный оттенок, из защиты превращаясь в инструмент безответственного произвола частновладельческой земельной аристократии.
+++
Что касается народных масс, то тут тоже сталкиваются в диалектическом противоречии две логики.
Первая, исходная, врождённая – логика Зверя. Это двигательная сила либеральной оппозиции. Суть логики Зверя в том, что её носитель всегда и всем недоволен. Его раздражает всё, кроме его собственного произвола. Поэтому он тяготеет устроить погром, ничуть не смущаясь ролью погромщика, разнести государство в клочки. Жажда звериной, дикой, первобытной свободы – как ничем не ограниченного собственного произвола – несовместима с государственностью, как, впрочем, и в целом с цивилизацией.
Понять это совсем не трудно. Если каждый человек только требует прав и отказывается признавать свои обязанности, свой долг перед системой, если он видит в «крепости» только притеснение и унижение крепостничества, и не видит защиты, необходимости противостояния сплочённым врагам – он не жилец на белом свете. Удел животного – это абсолютная поведенческая свобода, не скованная никакими административными барьерами, плюс вечная ситуация бегства от охотников. Одно другому не мешает, наоборот, одно другому соответствует. Если люди не в состоянии, смирим свою личную гордыню, составить из себя сплочённую армию с подчинением, с жёсткой иерархией – они обречены быть отловленными в рабство чужими армиями.
Как говорил Наполеон – «если народ не хочет кормить свою армию – он будет кормить чужую». И это одна из аксиом жизни на земле. Всякий народ за чрезмерное свободолюбие платит превращением в охотничью дичь. Такова судьба индейцев в Америке, не сумевших преодолеть племенной вольницы единым государством. Такова и судьба всех славян, кроме имперских русских – распавшихся на крошечные племенные «словении» со «словакиями» и вечно пребывающие под чьей-то оккупацией.
Вы можете сколь угодно уважать голосования на вашем городском вече – но враг-то никогда не брал на себя обязательства его уважать. Враг просто порабощает болтунов без разбора – и тех, которые были при голосовании большинством, и тех, кто были меньшинством…
Звериной (врождённой) логике масс, центробежной, дезертирской и мародёрской, противостоит цивилизационная логика государственно-патриотической воли. На этом уровне человек в состоянии сказать страшные для либерала слова: «я рождён не для свободы, а для служения». Цивилизованный человек воспринимает себя не как автономную единицу, для которой враждебно всё за пределами личных шкурных интересов, а как элемент колоссальной системы, преемственно передающей идеи от предков потомкам, в которой общее дело важнее частной выгоды.
Только на этом уровне духовного развития порвавший со звериным началом человек может сохранить свободу своего народа, своего общества – ценой отказа от личной свободы. По принципу «если мой народ будет свободным, то и я в нём буду свободен». У либерала принцип прямо противоположный: «мой народ пытается меня поработить, но я не дамся».
Исход такой позиции предсказать несложно: если в народе нет способности к самодисциплине – дисциплину ему принесут извне, внешние поработители. Для них неспособные к самодисциплине анархические племена – лакомая и лёгкая добыча.
+++
Понятно, что идеальное сочетание – это государственническая (казённая) логика власти (правящей страты) плюс цивилизационная логика масс. Если они совпадают (то есть и народ и власть не безумствуют, а служат великому делу, каждый на своём месте) – то появляется супергосударство, великое историческое явление, маяк цивилизации. Формула величия и цивилизационного лидерства – когда и начальник служащий и подчинённый служащий. Это ситуация, при которой и генерал и солдат – равно патриоты. Генерал жертвует всем ради своих солдат, а солдаты – ради своего генерала. Это не умозрительная конструкция, достаточно вспомнить феномен генералиссимуса Суворова, адмиралов Ушакова и Нахимова, чтобы понять, как это в истории бывает и выглядит.
Общества, в которых действуют такие подходы – добивается высшей степени величия и мирового господства. Оно несокрушимо, монолитно и бурно развивается. Инициатива снизу конструктивна, и реакция на неё у верхов – тоже конструктивная. Например, Пётр Великий во многом стал Великим именно потому, что внимательно выслушивал и продвигал в жизнь полезные предложения, от кого бы они ни исходили. Это суровая, службисткая открытость общества в корне иная, чем либеральное гнилое «открытое общество».
Когда мы говорим о петровском или сталинском обществе, в котором была высокая вертикальная мобильность кадров, был живой и неподдельный интерес к любому, кто душой за дело болеет и «дело говорит» - то мы говорим про общество, за которое радеют все его члены. Либеральное же «открытое общество» - это общество, в котором всем на всё наплевать. Верхи плевать хотели на рационализаторов с низов, да и низы тоже не хотят укреплять чужие и враждебные им верхи рационализаторскими предложениями.
В итоге народ видит себя врагом власти, власть врагом народа, и каждый человек – видит во всех других себе конкурента. Гнилость такого общества проявляется при первом же ударе извне. Поскольку оно давно уже утратило монолитность (каждый сам за себя) – вторжение приводит к быстрому и бесславному краху государства. Яркий пример – падение Франции во Второй Мировой войне. Многовековые традиции «демократии» в этой не в меру революционной республике (чуть что – сразу на баррикады) привели к тому, что верхи не могли опереться на низы, а низы не стали класть жизни за чужое им государство. В итоге Франция «слиняла» если не за два дня (как Российская Империя в оценке Розанова), то в две недели.
+++
«Род лукавый и прелюбодейный» ищет знамения, то есть – волшебных средств укрепления государственности, хитрых технологий успеха. А их просто нет! Всё на поверхности и давным-давно известно. Землю наследуют лишь те государства, в которых власть строга к себе, воспитывает наследников в духе разума и ответственности. И общество строго к себе, и видит в себе «орден меченосцев», а не собрание самовлюблённых говорунов.
Никакие хитрые политтехнологии и замысловатые избирательные системы не могут этого заменить. И человек во власти, и человек рядовой – прежде всего люди. Они мало отличаются друг от друга, за исключением объёма возможностей и полномочий. В сущности, генерал – это солдат, которому повезло. А солдат – это генерал, которому не повезло (пока или уже – в зависимости от возраста).
Если же мы говорим о феномене человека, то человек (начальник или рядовой) настроены:
-Либо потакать своим капризам, похотям, личным удобства;
-Либо служить, отдавая себя делу, а не наоборот.
В зависимости от этого и решается вопрос: быть ли народу в истории и бытии, или раствориться, исчезнуть, стать навозом для произрастания других наций.
Ответственность и чувство долга для властей и масс в равной степени экзамен на зрелость. Кто этого экзамена не прошёл – в лучшем случае, оказывается музейным реликтом в чужой стране (индейцы в США). И то – только если очень сильно повезёт…
[1] На диаграммах Эйлера множества изображаются кругами (или другими фигурами). Причём непересекающиеся множества изображены непересекающимися кругами, а подмножества изображены вложенными кругами.
Оценили 55 человек
121 кармы