Владимир Набоков. «Знаки и символы»

Друзья, добрый вечер! Приглашаю поговорить о загадочном рассказе Набокова «Знаки и символы» (в другом переводе — «Условные знаки»). 

Вот что сказано в интернете: 

«Рассказ написан по-английски после конца войны. По словам самого Набокова, этот рассказ относится к текстам с тайным вторым сюжетом, второй историей. В письме редактору журнала “The New Yorker,” где в 1948 году был опубликован рассказ, он объяснял, что “Signs and Symbols” имеет два плана — внешний и внутренний». 

Итак, рассказ написан по-английски — и значит приглядываться нужно прежде всего к оригинальному тексту — тем более что, как мы увидим дальше, в переводах потеряны многие, в том числе самые важные знаки и символы. Попробую выделить несоответствия и подчеркнуть знаковые моменты. Думаю, вместе у нас получится приблизиться к разгадке.

Начнём.

«В четвёртый раз за то же число лет...» | “For the fourth time in as many years...”

К чему отсылает самая первая фраза? О каком «одном и том же периоде» рассказано, как минимум, четырежды?.. Намекает ли здесь Набоков на Евангелие? Сразу скажу, что да, — и именно в этом свете рассказ поддаётся расшифровке.

Но если речь идёт о Евангелиях, то нам даётся прямое указание: «в четвёртый раз». Четвёртое Евангелие — Иоанново. Имеет ли это значение? Имеет, и самое прямое. Дело в том, что в текстах Иоанна (и в Евангелии, и в Посланиях, и в Апокалипсисе) есть особенность: все они построены хиастически. Проще говоря, по принципу креста, или буквы «Χ»: до середины идёт некий ряд символов, от середины этот же ряд следует в обратном порядке, а в центре стоит главный символ, который придаёт смысл всему ряду. Вот пример:

А: Всякий, рожденный от Бога,
В: не делает греха,
С: потому что семя Его пребывает в нем;
В: и он не может грешить,
А: потому что рожден от Бога.(1Ин 3:9)

Повторяющиеся элементы А и В расходятся от центра к краям, а центральный — С, «семя», — объединяет символы и наполняет их смыслом.

Зачем Набоков с самого начала указал на Иоанна? Думаю, именно затем, чтобы задать ключ к чтению текста. И правда, рассказ «Знаки и символы» построен по тому же самому — хиастическому — принципу. Элементы из первого абзаца: день рождения, подарок, инородные приспособления, десять баночек желе... — будут повторены в самом конце; другие символы также встретятся парами, по обе стороны от центра, а в центре... а в центре оригинального текста стоит слово — scandal, — и вот оно как раз не передаётся как «скандал» ни в одном из виденных переводов. Думаю, это слово имеет настолько важное значение, что без него до смысла можно и не добраться.

Что же такое этот «скандал»? Здесь уже нужно вспомнить Павла, который говорит:

«...а мы проповедуем Христа распятого, Иудеям соблазн (греч. – σκάνδαλον, скандалон), Еллинам же безумие» (1Кор, 1:23).

Греческий σκάνδαλον переведён словом «соблазн» — но и его мы не встретим в русских переводах. А между тем рассказ Набокова предельно христоцентричен, и именно через фигуру Христа начинают раскрываться символы и знаки. В первой части встретится фраза “compassion and wonder,” также потерянная в переводе, — а ведь это «сострадание и чудо» — два слова, лучше всего описывающие Его фигуру.

—

ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА

Первая половина изобилует отсылками к Ветхому завету. Тут и «брат Исаак с почти сорокалетним стажем, которого называют „князем“» (Исаак, чьё имя значит «смех», — сын Авраама от Сарры, но он не первенец Авраама: до него был Измаил, рождённый рабыней Агарью), и Ревекка Борисовна (Ревекка — жена Исаака и мать близнецов Исава и Иакова, тут история с продажей первородства за чечевичную похлёбку), и «беспёрый полумёртвый птенец в луже», и даже Люцифер, который — «тема всего» (“Everything is a cipher and of everything he is the theme”).

Доктором здесь назван человек, который выносит заключение о недееспособности мальчика, ссылаясь на «заумную бумагу», а «скучная медсестра со смехом объявляет, что «сын снова попытался покончить с собой». ??? — так, во всяком случае, в переводах. Во всех. Но совсем не так в оригинале: “he had again attempted to take his life.” — То есть, по смыслу попытка самоубийства напрашивается, но буквально сказано прямо противоположное: мальчик пытался не «отдать жизнь», а взять её себе. Никакого suicide, murder или die нет и в помине. Набоков всегда слишком внимательно относится к слову, чтобы нам заподозрить, будто он заблудился в синонимах.

