На протяжении большей части истории человечества частной жизни как таковой у людей практически не было. Значит, новое нормальное положение дел, когда все вокруг знают о вас если не все, то многое, возможно, не такое уж и новое. Однако, Золотой Век частной жизни давал нам кое-что действительно важное.
Для средневековых сельских жителей гордость была непозволительной роскошью. В деревне Монтайлу, что служила домом приблизительно для 200 душ, люди часто спали по нескольку человек в одной кровати. Из-за этого они постоянно заражались вшами. Но это их особо не волновало: во Франции XIV века, выбирание вшей было отличной возможностью пообщаться. Женщина по имени Реаймонда Гилхоу, по словам историка Эммануэля Ле-Рой Лэдури, публично выбирала вшей из головы ее возлюбленного, который был священником. То же она делала и для его матери, «слушая последние сплетни ото всех, кто заходил в дом».
Очевидно, что и у самой Гилхоу особых секретов не было. Деревня была ее миром, и этот мир знал о ней все: о ее семье, о ее отношениях, и даже о ее личной гигиене. Все, что она говорила, могло быть услышано и передано другим. Все, что она писала… Хорошо, писать она не умела. У Раймонды Гилхоу не было никакого тайного дневника. Вся ее жизнь была на виду, и ничего скрыть она не могла.
Такой мир совсем без частной жизни нам пока еще кажется чуждым. Я говорю «пока еще», потому что параллелей между средневековой деревней и ее современным, глобальным аналогом все больше. На этой неделе правительство опубликовало законопроект, который наделяет его правом отслеживать активность граждан в интернете. Писатель Роберт Харрис задавался вопросом, как подобные правительственные полномочия могли бы сказаться на нас 40 лет назад: «Предложение Терезы Мей весьма неоднозначно. Вообразите, что в 70-х годах британской контрразведке для борьбы с Ирландской республиканской армией потребовалось бы знать, кто посетил какой магазин, кто читает какую книгу, кто заказал какой-то товар». Но государственное наблюдение это еще не все. С переменными уровнями энтузиазма и согласия, мы регулярно подвергаемся наблюдению наших знакомых. Мы сообщаем всему миру информацию о нашем местонахождение, о наших отношениях, о том, что мы едим и что пьем. Любой незнакомец может изучить нашу ежедневную жизнь до мельчайшей детали: так чем мы отличаемся от средневековых французов, выбирающих друг у друга вшей?
В конечном счете, наша жизнь с точки зрения приватности почти не отличается от жизни Гилхоу. Пойдите на свидание, и вся деревня (читать: «все ваши друзья, их друзья и любой заинтересованный»), узнает об этом. Пожертвуйте деньги на благотворительность, и вся деревня узнает об этом. Рассердитесь в магазине, и вся деревня узнает об этом. Прочитайте какой-то еретический текст, и к вам придет шериф.
Это не совсем та «глобальная деревня», которую представлял Маршалл Маклухэн: «Эти новые средства массовой информации, — сказал он в 1964 году, — превратили наш мир в единое целое. Мир теперь походит на некий племенной барабан, который постоянно передает сообщения всем людям. Принцесса в Англии выходит замуж — все мы слышим об этом … землетрясение в Северной Африке, звезда Голливуда напивается — и вот вновь мы все слышим барабан». Тогда коммуникация была главным образом односторонней. Но в 2015 году сельские жители отвечают на его удары. Результат этого — в какой-то смысле более строгая среда, в которой каждое ваше движение и поведение отслеживается официально и неофициально. И это пришло на смену периода «расцвета частной жизни», который сейчас начинает казаться чем-то вроде аномалии.
Мы прошли долгий путь от выбирания вшей до появления идеи о праве на частную жизнь, которая наиболее ярко проявилась во второй половине 19-го века. Тогда число людей, могущих себе позволить собственную спальню или дом, постепенно увеличивалось. Для некоторых рост городов означал роскошные резиденции и приватность, а для некоторых — бедную жизнь бок о бок с другими. Почта стала секретным средством общения тех, кто мог читать и писать (впервые неадресатом было прочитано перехваченное правительством письмо, адресованное итальянскому революционеру Джузеппе Маццини в 1844 году). Элиты находились под защитой законов против шантажа и клеветы, и в то же время они были тесно связаны строгой моралью.
Если у частной жизни и был Золотой Век, то этот период был в промежутке между ослаблением строгой морали и началом массового ведения хроники и наблюдения: во время, когда города на западе получили возможность «перезапуститься», исчезнуть и возродиться вновь, измененными: полагаю, что с 1960-х и до конца века. В мюзикле Стивена Сондхейма «Компания» 1970 года есть ода Нью-Йорку под названием «Еще Сотня Людей» («Another Hundred People»), в которой изображается постоянный приток новоприбывших. В ней прослеживается острое ощущение безликости, обещания места, где люди, которые не подходят для жизни где-либо еще, могут найти приют и не подвергаться осуждениям недалеких соседей. Они могут встретиться и создать свои собственные «деревни» с нуля: «Это город незнакомцев, некоторые приезжают работать, некоторые играть… Те, кто остаются, могут найти друг друга на переполненных улицах и в охраняемых парках».
Теперь же анонимность наша совсем иного рода. Если вы знаете чье-то настоящее имя, вам не составит труда узнать, где он живет, с кем он спит и как зовут его сестру. С другой стороны, легионы интернет-пользователей указывают ложные идентификационные данные. Свобода, которую это предоставляет им, иногда является замечательной свободой города — свободой оставить прошлое позади и найти родственные души. Но часто это еще и свобода запугивать или угрожать, ничем не рискуя.
Взлет и падение частной жизни зеркально отражает взлет и падение средств массовой информации. Как объясняет Том Стэндэдж в своей захватывающей книге «Зловещее предзнаменование», поскольку большая часть информации об истории распространялась через общение, то есть создавалась «пользователями», она распространялась горизонтально и часто содержала персональные наблюдения или факты, достоверные только для одной местности. Брошюры, развороты газет и проспекты были повесткой дня. Время, которое мы проводили за чтением газеты, прослушиванием радио или просмотром ТВ, пассивно потребляя то, что кучка владельцев и редакторов подала для нас, могло ввести нас в заблуждение или подарить нам озарение. Но тем, кто был рожден в ХХ веке, это кажется естественным — как и понятие частной жизни. И нам определенно нужно внести некоторые корректировки в свое к этому отношение.
Новая норма, где все знают, что с вами происходит, может послужить хорошей иллюстрацией высказывания Альфонса Карра «plus ça change, plus c’est la même chose» («чем больше все меняется, тем в большей степени все остается по-прежнему»). И стоит отметить, что Раймонде Гилхоу пристальное наблюдение односельчан нисколько не мешало делать то, что ей нравилось. Возможно, и мы привыкнем к пристальным взглядам посторонних и в итоге без сожалений позволим всему идти своим чередом. Но уж коль мы возвращаемся к жизни в деревне, где все про всех все знают, нам стоит оплакать тот Золотой Век приватности и город, который позволил людям начать новую жизнь, подобно героям песни «Walk on the Wild Side» Лу Рида. Жизнь никогда больше не будет такой загадочной как тогда.
Источник: EURODIGEST http://eurodigest.ru/page/194
Оценили 3 человека
4 кармы