Профессор международного права Королевского колледжа Лондона размышляет о том, к чему приведет Брексит как Британию, так и ЕС. И что будет делать Россия? Он приходит к выводу, что европейская политика после Брексита станет «гонкой на выживание», в которой традиционные политические партии будут уступать протестным. При этом проблемы осложняет валютный союз, но никто не находит храбрости «даже подумать» об организованном устранении евро.
12.11.2018
Гульельмо Вердирам (Guglielmo Verdirame)
Что Брексит означает для Европы? Ответ на это будет зависеть в основном от того, придут ли стороны к соглашению и на каких условиях.
Один из возможных вариантов развития событий — то, что Великобритания, бывшая в Евросоюзе лишь одной ногой и до своего выхода из него, в итоге там частично и останется. Но значит ли это, что ничего не изменится? Не совсем. После Брексита Европейский союз потеряет свой финансовый центр, вторую сильнейшую экономику, второй крупнейший источник поступлений в свой бюджет, а также страну с политическим и культурным влиянием по всему миру, недоступным даже для Франции. Между тем всеобъемлющий договор, по крайней мере, смог бы уменьшить большинство геополитических рисков, связанных с Брекситом. Отношения между Соединенным Королевством и странами Европы останутся близкими и дружественными, ни у кого не возникнет сомнений по поводу принадлежности Британии к европейской системе безопасности. Покуда эти условия соблюдены, особенно если англо-французское партнерство в области обороны не окажется задето Брекситом, европейская обороноспособность все еще будет выглядеть надежной, даже если по какой-то причине США будут настроены менее решительно в своей готовности защищать Европу.
Если Брексит пройдет безболезненно, и Британия сохранит связи с Европой на обоюдно приемлемых условиях и поспособствует ее стабильности, то скорее всего Соединенное Королевство останется дружественным европейскому блоку и в ряде других важных вопросов — от торговых войн (против Соединенных Штатов или Китая) до экологических вопросов. С течением времени, безусловно, Британия наладит другие торговые отношения, углубляя связи с Содружеством, вступив в НАФТА или, как недавно упомянул японский премьер-министр Синдзо Абэ, присоединившись к Транстихоокеанском партнерству. Такое развитие событий только укрепит британскую приверженность свободной торговле и нормативному правопорядку.
Однако, если стороны не смогут договориться, геополитические риски Брексита могут стать значительными. При текущих обстоятельствах сложно представить, что Британские обязательства по безопасности к своим союзникам на материке могут быть подорваны; что мы можем, например, оказаться в ситуации, в которой Британия решится обратиться к России, — как она однажды и сделала, встретив враждебную силу, господствовавшую на материке. Даже Путин, человек, который не любит упускать возможности, не рассчитывает на отдаление Британии от Европы. Он не только не попытался сблизиться с Британией после Брексита, но и занялся, похоже, противоположным. Если бы Италия или Греция покинули Евросоюз, Путин наверняка увидел бы возможность для раскола Запада. Ему известно, что с Британией такое не сработает. Но даже это может измениться при неудаче переговоров после Брексита.
Представьте, как будет происходить развод Великобритании и ЕС. Сотрудничество по безопасности и разведке пострадает незамедлительно, и Британия станет искать альтернативы в таких областях, как развитие спутниковой навигации, где ее участие было столь важно для Европы. В стране разразится политический кризис, и возможно, будут проведены всеобщие выборы. Возможно главной темой на повестке дня станет та, о которой Тереза Мэй уже намекала в постзальцбургской речи, — тогда она обвинила Европу в попытке посеять раздор в Соединенном Королевстве. Если Джереми Корбин выиграет на фоне такой кампании, было бы странно ожидать, что фундаментальная стратегическая позиция Британии не изменится. Даже если он и не выиграет, многое наверняка изменится.
Вооружение Северной Ирландии с целью давления на Великобританию было политическим и стратегическим просчетом, значимость которого ближайшие союзники Англии, похоже, не до конца понимают. Учитывая, что сам британский секретарь по делам Северной Ирландии призналась, что не разбирается в североирландской политике, есть соблазн предположить, что такой просчет стал результатом скорее невежества, чем недоброжелательности. Но становится все очевиднее, что может иметь место и более циничный и зловещий расчет. Как сказал министр по Брекситу Доминик Рааб: «голоса, звучащие в Европе, шепчут, что Северная Ирландия — та цена, которую Великобритании придется заплатить за Брексит».