—

ЦЕНТР

Итак, в центре рассказа стоит Христос, прямо обозначенный словом «скандал». Мгновенно за скандалом идут «увеличенные в миллионы раз очертания его кровяных телец» (“the silhouettes of his blood corpuscles, magnified a million times”) — «сие есть кровь Моя». А сразу за ней, кровью, выстроена интересная конструкция — и её нелишне отметить, поскольку в переводах она тоже потерялась:

“...he returned to their tenement house, walked up to the third landing... They entered their two-room flat and he at once went to the mirror.”

Смотрите, идёт обратный отсчёт: три-два-один — и тут же мы упираемся в зеркало! Отсюда уже весь текст развернётся в обратную сторону. Кстати, и “tenement house” не отмечен в переводах, а между тем это «съёмный дом», не свой.

Дальше тоже интересно. Отец вынимает вставную челюсть (помните «ненужные приспособления»?) и принимается есть, читая при этом русскоязычную газету, для которой-де «не нужно зубов». Да-да, именно так! — оригинальный текст позволяет отнести «ненужность зубов» как к пище, так и к русской газете. Шпилька Набокова в адрес советской прессы? Думаю, да, но не только. Позже появится куда более важный смысл, пока запомним...

—

12

И снова набоковский выкрутас:

Мать листает фотографии мальчика в определённой хронологии: вот ему два годика, четыре, шесть восемь, десять... Мы привыкаем к двухлетнему шагу, по инерции выводим число двенадцать и... тут же читаем:

«Тут-то и настала в его жизни пора, совпавшая с долгим выздоровлением от воспаления лёгких, когда все мелкие фобии, которые родители упрямо считали причудами изумительно одарённого мальчика, как бы спеклись в плотный клубок логически переплетённых иллюзий, полностью отгородивших его от любого нормального разума».

Во-первых, двенадцатилетний Иисус – это мальчик, проповедующий в храме. Начало проповеди. Во-вторых, опять у нас сложности перевода. Оригинал:

“And then came a time in his life, coinciding with a long convalescence after pneumonia, when those little phobias of his... hardened... into a dense tangle of logically interacting illusions, making them totally inaccessible to normal minds.”

Буквально: выздоровление не «от воспаления лёгких», а — «после пневмонии», где пневмония образована от греч. πνεῦμα — «дыхание; дуновение; дух». А “inaccessible to normal minds” — не «отгородившие его от нормального разума», а — «недостижимые для нормальных умов». Согласитесь, тоже разница немаловажная.

Кстати, в рассказе прослеживается противопоставление чисел 10 и 12. «Десять» встречается в «ветхозаветной» части — и это резонно: 10 заповедей Моисея, 10 казней египетских, 10 сефирот... — тогда как 12 — число в чистом виде евангельское. Конечно, можно вспомнить притчи о десяти девах и десяти талантах, которые встречаются в 25-й главе у Матфея, но вся эта глава целиком иносказательна, притчи в ней строятся совсем не так, как остальные, прямое толкование перед ними пасует, — но это тема для особого рассмотрения; пока не о ней. Скажу только, что десятка — число закона — в этой конкретной главе скорее намекает, что понимать её следует в перевёрнутом смысле — и тем лишь подтверждает тезис.

—

ЯРЛЫКИ

Пассаж, где перечисляются воспоминания матери, думаю, можно толковать по-разному, давайте смотреть. В оригинале:

“Minsk, the Revolution, Leipzig, Berlin, Leipzig again...”

Что, если Набоков предлагает здесь аббревиатуру? Тогда имеем MR LBL. Mr. Label? Мистер ярлык? Что ж, labels — ярлыки — появятся в последнем абзаце, который, по идее, должен будет всё объяснить. Пока запомним.

—

Последний абзац второй части... наверное, главный в рассказе. Текст, насыщенный символами и евангельскими аллюзиями. Текст, объясняющий весь рассказ вообще. Здесь — набоковское видение христианства, его теодицея — оправдание Бога в глазах страждущего человека — и даже вера в апокатастасис, окончательное спасение всех.

Оригинал:

“All this, and much more, she had accepted, for, after all, living does mean accepting the loss of one joy after another, not even joys in her case, mere possibilities of improvement. She thought of the recurrent waves of pain that for some reason or other she and her husband had had to endure; of the in visible giants hurting her boy in some unimaginable fashion; of the incalculable amount of tenderness contained in the world; of the fate of this tenderness, which is either crushed or wasted, or transformed into madness; of neglected children humming to themselves in unswept corners; of beautiful weeds that cannot hide from the farmer.”

