Мангазея: неизвестный русский город

В зимние каникулы нет ничего лучше чем почитать хорошие книги по русской истории. Одной из такой книг является "Мангазея". Увлекательно написанная книга Михаила Ивановича Белова (1916-1981), знаменитого историка русских географических открытий и русской Арктики, посвящена одной из самых интересных страниц в истории русского освоения Арктики и Сибири — короткой, но бурной истории «златокипящей Мангазеи», города — порта и крепости на выходящей в Обскую губу реке Таз, открывавшего русским промысловикам дорогу к пушным богатствам Таймыра и Енисейского края.

Мангазея просуществовала всего 72 года — с 1600 по 1672. Причем бурный расцвет она пережила в первые 20 лет своего существования, а затем, запрет царским указом мангазейского морского хода обрек город на исчезновение и остановил поморскую колонизацию Севера, направив человеческие потоки южнее, по лучше контролируемым правительством сухопутным дорогам.

В книге Белова история Мангазеи рассказывается глазами её последнего воеводы — Данилы Наумова, перенесшего город на новое место, в «Новую Мангазею» — Туруханск на Енисее. Встречается и немало других кажущихся художестенным вымыслом персонажей, например поморский предприниматель Леонтий Иванович Шубин по прозвищу Плехан. Но все эти персонажи строго документальны — в книге нет ни одного вымышленного лица.

Глазами реальных исторических героев раскрывается драма столкновения народно-промысловой и государственно-ясачной линий колонизации Сибири и то как вторая полностью забила первую.

Феномен Мангазеи сформировался в конце XVI века, когда на территории Европейского Севера и Приуралья полностью истощились запасы пушного зверя — главной валюты той эпохи. Тогда-то русские промысловики-поморы и нашли путь через впадающую в Карское море реку Таз в бассейн Енисея, туда, где голубые песцы и роскошные соболи еще сияли во своей первозданной красе. В «златокипящей Мангазее» быстро возникла русская промысловая колония — и именно по направлению к ней рвались, по предположению академика С.Ф. Платонова, рати Ермака устанавливая в интересах Строгановых контроль над бассейном Оби.

Именно Обская земля — Тобольск, Березов, Обдорск, оказалась официальной, царской дорогой на Мангазею. Однако для отважных мореходов Поморья существовал другой путь — Мангазейский морской ход, чрезвычайно опасная и требующая отваги дорога по Белому, Баренцеву и Карскому морям, мимо Новой Земли и через волоки по мелководным рекам и озерам на Ямале. На круглых кочах, имевших специальную ледовую обшивку, поморы отваживались заходить в опасные области полярных льдов, месяцами ждали попутного ветра, хотя плыть по прямой было совсем недалеко, садились на мель, разбивались, но, все-таки, достигали своей трудной цели.

Картина движения по этому пути дается в книге глазами Леонтия Плехана. Вот как описывается прохождение Ямальским волоком.

«К возвращению Плехана и Баженика начался долгожданный прилив. Кочи только вошли в Мутную, а дальше их пришлось тянуть бечевой. С одной стороны реки на оленях тянули самоеды, с другой — мангазейщики. В день делали не более 5–6 верст. Река Мутная впадала в озеро. Рядом с ним находилось другое, а за тем и третье. Из-за мелкого дна тянуть груженые кочи считалось опасным. Поэтому товары перекладывали на небольшие паузки и перевозили через озера. А кочи перетаскивали через небольшой волок. Делали это обычно так: надевали на укрепленный шест пустую бочку, проделывали в ней отверстие, просовывали рычаги и, вращая бочку, наматывали на нее конец каната, прикрепленного к судну. Трудились до седьмого пота. Особенно доставалось на крутом волоке. На волоковую работу обычно уходило дней пять... Многие так поступали и так жили до него. После того, как царь Борис выдал поморам грамоту на свободные промыслы в Мангазее, сотни крестьян собирались в Сибирь. Часто здесь било кочи о камни, попадали они в ледовый плен. Не любили мореходы этого, как они называли, заворота, но обойти его не могли».

Стоила ли овчинка выделки? Подсчеты Белова показывают, что да. Каждый мангазейщик получал на операциях с «мягкой рухлядью» такие барыши — 3000% прибыли, что они делали его по современным понятиям миллионером.