Последствия такого подхода могут стать очень серьезными не только для мира в Северной Ирландии, но и гораздо дальше. Союзники Британии рискуют нарушить правила базового политического этикета в отношениях между странами Европы, что гораздо важнее любого союза: нельзя использовать сепаратизм в дружественной стране, чтобы ослабить или дестабилизировать ее. Политика времен XIX века — пройденный этап, и мы больше не считаем территориальную целостность предметом обсуждения. Одним из поводов для недовольства России Западной Европой было нарушение такого правила на востоке, например в бывшей Югославии. Возможно, в этом и есть рациональное зерно, но обстоятельства тогда были совсем иными.
Британцы едва ли склонны к вспышкам националистической ярости. Общественная реакция пока что была весьма умеренной, и в случае срыва переговоров многие обвинят в этом британское правительство, а не Евросоюз, что бы не произошло на самом деле. Но если устоится мнение о том, что наши европейские союзники действительно использовали Северную Ирландию для ослабления или раздела Великобритании, тогда может упрочиться и другое мнение:
«Зачем участвовать в обороне государств, пытающихся развалить наше собственное?» Или еще хуже: «Если Северная Ирландия — это та цена, которую они хотят с нас взять, зачем нам волноваться по поводу Латвии?» Как только такие комментарии станут частью общественного диалога, — а это становится все более вероятно, — отношениям Британии с Европой будет нанесен существенный, возможно, непоправимый урон.
В таком случае Путин может решиться на попытку перезагрузки британско-российских отношений неожиданным путем, включая какое-нибудь предложение по Солсбери. Медвежье объятие может оказаться очень кстати для падшей духом Британии, чувствующей себя осажденной, пострадавшей и обиженной своими ближайшими друзьями. Разумеется, враждебность по отношению к России среди британских кругов безопасности и большей части политических элит будет трудно преодолеть. Однако, не стоит недооценивать силу глубинных общественных настроений, направление которых может быстро изменить ситуацию. Было бы преувеличением сказать, что британцы воспринимают проблемы в Северной Ирландии столь же болезненно, как испанцы — Каталонию. Но сама мысль, что иностранные государства, в том числе так называемые друзья и союзники пытаются развалить вашу страну, заденет немало людей. Очень немногие, будь то в Брюсселе, Париже, Берлине или даже Вашингтоне, понимают, как много стоит на кону.
Ирония заключается в том, что если Великобритания и Евросоюз не смогут договориться, главным виновником станет политика по сохранению прозрачных границ между Британией и Ирландией. Ее смысл заключался в снижении рисков. Как это ни парадоксально, но она их только увеличила. Она должна была предотвратить введение жестких границ между странами и сохранить мир в Северной Ирландии. Неспособность прийти к соглашению, однако, может вернуть жесткую границу и поставить под угрозу мир в Северной Ирландии, не говоря уже о необратимом ударе по Западному альянсу. Это напоминает логику человека, который сжигает свою машину, потому что не смог получить желаемую страховку, а затем смотрит, как пламя пожирает другие машины на той же улице.
Возможно, ко времени публикации этой статьи будет сделан шаг в более позитивном направлении, но скорее всего — если только Евросоюз не изменит коренным образом свою позицию по данному вопросу, — вероятность провала переговоров на почве европейской, британской и ирландской политики останется в обозримом будущем.
Помимо последствий соглашения между Евросоюзом и Великобританией, может ли Брексит спровоцировать столь нужные Евросоюзу перемены? Было бы забавно, если бы Британия изменила союз, покинув его. Британия уже упускала эту возможность раньше. Люк ван Миддлаар — голландский политический философ и бывший спичрайтер президента Европейского совета Хермана Ван Ромпея (который был успешнее в этой роли чем его преемник Дональд Туск) — пишет, что «в 1945-м лидерство в Европе было вакантным, но британцы дали этому шансу ускользнуть». В оправдание Британии в тот период она основала региональную организацию — Совет Европы (не имеющий ничего общего с Европейским Советом). Учрежденный Лондонским соглашением 1949 года, вскоре он привел к заключению Европейской конвенции по правам человека. Но этих договоренностей было недостаточно.
К 1950-му году Франция взяла на себя бремя лидерства. Декларация Шумана, предложившая объединить каменноугольную и металлургическую промышленность Франции и Германии в наднациональную организацию, как пишет ван Миддлаар: «ударила по Лондону как небольшая атомная бомба, так как Франция неожиданно предпочла переплести свои и немецкие богатства в „наднациональной" организации в обход британцев вместо того, чтобы вступить с ними в организацию меньшего масштаба». Как нам известно, Британия осталась в стороне в 1950-х и 1960-х, когда организация формировалась, и оставила других, в основном Францию, во главе.
