«Моего ребенка нет!»

26 мая – черный день в истории Донецка

Это было в мае 2016 года. Люди кучковались у помятых словно бумага ржавых листов металла. Рынок давным-давно сгорел в результате обстрелов. Толпа собиралась у свежевымощенной брусчаткой небольшой площадки с гранитными плитами. Вокруг сновали организаторы, что-то объясняли парням в белой парадной кадетской форме, расставляли колонки и микрофоны.

Я рассматривал горящую лампадку, стоящую недалеко от мягких детских игрушек. Пламя, заточенное в зеленой колбе, приковало к себе мое внимание. Точнее, я уставился в оранжевый извивающийся язык и не мог оторвать от него свой взгляд. Мысли отбросили меня на пару лет назад, когда утром 26 мая 2014 года я проснулся от знакомого, но более мощного звука. Пока я досматривал утренние сны и лежал в кровати, наслаждаясь выходным днем, реактивные двигатели уже несли смерть над Донецким аэропортом. Украинские истребители пролетали над северной окраиной Донецка, оставляя за собой дорогу смерти. На подъезде к новому терминалу аэропорта им. С.С. Прокофьева стояли прошитые пулями автомобили. Рядом лежали обездвиженные тела, застывшие в неестественных позах. Ручьи крови окрашивали черно-серый асфальт в багровые тона. Рядом с Иверским кладбищем лежали трупы первых жертв войны в Донбассе. В небо вздымался черный дым - горел аэропорт. Первые авиаудары по Донецку. Весь город слышал бросающий в дрожь вой двигателей украинских истребителей. В интернете стали появляться ужасающие фотографии, которые казались нереальными. Обезглавленная женщина, разорванный напополам мужчина и реки крови.

К реальности меня вернула музыка. Я стоял на месте, куда прилетели первые украинские снаряды. На этом месте был установлен памятник жертвам боевых действий в Куйбышевском районе Донецка и поселке Весёлый. Плиты для мемориального комплекса были взяты из Донецкого аэропорта. К месту приехал на тот момент глава Куйбышевского района Иван Приходько. Траурное мероприятие началось. Люди выходили к микрофону, становились спиной к плитам с именами, говорили речи и уходили. Дети пели песню, которая была написана специально для этого и посвящена первому дню войны в Донецке.

Но тогда больше всего меня поразил другой эпизод. После окончания официальной программы толпа ринулась возлагать цветы к свежему мемориалу. Горы цветов быстро вырастали у гранитных плит. Людей было много. Один за другим они шли бесконечным потоком. Были и те, для кого этот день — личная трагедия. Они приходили с портретами своих близких. Там была женщина. Весь митинг она не могла справиться со слезами и будто бы ждала, когда её пустят поближе к памятным плитам. Она пыталась пробраться через толпу. Пожилая женщина всматривалась в каждую фамилию на граните. Разглядывала каждую букву, пытаясь найти в них что-то родное и близкое. В руках дрожал портрет маленького человека. Переходила от плиты к плите, глаза бегали, но не могли найти того, что нужно. Слезы предательски мешали рассмотреть, что выгравировано на граните.

— Моего ребенка нет, — в отчаянии простонала она.

Женщина искала имя и фамилию девочки с портрета. Из толпы кто-то выкрикнул, что справа есть ещё одна плита со списком погибших детей. Женщина будто бы нашла покой, когда она заметила то, что так скрупулезно искала. Слезы никуда не делись, но паника будто улетучилась. Плита с именем была найдена. Она устремилась к своей цели, и казалось, что больше ничего вокруг она не видит и не слышит.

Памятника уже было не видно. Маленькие дончане складывали игрушки: мишка, заяц, жираф и прочие мягкие и яркие фигурки окутали холодный гранит с отметинами о коротких жизненных путях. На плите были отмечены имена:

Артур Бабенко
Андрей Елисеев
Владислав Кравченко
Саша Мамедханова
Данил Кузнецов

Никита Руссов

Денис Григорюк