Понятно, что царская казна не могла оставить без внимания такой огромный источник прибылей. Сперва на Мангазею прибыл дьяк Дьяков, который расследовал — не взымали ли поморские промышленники ясак с инородцев от царского имени. Затем Борис Годунов даровал поморским мангазейшикам грамоту о праве беспошлинного промысла, но вскоре то ли раскаялся, то ли соразу не собирался исполнять обещания. На Мангазею отправился отряд русских воевод Мирона Шаховского и Ланилы Хрипунова, шедших на Мангазею «обским» путём с царским указом построить острог и начать взымание регулярного ясака с инородцев и пошлин с промысловиков. Добирались не без приключений и споротивления инородцев, но, тем не менее, добрались до места и острог основали.

Воеводы поставили острог, а затем в 1607 году (на Руси во всю кипит Смута, но государство развивается и даже расширяется) — город о пяти башнях — четырех угловых и одной проезжей, вокруг которого раскинулся живущий бурной жизнью посад. Не обрадовались поморские промышленники царскому острогу. Огорчен был Леонтий Плехан. В царский ясак у самоедов отбирались лучшие шкуры, так что торговать потом было нечем. Но столь прибыльна была в этот момент Мангазея, что сворачивать дела никто и не подумал — на помощь пришла извечная солидарность эксплуатируемых против власти с её поборами — появились «серые» схемы приобретения соболей.

«Среди тех, кто приезжал в Мангазею, было немало поморов — крестьян из северных областей Руси. Это были пустозерцы и мезенцы, кеврольцы к пермяки, пинежане и холмогорцы. Постройка острога и города Мангазеи, новые торговые порядки не отпугнули людей от прибыльных промыслов. По-прежнему они уходили в тайгу и всю зиму ловили соболя кулемами и обметами — специальными ловушками для этих хитрых и увертливых пушных зверьков. Весной возвращались в Мангазею или оставались в ясачных зимовьях, где вели торг и обмен «русских товаров» на соболей».

Большую помощь оказали русским промышленникам их жены-самоедки.

«Тобольские стрельцы и казаки не знали языка самоедов и остяков, поэтому и в остроге, и при сборе ясака выбирали толмачей из числа знающих русский язык самоедских женщин. А те толмачили всегда в пользу своих русских мужей — скрывали их соболиные промыслы, упромышленную пушнину. Надеялись пустозерцы и на то, что среди целовальников найдутся свои люди — выручат. С такой мыслью отправились они на промысел в тайгу».

Мангазея процветала к выгоде и государства и поморов-мангазейщиков. Она стала центром откуда промысловые поиски русских людей распространялись всё дальше на Восток — до Енисея и даже до Лены. Удобно расположенный на перекрестье морского и обского-речного путей город казалось обречен стать столицей Северной Сибири. Но вскоре русское правительство приняло решение, которое принципиально изменило судьбу не только Мангазеи, но и всей колонизации русской Арктики. В 1619 году морской мангазейский ход из Поморья был официально запрещен. На Ямале велено было выставить заставы, которые мешали бы пересекать волоки.

Сделано это было по проискам Тобольского воеводы Куракина, который сумел одолеть противодействие мангазейского воеводы Ивана Биркина. Официальной причиной, по которой правительство приняло такое решение, стал страх перед неконтролируемым проникновением иноземцев. Иностранцы и Россию-то открыли в качестве побочного результата своих попыток найти через Арктику путь в Китай. И они не оставляли своих усилий и в XVI и в XVII веках. В конечном счете и в XIX веке Северный Морской Путь впервые был пройден насквозь шведом Норденшельдом. Так что опасения русского правительства имели известные основания. Но, всё же, не слишком большие — никогда Европе не удалось взять Россию за северную «шкирку». Не удались ни налеты шведов на Архангельск, ни англичан на Соловки, провалилась британская интервенция на русский Север. Так что никакой столь значительной угрозы, что оправдывала бы полное закрытие мангазейского пути для русских промысловиков — не было.

М.И. Белов высказывает довольно убедительное предположение, что дело было прежде всего во внутриполитических соображениях, что запрет Мангазейского хода укладывался в общую логику закрепощения народа государством. осуществлявшимся после Смуты.