После вступления Британии в ЕС, ее способность проводить реформы в организации, была в лучшем случае ограниченной. Британия, быть может, преуспела в сдерживании некоторых из наихудших амбиций Брюсселя по централизации, но потерпела неудачу в двух, как теперь ясно, ключевых аспектах. Во-первых, Британии не удалось предотвратить превращение единого рынка в инструмент интеграции и централизации. Во-вторых, она не остановила (и, возможно, не могла остановить) создание валютного союза — самое катастрофическое решение в истории Евросоюза.
Многие в Британии, как сторонники выхода из ЕС, так и их оппоненты, надеялись, что Брексит станет катализатором перемен в Брюсселе. Два года спустя результаты не очень воодушевляют. Наоборот, непредсказуемым последствием стала радикализация ЕС. С точки зрения Брюсселя, сейчас, как, возможно, никогда раньше, принцип «еще больше Европы» является абсолютной догмой и решением всех проблем. Политика «Альтернативы — нет» (There Is No Alternative — TINA) кажется более укоренившейся, чем когда-либо: таков наш путь, а иначе хоть потоп. И во все большей мере недоступными становятся не только альтернативы текущей форме и направлению европейского проекта, но также и компромисс в любом виде. Подтверждением тому служит отсутствие гибкости, проявленное Европейским союзом по отношению к скромным изменениям в бюджете, предложенным итальянским правительством.
Никто так не олицетворяет радикализацию проевропейской позиции, как президент Макрон, который, кажется, видит европейскую политику в исключительно дуалистическом формате: как столкновение между добром («сторонники ЕС и антипопулисты») и злом («евроскептики-популисты»). Подобного рода мышление стоит за попыткой создать в Италии антипопулисткий (читай: проевропейский) национальный фронт от левых до правоцентристов. Но не приведет ли исчезновение политических противоречий между левыми и правыми к ощущению, что у антипопулистов просто нет иного ответа на вызов популистов, чем TINA?
В некотором смысле Великобритания уже разошлась с Европой. Обе партии, занимавшие господствующую позицию в британской политике уже почти столетие, набрали почти 83% голосов на всеобщих выборах 2017 года, лучший результат с 1970-х. В Германии объединенная доля голосов ХДС и СДПГ едва достигла 50% в 2017-м и, судя по недавним опросам и Баварским выборам, опустится еще ниже. В Италии обе партии, доминировавшие последние 25 лет, — правоцентристкая «Вперед, Италия» Берлускони и Демократическая партия, — вместе не дотянули даже до трети от общего числа голосов, в то время как во Франции система политических партий вообще находится в руинах.
В своих размышлениях о роли политических партий в современной демократии австрийский юрист Ганс Кельзен пришел к выводу, что «только самообман или лицемерие может заставить кого-либо верить, что демократия возможна без политических партий». Одно дело, когда вызов устоявшемуся порядку бросают такие партийные кандидаты, как Трамп или Корбин. И совсем другое, — когда кто-то приходит к власти на волне собственных движений. Представьте, насколько отличалось бы президентство Трампа, если бы он выиграл как Макрон, став кандидатом от движения «Вернем Америке былое величие», с Конгрессом, занятым его сторонниками. В этот раз от кризиса политических партий во Франции выиграл Макрон, но кто станет следующим?
Существует опасность, что европейская политика после Брексита станет гонкой на выживание, в которой традиционные политические партии все больше будут уступать протестным партиям, часто находящимся на окраинах либерального политического поля, и неустойчивым организациям, пытающимся создать впечатление новизны. Еще больше настораживает то, что политический спектр грозит сузиться до выбора между авторитарными противниками либерализма и на первый взгляд безобидной тиранией технократов-«безальтернативщиков».
Кризис главных политических партий Европы является симптомом глубокого кризиса легитимности. Многие из причин не уникальны для Европы: глобализация, финансовый кризис, новые технологии и так далее. Но валютный союз осложняет ситуацию в Европе до той степени, когда проблемы становятся неразрешимыми без потери либеральных и демократических ценностей. Никто не находит в себе смелости даже подумать об организованном устранении евро, однако при этом никто так и не смог предложить способа разрешить европейский кризис легитимности, сохранив при этом валютный союз. Некоторые рассчитывают, что могут дождаться того времени, когда европейцы внезапно окажутся готовы к созданию европейского сверхргосударства. Этого не произойдет.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Оценили 0 человек
0 кармы