Перевёл бы это так:

«Она приняла это и многое другое: ведь жить — значит принимать потери одной радости за другой, а в её случае речь даже не о радостях — о шансах на улучшение. Она думала о бесконечных волнах боли, которую им с мужем для чего-то приходилось превозмогать; о невидимых великанах, невообразимо терзающих мальчика; о наполняющей мир неисчислимой нежности; о судьбе этой нежности — которую либо разбивают, либо разбазаривают, либо обращают в безумие; о брошенных детях, напевающих под нос по неметёным углам; о прекрасных сорняках, которым не укрыться от жнеца».

—

КАРТЫ

Третья часть рассказа начинается в полночь. То есть пятница сменяется субботой. Отметим: мы уже в субботе — это важно. И здесь отец кричит: «Я не могу спать!» (ср.: «Бодрствуйте!») — в ответ на что мать предлагает позвонить доктору Солову. Вначале была Mrs. Sol, затем — Soloveichiks, наконец Dr. Solov — очевидная анаграмма к слову «Слово». Отец отвергает: “To the devil with doctors!” — Он уже здоров. Не здоровые нуждаются во враче... Он завтра заберёт сына. Завтра — в воскресенье.

На пол падают карты — снова тайные знаки: валет червей, девятка пик, туз пик («компания друзей, призыв сплотиться перед опасностью или лицом печали») — и фотография Эльзы. По инерции сопоставляем Эльзу с картами — и видим: Эльза, или Елизавета I Английская (та самая дева, на которой прервался род Тюдоров) — это дама бубён. В раскладе трактуется как заботливость, готовность к взаимовыручке, отзывчивость. — Тоже, что называется, в масть. Но дама бубён — это ещё и Рахиль, невестка Авраама и жена того самого Иакова...

—

ЧАРЛИ

Звонит девушка, просит позвать Чарли.

Родители подтверждают решение завтра забрать сына домой: ведь он «даже в худшем своём состоянии для людей не опасен».

Второй звонок, мать объясняет девушке её ошибку: та набирает букву «О» вместо ноля. Букву вместо цифры. Символ вместо знака.

Но не только это. В английском языке слово “Charlie” — это ещё и кодовое слово для обозначения заглавной буквы (примерно как гаишники диктуют друг другу буквы с регистрационных номеров). “C” — вот кто на самом деле нужен девушке. Ну, или даже “Ch” — Набоков точен.

—

ДАРЫ

«[Отец] рассматривал сияющие баночки — жёлтые, зелёные, красные. Его... губы выговаривали по складам названия с броских бирок: абрикос, виноград, морская слива, айва. Он как раз добрался до кислицы (райских яблочек), когда опять зазвонил телефон».

Вот появились и бирки (помните — Mr. Label?). А если это слово стоит в одном абзаце с райскими яблоками, то можем ли мы пройти мимо Адама — человека, чьим единственным делом в раю было «нарекать всякую душу живую»? Так вот куда, по Набокову, должен идти человек, чтобы мир вернулся в нормальное состояние?..

Сначала родители решили не дарить сыну подарок, но теперь передумали. «Жёлтые, зелёные, красные» — эти цвета мы традиционно найдём в изображениях волхвов, приносящих дары Младенцу-Христу. То есть, — говорит Набоков, — пока сами родители не примут Сына, привести человека в рай будет некому.

«Абрикос, виноград, морская слива, айва...» — текст построен так, что последняя — кислица (райское яблоко) — не обязательно пятая. Она может занимать любое место от пятого до десятого. Во всяком случае список она (оно) замыкает.

Филологами замечено, что фрукты в этом списке идут по шкале от самого сладкого к самому кислому — кислице. Думается, не только это. Они расположены также по мере «надобности зубов»: абрикос можно съесть и без них, а вот где они точно понадобятся — так это в раю, в исходной точке человека, в месте произрастания райских яблочек. Тут уж отцу без них не обойтись. Живое яблоко — это не то что желе...

—

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Друзья! Я не ставил целью раскрыть все символы рассказа – их там так много, что в одной статье всё равно не управиться. Не претендовал я также на полное обнажение смыслов, заложенных Набоковым — наверное, каждому интереснее сделать открытие самому. Здесь приведены лишь некоторые моменты из тех, что показались значимыми. А что вы думаете (или знаете) об этом тексте?

—

Вот здесь можно прочитать оригинал рассказа:

https://genius.com/Vladimir-na...

...а здесь — варианты переводов:

http://nabokov-lit.ru/nabokov/...

https://www.bookol.ru/proza-ma...

.

Спасибо!