«В «смутное время» Сибирь наполнилась беглыми крестьянами и холопами. Мангазейская дорога стала одним из важных путей, по которым передвигалась крестьянская вольница в далекие сибирские земли. После ликвидации смуты правительство царя Михаила Федоровича потребовало от воевод ликвидации сложившихся в предыдущий период порядков, укрепления налогового пресса и увеличения доходов в старых и новых уездах Сибири. Наступление крепостников на крестьян и городское население проходило по всей стране. Завершилось оно Соборным уложением 1649 г. В то же время ничем не стесненные поездки северных крестьян в Мангазею шли вразрез с новой крепостной политикой. Они являлись бельмом на глазу не только у сибирских воевод, но и у администрации северных областей, так как касались самих основ феодального государства».

В самом акте прекращения мангазейского мореплавания имелась еще и другая сторона. Тобольские воеводы смотрели косо на возможность передвижения больших масс людей из Сибири на Русь по самой северной дороге. Дело в том, что в 20-е годы XVII в. началось освоение южных сибирских путей от Тобольска на Маковский острог, Енисей, а затем и на реку Лену. Построить южную внутрисибирскую дорогу в тайге, на болотах и гатях силами пашенных крестьян, казаков и стрельцов оказалось весьма трудно.

Запрет мангазейского морского хода был одним из многих запретов царской и сибирской властей на использование морской «божьей дороги» в противоположность сухопутным и речным дорогам в Сибирь. Ту же цель преследовал позднейший запрет тобольского воеводы Петра Годунова плавать на Мангазею через Обскую Губу на кочах, или запрет якутского воеводы Петра Головина ходить морем вокруг Таймыра. Складывается впечатление, что логика московской и сибирской бюрократии требовала методичного убийства «морской альтернативы» в развитии Русской Арктики.

И в самом деле, запрет Мангазейского хода стал историческим поворотом в судьбе Арктики. «Самочинное», прследующее интересы коммерческой прибыли, свободное перемещение капиалов и населения морем было практически прекращено. Движение русской колонизации вдоль морского побережья — затухло. Сибирь осваивалась теперь исключительно внутренними водными и сухопутными путями под контролем правительства и, прежде всего, служилыми, а не торговыми людьми. Пресечено было и разворачивание арктической экспансии русского Поморья, — остались без развития северное мореплавание, возможности развития арктических приморских городов и промыслов. Учреждать флот Петру Великому пришлось силой и до сих пор русская Арктика сохраняет на себе следы государственного, а не народного предприятия, где удерживать людей приходится чрезвычайными мерами. В то время как на Мангазею из Холмогор шли без всякого принуждения, в поисках прибылей и жизненного успеха.

Разумеется несправедливо считать, что запрет Мангазейского хода сам по себе убил город. Наладить эффективный контроль волоков через Ямал было невозможно и царский указ, несомненно, регулярно нарушался. Мангазею добило исчерпание в её окрестностях запасов пушного зверя. Но царский указ, запретивший морской путь, поставил Мангазею в зависимость от поставок продовольствия и товаров через Обскую губу. А как раз в эти десятилетия резко начала ухудшаться погода. Фактически правительство поставило Мангазею в условия блокады.

Окрестные инородцы, тяготившиеся ясаком, особенно с той поры, как запасы пушнины стали иссякать, а её добыча требовала всё больше труда, задумали избавиться от русского города у себя под боком. Городская легенда именно им приписывает возникновение по сути убившего Мангазею пожара 1642 года. После пожара Мангазея уже не оправилась. не было ни сил, ни средств восстановить город. Он утратил свое экономическое значение. По сути Мангазея была удобным пунктом только для дороги из Поморья, которая теперь была запрещена. Основное содержание деятельности воевод и торговых людей сдвигалось на Енисей.

И в 1672 году Данила Наумов окончательно переносит остатки Мангазеи в «Новую Мангазею», которая теперь зовется Старотуруханском. Туруханску сужэдена была долгая и интересная жизнь, утрата статуса города, ссылка Сталина. Но блеска златокипящей Мангазеи он не достиг никогда, будучи лишь одним из перевалочных пунктов на внутренних водных путях по Енисею и не имея выхода к морю.

Остатки Мангазеи тихо стояли на крайнем Севере, ожидая своих археологов. Археологическую экспедицию возглавил как раз М.И. Белов. И популярная книга «Мангазея» была написана им до раскопок, для привлечения к ним внимания. По итогам раскопок вышли другие, чисто научные книги Белова и его сотоварищей.

http://100knig.com/m-i-belov-mangazeya/