ПОЧЕМУ ИСТЕРИТ РАЙКИН

     За короткое время он сорвался дважды. Осенью гнев мэтра пролился на нынешнюю российскую власть, а на днях сын знаменитого отца обрушился на российское государство, обвинив его в некрофилии. В своем моноспектакле с красноречивым названием «Над балаганом небо» он вспомнил судьбы известных русских поэтов, которых сначала травили и убивали, а потом возвеличивали.

«У нас некрофильское государство, оно любит мертвых больше, чем живых. Потом их именами называем улицы, площади, станции метро, а до этого убиваем», — говорит Райкин.

Ему , конечно, можно кое о чем напомнить и привести в пример судьбы известных людей на западе и на востоке, которых не только травили – их сжигали живьем, а потом ставили им памятники, канонизировали и называли национальными героями. Более того, один даже был распят, и его оплевывала толпа, и только когда он воскрес, ему стали воздавать по величию его.

Было это, кстати, не в «некрофильской» России...

Впрочем, в данном случае разговор по существу – это вовсе не копание в истории. Ясно, что у Райкина сдают нервы, и дело тут не в Гумилеве с Цветаевой. Их трагические судьбы всего лишь повод для изливания накопившейся желчи.

Что же так выводит мэтра из себя? Очевидно, в обществе идет некий процесс, который Райкин, будучи человеком, вовлеченным в творческую среду, явственно ощущает. Он бы и рад противиться, тормозить его всеми силами – да не получается. Он то и дело пытается ухватиться за что-то, он взывает к власти, ругается с ней, мечется – и что-то невидимое, но в то же время самое главное опять и опять безвозвратно и неумолимо ускользает от него.

Корень гневливости Райкина надо искать в ощущениях. Жаловаться на ощущения нелепо и даже смешно, поэтому приходится маскироваться, искать объяснение. Вот и появляются обвинения властей в подавлении свободы творчества, государства – в некрофилии. Хотя если говорить честно и прямо, то горечь столичного режиссера вызвана осознанием потерей той невидимой и самой важной власти, к которой творческая интеллигенция так привыкла за время хрущевской оттепели, брежневского застоя, горбачевской перестройки и ельцинского лихолетья. Чем больше влияния на общество становилось у властителей дум, тем меньше реальной власти оставалось за кремлевскими зубцами, тем больше формальная власть зависела от власти неформальной. А власть – пусть даже неформальная – это сладость, которая превыше всего, превыше денег, потому что это есть власть над властью.

Они так надеялись, что с уничтожением худсоветов и цензуры их власть станет абсолютной, что они станут решать, кого возводить в ранг совести нации, а кого объявлять нравственно прокаженным, кто может быть принят в избранный круг настоящих интеллигентов, а кто будет навсегда вычеркнут из числа приличных людей.

Казалось, они добились всего – денег, почестей, положения. И вдруг как-то незаметно, постепенно, но вместе с тем неумолимо их, казалось, почти достигнутая, почти абсолютная власть начала иссякать. Она начала иссякать так неумолимо, безвозвратно и, что самое главное, непонятно, что остается только метаться в безуспешных попытках остановить, удержать, вырваться... И эти метания толкают часть нынешней творческой элиты к бесславию и маргинализации.

Да, они больше не кумиры, они не властители дум, их, не спросив их желания, спустили с Олимпа на грешную землю и стали пристально вглядываться в их лица. Оказалось, что лица эти несвежи и даже несимпатичны, и нет в них ничего избранного, гениального и дорогого. Пока у них есть положение и деньги, но что это по сравнению с властью! Их уже не слушают и, чтобы как-то выделить свой голос, приходится опускаться до самых грубых тонов!

Вот, собственно, и весь смысл сиюминутного балагана под вечным небом.

...А с чисто практической точки зрения идея Константина Райкина называть различные учреждения именами известных людей еще при их жизни неплоха. Известность, как мы знаем, бывает разная. Вот сейчас говорят о том, что нравы испорчены, общество развращено. Но кто-то ведь отметился на этом поприще особыми заслугами. Вот, например, «то ли танцор то ли певец» Борис Моисеев, символ голубой темы. Почему бы не назвать его именем тюрьму, в которой отбывают наказание люди, совершившие преступления на сексуальной почве? Он, конечно, мог бы заиметь достойного конкурента в лице бывшей ведущей Дома-2 Ксении Собчак, но ведь и тюрьма с аналогичным контингентом в стране не одна. Почему у нас только библиотеки да театры с академиями могут имена носить? У тюрем тоже своя изюминка должна быть. Опять же, оздоровление общественного сознания. И все при жизни «заслуженных людей».

         Так что Райкина я советовала бы послушать. Не думаю, правда, что это его обрадует.